Образование государства руси

Обильный материал разнородных источников убеждает нас в том, что

восточнославянская государственность вызревала на юге, в богатой и

плодородной лесостепной полосе Среднего Поднепровья. Здесь за тысячи лет до

Киевской Руси было известно земледелие. Темп исторического развития здесь,

на юге, был значительно более быстрым, чем на далеком лесном и болотистом

севере с его тощими песчаными почвами. На юге, на месте будущего ядра

Киевской Руси, за тысячу лет до основания Киева сложились "царства"

земледельцев-борисфенитов, в которых следует видеть праславян; в "трояновы

века" (II--IV века нашей эры) здесь возродилось экспортное земледелие,

приведшее к очень высокому уровню социального развития.

Смоленский, полоцкий, новгородский, ростовский север такого богатого

наследства не получил и развивался несравненно медленнее. Даже в XII веке,

когда юг и север во многом уже уравнялись, лесные соседи южан все еще

вызывали у них иронические характеристики "звериньского" образа жизни

северных лесных племен.

При анализе неясных и порою противоречивых исторических источников

историк обязан исходить из аксиомы неравномерности исторического развития,

которая в нашем случае проявляется четко и контрастно. Мы обязаны отнестись

с большой подозрительностью и недоверием к тем источникам, которые будут

преподносить нам Север как место зарождения русской государственности, и

должны будем выяснить причины такой явной тенденциозности.

Второе примечание, которое следует сделать, приступая к рассмотрению

ранней государственности Руси, касается уже не географии, а хронологии.

Средневековые летописцы непозволительно сжали весь процесс рождения

государства до одного-двух десятилетий, пытаясь уместить тысячелетие

создания предпосылок (о чем они и понятия не имели) в срок жизни одного

героя -- создателя державы. В этом сказывался и древний метод

мифологического мышления, и средневековая привычка заменять целое его

частью, его символом: в рисунках город подменялся изображением одной башни,

а целое войско -- одним всадником. Государство подменялось одним князем.

Сжатие исторического времени сказалось в том, что основание Киева,

которое (как мы установили теперь), следует относить к концу V или к первой

половине VI века нашей эры, некоторые летописцы ошибочно поместили под 854

годом, сделав Кия современником Рюрика и сплющив до нуля отрезок времени в

300--350 лет. Подобная ошибка равнозначна тому, как если бы мы представляли

себе Маяковского современником Ивана Грозного.

Из русских историков XI--XII веков Нестор был ближе всех к исторической

истине в обрисовке ранних фаз жизни государства Руси, но его труд дошел до

нас сильно искаженным его современниками именно в этой вводной части.

Первый этап сложения Киевской Руси (на основании уцелевших фрагментов

"Повести временных лет" Нестора, подкрепленных, как мы видели,

многочисленными материалами V--VII веков и ретроспективно источниками XII

века) рисуется как сложение мощного союза славянских племен в Среднем

Поднепровье в VI веке нашей эры, союза, принявшего имя одного из

объединившихся племен -- народа РОС или РУС, известного в VI веке за

рубежами славянского мира в качестве "народа богатырей".

Как бы эпиграфом к этому первому этапу истории русской

государственности киевский летописец поставил два резко контрастирующих

рассказа о двух племенных союзах, о двух различных судьбах. Дулебы

подверглись в VI--VII веках нападению авар-"обров". Авары "примучиша Дулебы,

сущая словены и насилие творяху женам дулебьскым: аще поехати будяше обрину,

не дадяше впрячи ни коня, ни волу, но веляше впречи 3 ли, 4 ли, 5 ли жен в

телегу и повести обрина...". Дулебы бежали к западным славянам, и осколки их

союза оказались вкрапленными в чешские и польские племена.

Трагическому образу славянских женщин, везущих телегу с аварским

вельможей, противопоставлен величественный образ Полянского князя ("поляне,

яже ныне зовомая Русь"), с великою честью принятого во дворце византийского

императора в Царьграде.

Основание Киева в земле полян-руси сопоставлено другим летописцем с

основанием Рима, Антиохии и Александрии, а глава русско-полянского союза

славянских племен, великий князь киевский, приравнен к Ромулу и Александру

Македонскому.

