logo search
Отеч

Зима 1916/1917 годов. Предпосылки Февральской революции

Основная статья: Предпосылки революции 1917 года в России

К началу 1917 годазатянувшаясяПервая мировая войнасильно накалила обстановку в Петрограде. Военная гиперинфляцияпривела к тому, что производители начали в массовом порядке придерживать хлеб, надеясь на ещё большее увеличение цен. Как указывает исследователь Нефёдов С. А., к концу1916 годатрадиционная рыночная система снабжения городов начала разваливаться, царское правительство начало предпринимать первые попытки организоватьпродразвёрстку. 8 сентября1916 годаНиколай II утвердил положение Совета министров об уголовной ответственности торговцев и промышленников «за возвышение или понижение цен на предметы продовольствия или необходимой потребности»[1].

Военная инфляция 1914—1916[2]

Период

Денежная масса в обращении (млн. руб.)

Рост денежной массы (%%)

Рост цен (%%)

Соотношение цен к денежной массе

1914, первая половина

2370

100

100

0,00

1914, вторая половина

2520

106

101

−1,05

1915, первая половина

3472

146

115

−1,27

1915, вторая половина

4725

199

141

−1,41

1916, первая половина

6157

259

238

−1,08

1916, вторая половина

7972

336

398

+1,18

Историк-исследователь Февраля 1917 года, современник событий С. П. Мельгуновв своем исследовании утверждает, что постулат о голоде как причине революции предположительно является нежизненным и несостоятельным[3]. С другой стороны, исследовательНефёдов С. А.утверждает противоположное и проводит подробный экономический анализ механизма возникновения перебоев в снабжении[4]вследствие военной гиперинфляции.

Сами же власти Петрограда, в лице генерала Хабалова С. С.и градоначальникаБалка А. П., оценивали запасы хлеба в Петрограде на момент начала революции как достаточные. ИсследовательРичард Пайпсприсоединяется к этой оценке, однако также указывает на военную гиперинфляцию и перебои в снабжении Петрограда топливом[5].

Председатель Госдумы Родзянко М. В.за три месяца до революции приводит следующее свидетельство:

С продовольствием стало совсем плохо, города голодали, в деревнях сидели без сапог и при этом все чувствовали, что в России всего вдоволь, но что нельзя ничего достать из-за полного развала тыла. Москва и Петроград сидели без мяса, а в то же время в газетах писали, что в Сибири на станциях лежат битые туши и что весь этот запас в полмиллиона пудов сгниет при первой же оттепели. Все попытки земских организаций и отдельных лиц разбивались о преступное равнодушие или полное неумение что-нибудь сделать со стороны властей. Каждый министр и каждый начальник сваливал на кого-нибудь другого, и виноватых никогда нельзя было найти. Ничего, кроме временной остановки пассажирского движения для улучшения продовольствия, правительство не могло придумать. Но и тут получился скандал. Во время одной из таких остановок паровозы оказались испорченными: из них забыли выпустить воду, ударили морозы, трубы полопались, и вместо улучшения только ухудшили движение. На попытки земских и торговых организаций устроить съезды для обсуждения продовольственных вопросов правительство отвечало отказом, и съезды не разрешались. Приезжавшие с мест заведовавшие продовольствием, толкавшиеся без результата из министерства в министерство, несли свое горе председателю Государственной думы, который в отсутствие Думы изображал своей персоной народное представительство[6].

К 1917 году потери Российской империи в Первой мировой войне дошли до 2,5 млн погибших солдат (убитых в бою, пропавших без вести, умерших от ран и болезней, умерших в плену) и до 1 млн мирных жителей (см. Потери в Первой мировой войне). Война сильно обесценила человеческую жизнь, сделав привычной гибель миллионов людей. За всю историю России впервые была набрана по мобилизации огромная армия, через которую прошли до 15 млн человек из 175-миллионного населения. 80-90 % мобилизованных солдат составили крестьяне, в том числе пришедшие в армию со своими представлениями о «земле и воле». Часть армии составили кадровые заводские рабочие, мобилизованные в 1914—1916 годах и заменённые на заводах выходцами из деревень.

Один из немногих офицеров, во время Февральской революции активно выступивших в поддержку царя, генерал от кавалерии Келлер Ф. А., командующий3-м конным корпусом. Получив известие об отречении, направил отрёкшемуся царю телеграмму поддержки с просьбой не оставлятьПрестол, отказался приводить корпус к присяге «временщикам». После вынужденной отставки уехал вХарьков, затем вКиев. После краха режима гетманаСкоропадскогов декабре 1918 года был убит в спину петлюровцами. 3-й конный корпус ждала сложная судьба: в августе он под командованием генерала Крымова фактически принял участие вкорниловском выступлении, в октябре Керенский пытался использовать тот же корпус, уже под командованием генерала Краснова, для подавления большевистского восстания.

В октябре 1916 года директор Департамента полиции министерства внутренних дел А. Т. Васильевпредставил доклад о настроениях населения на местах, указывающий, что «основной причиной озлобления называется чудовищно растущая дороговизна», в обеих столицах «оппозиционность настроений» намного превосходит уровень 1905 года, что может привести к вспышке в столицах «крупных беспорядков чисто стихийного характера». В то же время начальник Кронштадтского гарнизона докладывает, что в случае беспорядков на войска рассчитывать нельзя вследствие их ненадёжности[4].

