IX века) характеризуется не только огромным территориальным охватом от

"безлюдных пустынь Севера", от "отдаленнейших частей славянского мира" до

границы со степью, но и небывалой ранее важнейшей активностью от Русского

моря и "Славянской реки" до Византии, Анатолии, Закаспия и Багдада.

Государство Русь уже поднялось на значительно большую высоту, чем

одновременные ему отдельные союзы племен, имевшие "свои княжения".

Внутренняя жизнь Киевской Руси этого времени может быть освещена за

отсутствием синхронных источников лишь после ознакомления с последующим

периодом при помощи ретроспективного поиска истоков тех явлений, которые

возникли на втором этапе, а документированы лишь для последующего времени.

Третий этап развития Киевской Руси не связан с каким-либо новым

качеством. Продолжалось и развивалось то, что возникло еще на втором этапе:

увеличивалось количество восточнославянских племенных союзов, входящих в

состав Руси, продолжались и несколько расширялись международные торговые

связи Руси, продолжалось противостояние степным кочевникам.

Третий этап жизни Киевской Руси определяется тем, что налаженные

регулярные связи со сказочными странами Востока, сведения о которых в той

или иной форме достигали отдаленнейших концов славянства (дань у полочан или

словен собирали дружинники, только что возвратившиеся из тысячеверстной

экспедиции в заморские южные земли), стали известны и тем северным соседям

славян, о которых восточным географам IX века не было известно даже то, что

они существуют. Думал же автор "Областей мира", что теплое течение

Гольфстрим омывает земли славян, а не скандинавов и лопарей.

Из "безлюдных пустынь Севера" стали появляться в юго-восточной

Прибалтике "находники"-варяги, привлеченные слухами о том, что из Оковского

леса (Валдайская возвышенность) "потечеть Волга на восток и вътечеть

седмиюдесят жерел в море Хвалисьское", что существует где-то далеко за

лесами Русь, совершающая ежегодные торговые экспедиции и в Византию, и в

страны Хвалынского моря, откуда шел на север поток восточных серебряных

монет.

По поводу оживленных связей Руси с Востоком, отраженных в

многочисленных нумизматических находках, В. Л. Янин пишет: "Характер

движения восточной монеты через территорию Восточной Европы представляется

следующим образом. Европейско-арабская торговля возникает в конце VITI века

как торговля Восточной Европы (то есть Руси, славян и Воложской Болгарии. --

Б. Р.) со странами Халифата... Миф об исконности организующего участия

скандинавов в европейско-арабской торговле не находит никакого обоснования в

источниках". Все сказанное относится еще к нашему второму этапу.

Норманны-мореходы проложили морской путь вокруг Европы, грабя побережья

Франции, Англии, Испании, Сицилии и добираясь до Константинополя; у народов

Запада сложилась специальная молитва: "Господи! Избави нас от норманнов!"

Для скандинавов, привычных к морю, не представляла особой трудности

организация флотилий из сотен кораблей, которые терроризировали население

богатых приморских городов, используя эффект внезапности. В глубь континента

норманны не проникали.

Все восточнославянские земли находились вдали от моря, а проникновение

балтийских мореплавателей в Смоленск или Киев было сопряжено с колоссальными

трудностями: нужно было плыть по рекам вверх, против течения, флотилия могла

быть обстреляна с обоих берегов. Наибольшие трудности представляли

водоразделы, через которые нужно было переправляться посуху, вытащив ладьи

на землю и переволакивая их на лямках через волоки. Беззащитность

норманнской армады увеличивалась; ни о какой грозной внезапности не могло

быть и речи.

Киевскому князю достаточно было поставить на волоках и разветвлениях

путей (например, на месте Новгорода, Русы или Смоленска) свою заставу, чтобы

преградить путь на юг "сухопутным мореходам". В этом было существенное

отличие Европы Восточной от Европы Западной. Просачивание варягов в

восточнославянские земли началось значительно позже, чем к берегам

европейских морей. В поисках путей на Восток норманны далеко не всегда

пользовались так называемым путем "из Варяг в Греки", а, огибая с

северо-востока дальние владения Руси, проникали на Волгу и Волгой шли на юг

к Каспию.

Путь же "из Варяг в Греки", будто бы шедший из Балтики в Ладогу, из

Ладоги в Ильмень, а далее по Днепру в Черное море, является домыслом

норманнистов, настолько убедивших всех ученых людей XIX и XX веков в своей

правоте, что описание это стало хрестоматийным. Обратимся к единственному

источнику, где употреблено это словосочетание, -- к "Повести временных лет".

Вначале помещен общий заголовок, говорящий о том, что автор собирается

описать круговой путь через Русь и вокруг всего Европейского континента.

Самое же описание пути он начинает с пути "из Грек" на север, вверх по

Днепру:

"Бе путь из Варяг в Грекы и из Грек по Днепру и вьрх Дънепра волок до

Ловати и по Ловати вънити в Илмерь езеро великое, из него же езера потечеть

Вълхов и вътечеть в езеро великое Нево (Ладожское) и того езера вънидеть

устие (река Нева) в море Варяжськое (Балтийское)..."

