"Откуду есть пошла русьская земля?"

Киевская Русь IX--XII веков -- огромное феодальное государство,

раскинувшееся от Балтики до Черного моря и от Западного Буга до Волги. Оно

было известно всему тогдашнему миру: короли Англии, Франции, Венгрии, Швеции

роднились с киевскими князьями; византийский император писал трактат "О

русах, приезжающих в Константинополь"; географы стран арабского Халифата

расспрашивали капитанов и караван-башей о далеком Киеве и заносили в свои

книги по географии мира ценные сведения о стране русов, о путях к ней и о ее

городах.

Эпоха Киевской Руси была переломной почти для всех народов Восточной

Европы. Долгие века классовое общество географически ограничивалось узкой

прибрежной полосой в Причерноморье, где после воспетого в мифах похода

аргонавтов возникли греческие города-полисы: Ольвия, Херсонес, Боспор,

Танаис, Фанагория и другие. На север от этой полосы простирались безбрежные

степи и бесконечные леса, населенные сотнями разных племен, живших еще на

стадии варварской первобытности. Недаром Цицерон говорил, что античные

города -- это всего лишь "узорчатая кайма на варварской одежде". Если

использовать эту метафору, то время Киевской Руси, сложившейся через тысячу

лет после Цицерона, оказалось временем, когда варварская Восточная Европа

скинула старые одежды и нарядилась в новые, где "узорчатая кайма"

цивилизации стала значительно более широкой.

Киевской Руси предшествовала тысячелетняя медлительная жизнь

разрозненных славянских, финно-угорских и латышско-литовских племен,

постепенно и малоприметно совершенствовавших свое хозяйство и социальную

структуру на необозримых пространствах лесостепи и лесов Восточной Европы.

В XII веке Киевская Русь достигла такого высокого уровня развития, что

со временем положила начало полутора десяткам самостоятельных, суверенных

феодальных государств, подобных западноевропейским королевствам. Крупнейшие

из них -- княжества Владимирское, Рязанское, Киевское, Черниговское,

Смоленское, Галицко-Волынское, Полоцкое, феодальные республики Новгорода и

Пскова. Уже одно перечисление этих новых государств XII--XIV веков

воскрешает в нашей памяти блестящие страницы истории русской культуры:

киевские летописи и "Слово о полку Игореве", владимиро-суздальское

белокаменное зодчество с его резным узорочьем, новгородские берестяные

грамоты и сокровища софийской ризницы. Нашествие Батыя и ордынское иго

обескровили русскую культуру, нарушили единство древнерусской народности, но

успехи, достигнутые в эпоху Киевской Руси, позволили сохранить здоровую

основу культуры и преодолеть последствия завоевания.

Историческое значение Киевской Руси явствует из того, что летопись

жизни Киевского государства, которую вели несколько поколений хронистов, а

завершил знаменитый Нестор, переписывалась в русских городах на протяжении

пяти столетий! В тяжелые времена иноземного владычества "Повесть временных

лет" была не только воспоминанием о минувшем могуществе, но и примером

государственного единства, патриотического противостояния тысячеверстной

полосе воинственных степняков.

В конце XV века, когда десятки русских княжеств, преодолевая феодальную

раздробленность, объединялись вокруг Москвы, великий князь московский Иван

III придумал торжественный обряд венчания на царство и приказал изготовить

шапку Мономаха, новую корону российского царства, которая должна была

воскрешать память о Киевской Руси, об апогее этого государства при киевском

князе Владимире Всеволодиче, внуке византийского императора Константина

Мономаха. Спустя полвека царь всея Руси Иван Грозный еще раз напомнил об

исторических связях с Киевской Русью: царский трон в кафедральном Успенском

соборе Москвы был помещен под резной шатер, для которого скульптор изготовил

барельефы с изображением деяний того же Владимира Мономаха. Но, пожалуй,

самым главным доказательством живой связи с Киевской Русью являются русские

народные "старины"-былины.