Исторический путь дальнейшего развития славянских племен Восточной

Европы был намечен и предопределен ситуацией VI--VII веков, когда русский

союз племен выдержал натиск кочевых воинственных народов и использовал свое

выгодное положение на Днепре, являвшемся путем на юг для нескольких десятков

северных племен днепровского бассейна. Киев, державший ключ от днепровской

магистрали и укрытый от степных набегов всей шириной лесостепной полосы ("и

бяше около града лес и бор велик"), стал естественным центром процесса

интеграции восточнославянских племенных союзов, процесса возникновения таких

социально-политических величин, которые уже выходили за рамки самой развитой

первобытности.

Вторым этапом исторической жизни Киевской Руси было превращение

приднепровского союза лесостепных славянских племен в "суперсоюз",

включивший в свои фаницы несколько десятков отдельных мелких славянских

племен (неуловимых для нас), объединенных в четыре крупных союза. Что

представлял собою союз племен в IX веке, мы можем видеть на примере вятичей:

здесь самостоятельно, изнутри рождались отношения господства и подчинения,

создавалась иерархия власти, устанавливалась такая форма взимания дани, как

полюдье, сопряженная с внешней торговлей, происходило накопление сокровищ.

Примерно такими же были и другие союзы славянских племен, имевших "свои

княжения".

Процесс классообразования, шедший в каждом из племенных союзов,

опережался процессом дальнейшей интефации, когда под властью единого князя

оказывалось уже не "княжение", объединявшее около десятка первичных племен,

а несколько таких союзов -- княжений. Появлявшееся новое грандиозное

объединение было в прямом, математическом, смысле на порядок выше каждого

отдельного союза племен вроде вятичей.

Приблизительно в VIII -- начале IX века наступил тот второй этап

развития Киевской Руси, который характеризуется подчинением ряда племенных

союзов власти Руси, власти киевского князя. В состав Руси вошли не все союзы

восточнославянских племен; еще были независимы южные уличи и тиверцы,

хорваты в Прикарпатье, вятичи, радимичи и могущественные кривичи.

"Се бо тъкъмо (только) Словеньск язык в Руси: Поляне, Древляне,

Новъгородьци, Полочане, Дрьгъвичи, Север, Бужане, зане седоша по Бугу,

послеже же Волыняне"

("Повесть временных лет").

Хотя летописец и определил этот этап как период неполного объединения

восточнославянских племен, однако при взгляде на карту Восточной Европы мы

видим большую территорию, охватившую всю исторически значимую лесостепь и

широкую полосу лесных земель, идущую от Киева на север к Западной Двине и

Ильменю. По площади (но не по населенности, разумеется) Русь того времени

равнялась всей Византийской империи 814 года или империи Каролингов того же

времени.

Если внутри отдельных союзов племен существовали и иерархия княжеской

власти (князья племен-волостей и "князь князей"), и полюдье, которое, как

увидим ниже; представляло собой необычайно сложное и фомоздкое

государственное мероприятие, то создание союза союзов подняло все эти

элементы на более высокую ступень. Восточные путешественники, видевшие Русь

первой половины IX века своими глазами, описывают ее как огромную державу,

восточная граница которой доходила до Дона, а северная мыслилась где-то у

края "безлюдных пустынь Севера".

Показателем международного положения Руси в первой половине IX века

является, во-первых, то, что глава всего комплекса славянских племенных

союзов, стоявший над "князьями князей", обладал титулом, равнявшимся

императорскому, -- его называли "каган", как царей Хазарии или главу

Аварского каганата (839 год). Во-вторых, о размахе внешней торговли Руси

(сбыт полюдья) красноречиво говорит восточный географ, написавший "Книгу

путей и государств":

"Что же касается до русских купцов, а они -- вид славян, то они вывозят

бобровый мех и мех чернобурой лисы и мечи из самых отдаленных частей страны

Славян к Русскому [Черному, называвшемуся тогда и Русским] морю, а с них

десятину взимает царь Византии, и если они хотят, то они отправляются по

Танаису (?), реке Славян и проезжают проливом столицы Хазар и десятину с них

взаимает их правитель".

До столицы Хазарии могли добираться и купцы из отдельных племенных

союзов, выгодно расположенных на путях, ведших к Нижней Волге. Славяне

(вятичи и другие) были полноправными контрагентами хазар в самой их столице.

О русах же, то есть о представителях Киевской державы, говорится, что они

уходили на юг, далеко за пределы Хазарии, преодолевая Каспийское море длиною

в 500 фарсангов:

"Затем они отправляются к Джурджанскому морю и высаживаются на каком

угодно берегу... (и продают все, что с собой привозят, и все это попадает в

Рей). Иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад,

где переводчиками для них служат славянские рабы. И выдают они себя за

христиан..." (В скобках помещен текст Ибн ал-Факиха.)