Ричард Пайпсуказывает, что

Понять случившееся [в феврале 1917 года] невозможно, не приняв во внимание состав и условия содержания Петроградского гарнизона. Гарнизон состоял, собственно, из новобранцев и отставников, зачисленных в пополнение ушедших на фронт запасных батальонов гвардейских полков, квартировавшихся в мирное время в Петрограде. Перед отправкой на фронт им предстояло в течение нескольких недель проходить общую военную подготовку. Численность сформированных с этой целью учебных частей превосходила всякую допустимую норму: в некоторых резервных ротах было более 1000 солдат, а встречались батальоны по 12-15 тыс. человек; в общей сложности 160 тыс. солдат были втиснуты в казармы, рассчитанные на 20 тыс.

Солдаты подвергались ряду унизительных ограничений: им разрешалось передвигаться в трамваях только на подножках, в театрах не разрешалось сидеть рядом с офицерами. С 1915 годав армии восстановлены телесные наказания[7]в виде порки розгами, среди офицеров было распространено обращение на «ты» к солдатам и рукоприкладство.

Генерал Дубенский Д. Н., в феврале 1917 года находившийся в царской свите в качестве официального историографа, отмечал, что «были такие батальоны, которые имели по 12 — 15 тысяч. Все это помещалось в скученном виде в казармах, где люди располагались для спанья в два-три и четыре яруса. Наблюдать за такими частями становилось трудно, не хватало офицеров, и возможность пропаганды существовала полная. В сущности эти запасные батальоны вовсе не были преображенцы, семеновцы, егеря и т. д. Никто из молодых солдат не был ещё в полках, а только обучался, чтобы потом попасть в ряды того или другого гвардейского полка и получить дух, физиономию части и впитать её традиции. Многие из солдат запасных батальонов не были даже приведены к присяге. Вот почему этот молодой контингент так называемых гвардейских солдат не мог быть стоек и, выйдя 24, 25 и 26 февраля на усмирение беспорядков, зашатался и затем начался бессмысленный и беспощадный солдатский бунт»[8].

Кроме того, часть солдат и матросов составляли мобилизованные рабочие, в том числе ранее участвовавшие в революционной деятельности; в первую очередь это относилось к Кронштадтскойвоенно-морской базе, а также к военно-морской базе вГельсингфорсе. Условия военной службы в Кронштадте были тяжёлыми и сопровождались рядом унизительных ограничений для нижних чинов, например, матросам запрещалось ходить по восточной стороне главной улицы, у входа на Екатеринский бульвар помещалась надпись, запрещающая вход «собакам, солдатам и матросам»[9].

Волнения в войсках и на флоте начинаются задолго до 1917 года: так, 19 октября 1915 года взбунтовался стоявший на гельсингфорсском рейде линкор «Гангут», 2 мая 1916 года отмечен первый случай отказа казаков разгонять толпу. Как отмечает исследовательС. А. Нефёдов,в октябре 1916 года происходят бунты солдат на распределительных пунктах вГомелеиКременчуге, 17 октября солдаты 181-го полка присоединяются к толпе рабочих Выборгского района Петрограда, 29 октября 1916 года вызванные для разгона забастовки солдаты вместо рабочих открывают огонь по полиции. Французский посол вПетроградеМорис Палеологв своём рапорте французскому внешнеполитическому ведомству отмечает этот инцидент, как «очень показательный», и заявляет, что «…в случае восстания нельзя рассчитывать на армию…мы должны уже теперь предвидеть банкротство нашей союзницы [России] и сделать из этого все необходимые выводы».

Последней каплей стало закрытие 21-22 февраля властями крупнейшего в Петрограде Путиловского завода— рабочие попытались поднять забастовку, несмотря на то, что завод с началом войны был национализирован, а забастовки на казённых военных заводах запрещались. Этот шаг выбросил на улицы 36 тыс. озлобленных рабочих. Настроение петроградских рабочих было самым взрывоопасным; так, 8 февраля путиловские рабочие забросали полицию железными обломками и кусками шлака.

Правомонархический думский депутат Шульгин В. В., один из свидетелей отречения Николая II от власти. По своим политическим убеждениям был антисемитом и сторонником конституционной монархии во главе с одним из великих князей

В конце февраля перебои с поставками продовольствия в Петроград вынудили городские власти принять решение о введении карточек на хлеб с нормой один фунт на человека в день. Это решение вызвало панику и стремление запастись хлебом, произошло несколько погромов булочных. По мере нарастания кризиса снабжения в Петрограде учащаются забастовки. Бастующие рабочие часто «снимают» соседние заводы, силой вынуждая их присоединяться к забастовке. С началом восстания Петроградского гарнизона тот же метод начинают широко применять восставшие солдаты.