В середине XIX века на далеком архангельском севере были обнаружены

исследователями сказители старинных эпических песнопений, знавшие по устной

передаче и Владимира Святославича (980--1015 годы) и Владимира Мономаха

(1113--1125 годы), которых они объединяли в обобщенном эпическом образе

"ласкова князя Володимира Красное Солнышко стольнокиевского". Богатырские

былины знают тех князей, которые защищали народ от печенежских и половецких

набегов и "много поту утерли за землю Русскую". Многие другие князья,

прославленные придворными летописцами, в народной памяти не удержались. В

былинах нет имени Святослава, которого киевляне упрекали в том, что он

"чужой земли ищет, а свою охабив"; нет Ярослава Мудрого, зачинщика усобиц,

нанимавшего буйных варягов для войны с родным отцом; нет Юрия Долгорукого,

штурмовавшего Киев в борьбе с племянниками, нет и других князей, забывавших

общерусские интересы в пылу кровавых междоусобий.

Историк Б. Д. Греков, создавший первый марксистский труд по Киевской

Руси, справедливо назвал былины устным учебником родной истории. В этом

учебнике не просто повествуется о прошлом, но здесь отобрано важнейшее,

прогрессивное, воспеты те герои-символы, которые обозначали строительство

державы, оборону Руси от внешнего врага.

Крестьяне царской России, удаленные от Киева на тысячи верст, знали о

Киевской Руси и из поколения в поколение передавали торжественные, как

гимны, напевы былин об Илье Муромце, Добрыне Никитиче, делах Руси

тысячелетней давности.

Научное изучение Киевской Руси не отличалось такой стройностью и

логичностью, как народная память о тех отдаленных временах. Историки

XVII--XVIII веков стремились связать историю славян с судьбами других

народов, обитавших некогда в южной половине Восточной Европы, но у них было

слишком мало данных для обрисовки истории скифов, сарматов и иных народов,

вскользь упоминаемых авторами, доступными для наших первых историографов. А

что касается происхождения славян, то здесь историки оказывались перед

средневековым представлением, почерпнутым из Библии: все народы происходят

от тех "семидесяти двух язык", которые образовались после того, как

рассердившийся на людей бог разрушил "столп вавилонский" и разделил

строивших его людей на разные народы.

Во времена бироновщины, когда отстаивать русское начало в чем бы то ни

было оказалось очень трудно, в Петербурге, в среде приглашенных из немецких

княжеств ученых, родилась идея заимствования государственности славянами у

северогерманских племен. Славяне IX--X веков были признаны "живущими

звериньским образом" (выражение летописи), а строителями и создателями

государства были объявлены северные разбойничьи отряды варягов-норманнов,

нанимавшиеся на службу к разным властителям и державшие в страхе Северную

Европу. Так под пером Зигфрида Байера, Герарда Миллера и Августа Шлецера

родилась идея норманнизма, которую часто называют норманнской теорией, хотя

вся сумма норманистических высказываний за два столетия не дает права не

только на наименование норманнизма теорией, но даже гипотезой, так как здесь

нет ни анализа источников, ни обзора всех известных фактов. Норманнизм как

объяснение происхождения русской государственности возник на основе довольно

беззастенчивой априорности, предвзятости, пользовавшейся отдельными,

вырванными из исторического контекста фактами и "забывавшей" обо всем

противоречащем априорной идее. Более ста лет тому назад вышло монументальное

исследование С. Гедеонова "Варяги и Русь", показавшее полную

несостоятельность и необъективность норманнской теории, но норманнизм

продолжал существовать и процветать при попустительстве склонной к

самобичеванию русской интеллигенции. Противников норманнизма полностью

уравнивали со славянофилами, взваливая на них все ошибки славянофилов и их

наивное понимание действительности.