На первый взгляд может показаться невероятным путешествие русских

купцов "из отдаленных концов Славонии" в самый центр мусульманского мира --

Багдад. Но отдаленные земли полочан уже принадлежали Руси; это подтверждено,

как мы видели, перечнем племенных союзов. Путь по морю и далекая экспедиция

от южного берега Каспия до Багдада документированы рассказом очевидца:

Ибн-Хордадбег, труд которого цитирован выше, писал не с чужих слов -- он был

начальником почт в Рее (крупнейшем торговом городе), и ему была

подведомственна область Джебел, через которую лежал путь Рей -- Багдад.

Писатель своими глазами должен был видеть руины древнего зиккурата в

окрестностях Багдада с точными замерами руин ("есть останьк его промежю

Асура и Вавилона и есть в высоту и в ширину лакот 5433"), и старославянское

название верблюда ("случися купьцу некоторуму, гьнавъшу вельбуды своя") XI

века.

У народов Европы (в том числе и у потомков варягов -- шведов) название

верблюда восходит к греческой (kamhloz) или к латинской (camelus) форме. У

иранских народов существовала форма "уштра". У славян же это выносливое

животное названо своим, славянским словом ("вельбл дь", "вельблудь"),

прекрасно этимологизируемым: оно образовано слиянием двух корней,

обозначающих "множество" ("велеречие, великолепие" и др.) и "хождение",

"блуждание".

Наличие носового звука говорит о древности образования этого слова,

означающего "много ходящий", "много блуждающий". Для того чтобы дать

верблюду название, выражающее его выносливость, его способность преодолевать

большие расстояния, недостаточно было видеть горбатых животных где-то на

восточных базарах -- нужно было испытать их свойства "велеблуждания".

Очевидно, на таких караванных путях, как путь от Рея до Багдада (около 700

километров), и рождалось у славянских купцов новое слово. Не исключена

возможность того, что славянское "вельблуд" является лишь осмыслением

арабского названия верблюдов "ибилун". Если бы это оказалось верным, то

послужило бы еще одним подкреплением свидетельств о знакомстве русов с

караванными дорогами Востока.

Сбыт полюдья русской знатью производился не только в страны Ближнего

Востока, но и в византийские причерноморские владения, о чем бегло говорит

Ибн-Хордадбег, упомянув о "десятине" (торговой пошлине), которую русы платят

императору. Возможно, что блокирование Византией устья Днепра и того

побережья Черного моря, которое было необходимо русам для каботажного

плавания к Керченскому проливу или в Царьград, и послужило причиной русского

похода на византийские владения в Крыму, отраженного в "Житии Стефана

Сурожского".

Поход "новгородского князя" Бравлина исследователи относят к концу VIII

или к первой трети IX века. Русы взяли Сурож (современный Судак), а их князь

крестился; быть может, принятие какой-то частью русов христианства объясняет

упоминание Ибн-Хордад-бега о том, что русы выдают себя за христиан и платят

в странах Халифата подушную подать (как христиане).

Появившись в Черном море, вооруженные флотилии русов не ограничились

юго-восточным побережьем Тавриды, лежавшим на их обычном пути в Хазарию и на

Каспий, но предпринимали морские походы и на южный анатолийский берег

Черного моря в первой половине IX века, как об этом свидетельствует "Житие

Георгия Амастридского".

Черное море, "море Рума" -- Византии, становилось "Русским морем", как

его и именует наш летописец. Каспийское море он называл "Хвалисьским", то

есть Хорезмийским, намекая тем на связи с Хорезмом, лежащим за Каспием,

откуда можно были "на восток дойти в жребий Симов", то есть в арабские земли

Халифата. Черное море, прямо связанное с Киевом, летописец описывает так:

"А Дънепр вътечеть в Понтьское море (античный Понт Эвксинский) треми

жерелы еже море словеть Русьское".

Сведения VIII -- начала IX века о русских флотилиях в Черном море,

несмотря на их отрывочность, свидетельствуют о большой активности

государства Руси на своих южных торговых магистралях. Знаменитый поход русов

на Царьград в 860 году был не первым знакомством греков с русскими, как это

риторически изобразил константинопольский патриарх Фотий, а первым мощным

десантом русов у стен "Второго Рима". Целью похода русской эскадры к Босфору

было стремление утвердить мирный договор с императором.

Второй этап исторического существования Киевской Руси (VIII -- середина