Исследователь Нефёдов С. А. отмечает, что царское правительство в полной мере осознавало приближение революции, в январе 1917 года начав подготовку к её подавлению. Слабость этих планов заключалась в том, что они, как отмечает Спиридович А. И., не предусматривали восстания запасных батальонов в Петрограде. Вместе с тем предполагалось опереться не на всех мобилизованных солдат, а в первую очередь — на учебные команды. Однако и эти расчёты оказались неверными — учебные команды первыми присоединились к революции. Единственной лояльной царю силой оказались полицейские, которых в Петрограде насчитывалось всего около 3,5 тыс. Надежды на лояльность гвардейских частей также оказались сильно преувеличены; все гвардейские части, во время революции находившиеся в Петрограде, присоединились к восстанию, включая одну сотнюСобственного Его Императорского Величества Конвоя. К тому же к 1917 году уже до 70 % довоенного состава гвардии успели погибнуть на фронте и были (иногда и не один раз) заменены мобилизованными.

Великий князь Николай Михайлович, по своим политическим убеждениям наиболее радикальный из великих князей, из-за чего заслужил прозвище «Филипп Эгалите». Безуспешно пытался склонить царя к введению в России «ответственного министерства», участник «великокняжеской фронды» в конце 1916 года.

Ричард Пайпскомментирует положение царского правительства в последние дни его существования следующим образом:

Ничто лучше не иллюстрирует отстраненность правительства от реальности, чем решение царя в этот напряженнейший и сложнейший момент отправиться в Могилев. Он намеревался провести там неделю для совещаний с генералом Алексеевым, только что возвратившимся в Ставку после лечения в Крыму. У Протопопова это решение не вызвало никаких сомнений. Вечером 21 февраля он уверял государя, что беспокоиться не о чём и он может ехать со спокойным сердцем в уверенности, что тыл в надежных руках. К вечеру следующего дня царь уехал. А две недели спустя он уже вернулся как частное лицо — «Николай Романов», и под конвоем. Безопасность столицы была вверена весьма некомпетентным людям: военному министру генералу М. А. Беляеву, поднявшемуся на эту высоту по ступенькам военной бюрократической лестницы и получившему среди коллег прозвище «мертвая голова», и командующему округом генералу Хабалову, профессиональный опыт которого не выходил за рамки канцелярий и военных академий.

Последний царский министр внутренних дел Протопопов А. Д.увлекался мистикой[10][11], и некоторые современники высказывали сомнения в его психической нормальности[12][13]. После революции Протопопов был арестован и какое-то время содержался под охраной в психбольнице.

Сам царь на первые панические телеграммы председателя Госдумы, камергераРодзянко М. В., о начале революции ответил: «опять этот толстяк Родзянко мне пишет всякий вздор», царица сообщает, что «мальчишки и девчонки бегают и кричат, что нет хлеба». С другой стороны, обязанности Николая II как Верховного Главнокомандующего требовали его нахождения в Ставке; за несколько дней до отбытия с просьбой приехать в Ставку к нему обращались генералы Алексеев и Гурко, а также великий князь Михаил Александрович[14]. По воспоминаниям британского посла Дж. Бьюкенена, «император, над которым как бы тяготел рок, проведя январь и февраль в Царском и сознавая невозможность дальнейшего отсутствия в ставке, в четверг 8 марта возвратился в Могилев»[15].

Ричард Пайпсоценивает положение Николая II на конец 1916 года следующим образом:

Труп Распутина Г. Е., убитого в ночь на 17 декабря 1916 года княземЮсуповым Ф. Ф., крайне правым монархическим думским депутатомПуришкевичем В. М.и великим княземДмитрием Павловичем.

К концу 1916 годавсе политические партии и группировки объединились в оппозицию к монархии. Впрочем, это было их единственной точкой соприкосновения — ни в чём другом они не сходились. Крайне левых не устраивало что-либо меньшее, чем радикальное преобразование политического, социального и экономического устройства России. Либералы и либерал-консерваторы удовольствовались бы парламентской демократией. И те и другие, при всем их различии, вели речь об институтах власти. Крайне правые, теперь тоже примкнувшие к оппозиции, напротив, сосредоточили внимание на личностях политических деятелей. По их мнению, в российском кризисе повинен был не сам режим, а люди, стоявшие у кормила власти, а именно императрица-немка и Распутин. И стоит убрать их с политической арены, считали они, как все пойдет хорошо.

Во время революции Николая II отказываются поддержать даже его ближайшие родственники — великие князья. На февраль 1917 года в России насчитывалось 15 великих князей[16]. Из них фактически никто не поддержал царя. По крайней мере, трое великих князей,Николай Михайлович,Николай НиколаевичиГеоргий Михайлович, в конце 1916 года безуспешно пытаются склонить к царя к введению «ответственного министерства» (то есть фактически к введению парламентарной конституционной монархии). Наиболее влиятельный из них, великий князьНиколай Николаевич, во время событий агитирует Николая II за отречение, наиболее вероятный преемник,Михаил Александрович, отказывается принять власть. Великий князьКирилл Владимирович1 марта переходит на сторону революции. Кроме того, несколько великих князей —Павел Александрович,Кирилл ВладимировичиДмитрий Константинович— во время революции составляют собственный проект манифеста об отречении («великокняжеский манифест»).