В бисмарковской Германии норманнизм был единственным направлением,

признаваемым за истинно научное. На протяжении XX века норманнизм все более

обнажал свою политическую сущность, используясь как антирусская, а затем и

как антимарксистская доктрина. Показателен один факт: на международном

конгрессе историков в Стокгольме (столице бывшей земли варягов) в 1960 году

вождь норманнистов А. Стендер-Петерсен заявил в своей речи, что норманнизм

как научное построение умер, так как все его аргументы разбиты,

опровергнуты. Однако вместо того чтобы приступить к объективному изучению

предыстории Киевской Руси, датский ученый призвал... к созданию

неонорманнизма.

Основные положения норманнизма возникли тогда, когда и немецкая и

русская наука находились еще в младенческом состоянии, когда у историков

были весьма туманные представления о сложном многовековом процессе рождения

государственности. Ни система славянского хозяйства, ни длительная эволюция

социальных отношений не были известны ученым. "Экспорт" государственности из

другой страны, осуществленный двумя-тремя воинственными отрядами, казался

тогда естественной формой рождения государства.

Остановимся на нескольких противоречиях между фактами и построениями

норманнистов.

1. Говоря о создании Киевской Руси норманнами-варягами, обычно приводят

как параллель основание норманнами королевств на морских берегах в Северной

Франции, Ломбардии, Сицилии. Норманны (шведы, датчане, норвежцы) были

превосходными мореходами и действительно покоряли прибрежное население, но

достаточно одного взгляда на карту Европы, чтобы осознать полную

противоположность ситуации в океанско-средиземноморских землях и на Великой

Русской равнине.

Северные эскадры использовали преимущества внезапности морского

нападения и кратковременного численного превосходства над жителями

приморских городов.

На востоке же варягам, для того чтобы добраться до славянских земель,

нужно было войти в Финский залив, где их флотилия просматривалась с берега

(подтверждено летописью для 1240 года), а затем им предстоял

пятисоткилометровый (!) путь по рекам и озерам против течения Невы, Волхова,

Ловати. Ни о какой внезапности не могло быть и речи.

На всем протяжении пути ладьи норманнов могли простреливаться местным

населением с обоих берегов. В конце этого пути перед мореходами двумя

преградами вставали водоразделы: балтийско-ладожский и

балтийско-черноморский. Приходилось ставить корабли на катки и посуху,

волоком вкатывать их на гребень водораздела, тащить 30--40 километров по

земле. Победоносные мореплаватели здесь становились беспомощными и

беззащитными. Только дотащив свои ладьи до Смоленска, они оказывались на

прямом пути в Киев (оставалось еще около 500 километров), но и здесь, на

Днепре, они были легко опознаваемы и уязвимы.

Варяги появились в Восточной Европе тогда, когда Киевское государство

уже сложилось, и для своих торговых экспедиций на Восток они использовали

дальний обходный путь через Мету, Шексну и Верхнюю Волгу, огибавший с

северо-востока владения Киевской Руси. На этом периферийном маршруте

известны клады монет и курганы с захоронениями варягов.

2. Сфера реального проникновения отрядов варягов-шведов в

славяно-финские земли ограничена тремя северными озерами: Чудским, Ильменем

и Белоозером.

Столкновения с местным населением происходили с переменным успехом: то

"находникам варягам" "приходяще из замория" удавалось взять дань со славян и

чуди, то местные племена "изгънаша варягы за море и не даша им дани".

Единственный раз за все средневековье предводителю варяжского отряда

совместно с северными славянами удалось обманным путем, прикинувшись

хозяином купеческого каравана, захватить на некоторое время власть в Киеве,

убив законного князя. Этот предводитель, Олег, объявленный создателем и

строителем государства Руси (его воины стали называться "русью" лишь после

того, как попали в русский Киев), достоверно известен нам только по походу

на Византию в 907 году и дополнительному договору 911 года. В успешном

походе, кроме варягов, участвовали войска девяти славянских племен и двух

финно-угорских (марийцы и эстонцы).

Поведение Олега после взятия контрибуции с греков крайне странно и

никак не вяжется с обликом строителя державы -- он просто исчез с русского

горизонта: сразу же после похода "иде Олег к Новугороду и оттуда в Ладогу.

