Географический обзор России - Евразии3

Еигораеа поп citantur

<...> Россия - Евразия есть обособленное и целостное «место-развитие». Таков основной вывод географического и исторического исследования.

Что же такое есть «месторазвитие»? — Подойдем к этому понятию от ряда ему подобных:

месторождение полезных ископаемых;

местоформирование почв;

местопроизрастание растительных сообществ;

местообитание животных сообществ;

месторазвитие человеческих обществ.

Этот ряд указывает на сходные моменты в весьма различных явлениях неорганического и органического мира; тем самым установление этого ряда служит задаче «связи наук».<...>

<...> Как одна из концепций, обращенных к социально-историческому миру, допустимо и необходимо восприятие отдельных его частей, как «общежитий... широкого порядка», построяемых на основе «генетических вековечных связей», «между растительными, животными и минеральными царствами, с одной стороны, человеком, его бытом и даже духовным миром — с другой». В «общежитиях» этих элементы «взаимно приспособлены друг к другу и... находятся под влиянием внешней среды, под властью земли и неба»; и в свою очередь влияют на внешнюю среду. «Взаимное приспособление живых существ друг к другу... в тесной связи с внешними географическими условиями, создает... свой порядок, свою гармонию, свою устойчивость...» «Такое широкое общежитие живых существ, взаимно приспособленных друг к другу и к окружающей среде» и ее к себе приспособивших, понимается нами под выдвигаемой в этих строках категорией «месторазвития». — Социально-историческая среда и ее территория «должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуум или ландшафт».<...>

<...> С введением в обществоведение понятия «месторазвития» введен тем самым в истинном смысле слова географический элемент.<...>

<...> Если нанести на карту границы распространения этого культурного мира, то окажется, что пределы его совпадают с пределами пустынно-степной области, занимающей среднюю часть основного материка Старого Света и тянущейся непрерывной полосой от нынешней Восточной Галиции до нынешней «китайской стены». Для историков-археологов давно уж была ясна историко-географическая целостность этой области, и еще до начала мировой войны (когда нынешнего евразийства не существовало) эту пустынно-степную полосу иногда называли «евразийской». И действительно, совпадение границ особого культурного мира и особой географической области не могло быть случайным. Евразийская пустыня-степь, лежащая к северу от иранско-тибетских нагорий, была «месторазвитием» упомянутой культуры. И замечательно, что общие черты этой культуры проявлялись в разных местах названного «месторазвития» и в. разные эпохи, независимо от общности происхождения, от «генетической близости» народов, являвшихся носителями культуры.<...>

<...> Порукой тому, что отмечаемые черты обособленности и целостности Евразии имеют не только географическое, но также историческое значение служит русская историософия. В вековом развитии, независимо от тех или иных географических определений (которые, кстати сказать, выдвинуты позже, чем создались соответствующие историософские формулы), она пришла к определению России как особого исторического мира:

1) «Запад и Россия стоят друг против друга, лицом к лицу! Увлечет ли нас он в своем всемирном стремлении? Усвоит ли себе? Пойдем ли мы на придачу к его образованию? Составим ли какое-то лишнее дополнение к его истории? Или устоим в своей самобытности? Образуем мир особый, по началам своим, а не тем же европейским? Вынесем из Европы шестую часть мира... зерно будущему развитию человечества?» (С. П. Шевырев, 1841).

2) «Все серьезные люди убедились, что недостаточно идти на буксире за Европой, что в России есть нечто свое, особенное, что необходимо понять и изучить в истории и в настоящем положении дел» (А. И. Герцен, 1850).

3) «Россия — не просто государство; Россия, взятая во всецелостности со всеми своими азиатскими владениями, это — целый мир особой жизни, особый государственный мир» (К. Н. Леонтьев, 1882).<...>

<...> Укажем только, что при возможности и наличии определения России как особого географического мира самое существование русской историософии как одной из важнейших магистралей русской культуры, историософии, для которой определение России как особого исторического мира является основной категорией мышления, — в этих условиях, повторяем, самое существование русской историософии поставляет и обосновывает намеченную задачу... Задача эта приложима не только к России – Евразии. Постановке проблемы нужно придать более общую форму. Не может ли всякий исторический процесс быть рассматриваем с точки зрения «месторазвития»? Причем «месторазвитие» (согласно сказанному выше) нужно понимать как категорию синтетическую, как понятие, обнимающее одновременно и социально-историческую среду, и занятую ею территорию.