Здесь детально, со знанием дела описан путь из Византии через всю Русь

на север, к шведам. Это путь "из Грек в Варяги". Летописцем он намечен

только в одном направлении -- с юга на север. Это не означает, что никто

никогда не проходил этим путем в обратном направлении: вверх по Неве, вверх

по Волхову, вверх по Ловати и затем по Днепру, но русский книжник обозначил

путь связей южных земель со скандинавским Севером, а не путь варягов.

Путь же "из Варяг в Греки" тоже указан летописцем в последующем тексте,

и он очень интересен для нас:

"По тому же морю (Варяжскому) ити доже и до Рима, а от Рима прити по

тому же морю и Цесарюграду, а от Цесаряграда прити в Понт-море, в неже

вътечеть Дънепр река".

Действительный путь "из Варяг в Греки", оказывается, не имел никакого

отношения к Руси и славянским землям. Он отражал реальные маршруты норманнов

из Балтики и Северного моря (оба они могли объединяться под именем

Варяжского моря) вокруг Европы в Средиземное море, к Риму и норманнским

владениям в Сицилии и Неаполе, далее на восток "по тому же морю" -- к

Константинополю, а затем и в Черное море. Круг замкнут.

Русский летописец знал географию и историю норманнов много лучше, чем

позднейшие норманнисты.

Первые сведения о соприкосновении норманнов со славянами помещены в

летописи под 859 годом (дата условна).

"Имаху дань варяги, приходяще из заморил на Чуди и на Словенех и на

Мери и на Веси и на Кривичих".

Перечень областей, подвергшихся нападению варягов, говорит, во-первых,

о племенах, живших или на морском побережье (чудь -- эстонцы), или

поблизости от моря, на больших реках, а во-вторых, о том обходном пути,

огибающем владения Руси с северо-востока, о котором говорилось выше (Весь и

Меря).

Славянские и финские племена дали отпор "находникам"-варягам:

"В лето 862. Изгьнаша варягы за море и не даша им дани и почаша сами

собе владети..."

Далее в "Повести временных лет" и других древних летописях идет

путаница из фрагментов разной направленности. Одни фрагменты взяты из

новгородской летописи, другие из киевской (сильно обескровленной при

редактировании), третьи добавлены при редактировании взамен изъятых.

Стремления и тенденции разных летописцев были не только различны, но и

нередко прямо противоположны.

Именно из этой путаницы без какого бы то ни было критического

рассмотрения извлекались отдельные фразы создателями норманнской теории,

высокомерными немцами XVIII века, приехавшими в медвежью Россию приобщать ее

к европейской культуре. 3. Байер, Г. Миллер, А. Шлецер ухватили в летописном

тексте фразы о "звериньском образе" жизни древних славян, произвольно

отнесли их к современникам летописца (хотя на самом деле контрастное

описание "мудрых и смысленых" полян и их лесных соседей должно быть отнесено

к первым векам нашей эры) и были весьма обрадованы легендой о призвании

варягов северными племенами, позволившей им утверждать, что

государственность диким славянам принесли норманны-варяги. На всем своем

дальнейшем двухсотлетнем пути норманнизм все больше превращался в простую

антирусскую, а позднее антисоветскую политическую доктрину, которую ее

пропагандисты тщательно оберегали от соприкосновения с наукой и критическим

анализом.

Основоположником антинорманнизма был М. В. Ломоносов; его последователи

шаг за шагом разрушали нагромождение домыслов, при помощи которых

норманнисты стремились удержать и укрепить свои позиции. Появилось множество

фактов (особенно археологических), показывающих второстепенную и вторичную

роль варягов в процессе создания государства Руси.

Вернемся к тем источникам, из которых были заимствованы первые опорные

положения норманнистов. Для этого нам следует вникнуть прежде всего в ту

историческую обстановку, в которой создавались летописные концепции русской

истории при написании вводных глав к летописям в эпоху Ярослава Мудрого и

Владимира Мономаха. Для русских людей того времени смысл легенды о призвании

варягов был не столько в самих варягах, сколько в политическом соперничестве

древнего Киева и нового города Новгорода, догонявшего в своем развитии Киев.

Благодаря своему наивыгоднейшему географическому положению Новгород

очень быстро вырос чуть ли не до уровня второго после Киева города Руси. Но

его политическое положение было неполноправным. Здесь не было в первобытной

древности "своего княжения"; город и его непомерно разраставшаяся область

рассматривались в XI веке как домен киевского князя, где он обычно сажал

своего старшего сына. Новгород был как бы коллективным замком

многочисленного северного боярства, для которого далекий Киев был лишь

сборщиком дани и препятствием на пути в Византию.

Новгородцы согласились в 1015 году помочь своему князю Ярославу в его

походе на Киев и использовали это для получения грамот, ограждавших Новгород

от бесчинств нанятых князем варягов. Киев был завоеван Ярославом с его

новгородско-варяжским войском: "варяг бяшеть тысяща, а новгородцев 3000".

Эта победа, во-первых, положила начало сепаратистским устремлениям

новгородского боярства, а во-вторых, поставила Новгород (в глазах самих

новгородцев) как бы впереди побежденного Киева. Отсюда был только один шаг

до признания новгородцами в своих исторических разысканиях государственного

приоритета Новгорода. А. А. Шахматов выделил новгородский летописный свод