Не присущи ли отдельным месторазвитиям определенные формы культуры, независимо от «генетической близости» и расового смешения народов, населявших и населяющих каждое из них? Нужно заметить, что заимствование и подражание, независимое от «генетической близости» и «расового смешения», также должно быть относимо к началам месторазвития. Ведь если культура есть принадлежность «месторазвития», то каждая социальная среда, появляющаяся (будь то в силу «необходимости» или свободного «выбора») в пределах данного месторазвития, может испытать на себе влияние этого месторазвития и со своей стороны приспособить его к себе и «слиться» с ним — не одним, но двумя путями: 1) путем непосредственного взаимодействия между названной социальной средой и внешней обстановкой; 2) путем того же взаимодействия, осложненного привступлением культуры, уже ранее создавшейся в данном месторазвитии. <...> ...При посредстве перечисленных и подобных им процессов культурные традиции оказываются как бы вросшими в географический ландшафт, отдельные месторазвития становятся «культурно-устойчивыми», приобретают особый, специально им свойственный «культурный тип» (конечно, существующий не вечно — но в определенных пределах; ничто ведь не вечно в мире; и как культуры — приходят и материки — только в других сроках; и геология свидетельствует, что там, где высятся материки, были океаны; а перед тем иные материки).

Возможна еще одна смычка географии с историософией. Понятие «месторазвития» нужно сомкнуть с понятием культурно-исторического типа Н. Я. Данилевского: «формы исторической жизни человечества, как формы растительного и животного мира, как формы человеческого искусства... разнообразятся по культурно-историческим типам. <...>

<...> Эти культурно-исторические типы или самобытные цивилизации суть: 1) египетский, 2) китайский, 3) ассирийско-вавилоно-финикийский, халдейский или древнесемитический, 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) новосемитический или аравийский и 10) германо-романский или европейский... каждый развивал самостоятельным путем начало, заключавшееся как в особенностях духовной природы, так и в особенных внешних условиях жизни, в которые он был поставлен» (Н. Я. Данилевский).

Каждому из этих типов соответствует «месторазвитие». Одни из этих месторазвитий — «большие», другие — «меньшие». Классификация месторазвитий определила б, быть может, и несколько иную систематику перечисленных «культурно-исторических типов», чем простое постановление их в один ряд. В западной половине Старого Света три больших месторазвития очерчены твердо: 1) передне-азиатско-африканское (с Северной Африкой), 2) средиземноморское, 3) европейское. Два последних место-развития Н. Я. Данилевский сопоставляет в следующих словах: «В культурно-историческом смысле то, что для германо-романской цивилизации Европа, тем для цивилизации греческой и римской был весь бассейн Средиземного моря» (Данилевскому не хватало слова; отсюда неопределенность: «то»... «тем». Это слово и есть «месторазвитие»!).<...>

<...> Ряд культурно-исторических типов, намеченный Н. Я. Данилевским, продолжим культурно-историческим типом евразийским. И в этом продолжении опремся, между прочим, на то, что евразийскому типу отвечает точно определимое, своеобразное «месторазвитие» ...<...>

<...> Утверждение понятия «месторазвития» не равнозначаще проповеданию «географического материализма». Это последнее имя подходило бы к системе «географического монизма», которая все явления человеческой истории и жизни возводила бы к географическим началам. Концепция «месторазвития» сочетаема с признанием множественности форм человеческой истории и жизни, с выделением, наряду с географическим, — самобытного и ни к чему иному не сводимого духовного начала жизни. Сторона явлений, рассматриваемая в понятии «месторазвития», есть одна из сторон, а не единственная их сторона; намечаемая концепция, по замыслу, заданиям и пределам, есть одна из возможных, а не единственная концепция сущего. Живым ощущением материального не ослабляется, но усиливается живое чувствование духовных принципов жизни...

Только в свете этих принципов разрозненные факты, устанавливаемые наукой, слагаются в некоторое единство. Только в свете этих принципов установима подлинная «связь наук», достижимо «цельное понимание мира».<...>