Друзии же сказають, яко идущю ему за море и уклюну змиа в ногу и с того

умре". Спустя двести лет могилу Олега показывали то под Киевом, то в Ладоге.

Никакого потомства на Руси этот мнимый основатель государства не оставил.

3. Варяги использовались на Руси в X--XI веках как наемная военная

сила. Князь Игорь в 942 году "посылал по варяги за море, приглашая их идти

войной на греков". Нанимали варягов Святослав и его сын Владимир. Когда

наемники предъявили Владимиру слишком наглые требования в 980 году, князь

отослал их за пределы Руси, предупредив византийского императора: не держи

варягов в своем городе, чтобы они не натворили тебе бед, как было здесь. Но

рассредоточь их, а сюда (в Русь) "не пущай ни единого".

Варягов нанимали на грязные убийства: варяги закололи князя Ярополка в

городе Родне; варяги убили князя Глеба. Против бесчинства наемных варягов в

Новгороде была направлена Русская Правда, ставившая варяга-обидчика в

неполноправное положение по сравнению с обиженным новгородцем: новгородцу

суд верил на слово, а иноземец должен был представить двух свидетелей.

4. Если признать варягов создателями государственности для "живущих

звериньским образом" славян, будет крайне трудно объяснить то

обстоятельство, что государственным языком Руси был не шведский, а русский.

Договоры с Византией в X веке заключались посольством киевского князя, и,

хотя в составе посольства были и варяги русской службы, писались они только

на двух языках -- греческом и русском, без каких бы то ни было следов

шведской терминологии. Более того, в шведских средневековых документах сбор

дани обозначался заимствованным варягами из русского языка словом "полюдье"

(poluta), что с несомненностью свидетельствует о первичности у славян такого

раннегосударственного действия, как сбор полюдья.

Кстати, о "звериньском образе" жизни славян. Летописец Нестор, живший в

эпоху Мономаха, применил эти слова не к своим современникам, а к славянам

значительно более раннего времени (до нашествия хазар в VII веке), и говорил

он не о всех славянах, а лишь о лесных племенах, действительно сохранявших

много первобытных черт в своем быту. Этим лесовикам летописец

противопоставил "мудрых и смысленных полян", явившихся действительными

создателями своего государства.

5. Проверяя тенденциозно отобранные норманнистами аргументы, следует

обратить внимание на то, что тенденциозность появилась в самих наших

источниках, восходящих к "Повести временных лет" Нестора.

Как доказал в свое время превосходный знаток русского летописания А. А.

Шахматов, историческое сочинение Нестора (около 1113 года) претерпело

двукратную переработку, и оба раза переработка велась враждебной Нестору

рукой. Для того чтобы правильно понять дух этих переделок, нам следует

ознакомиться с ситуацией в Киеве на рубеже XI--XII веков.

В 1093 году умер великий князь Всеволод, младший сын Ярослава Мудрого.

Последние годы его княжения Русью фактически управлял сын больного Всеволода

-- Владимир Мономах. Хороший полководец, разумный правитель, образованный

писатель, Мономах рассчитывал после смерти отца удержать киевский престол в

своих руках, но киевское боярство, недовольное опорой Владимира на своих

тиунов и военных слуг, пригласило представителя старшей ветви Ярославичей --

князя Святополка Изяславича. Началось двадцатилетнее соперничество двух

двоюродных братьев -- Святополка и Владимира. Нестор был придворным

летописцем Святополка и писал в Киево-Печерском монастыре.

Когда Святополк умер в 1113 году, киевское боярство в разгар народного

восстания пригласило (в обход княжеского династического старшинства)

Владимира Мономаха на великокняжеский стол. Став путем избрания великим

князем киевским, Мономах занялся государственной летописью Нестора; она была

изъята из Печерского монастыря и передана в придворный монастырь Владимира

Мономаха -- Выдубицкий, где ее переделкой занялся игумен Сильвестр,

оставивший свою запись в летописи под 1116 годом.

Очевидно, переделка не удовлетворила Мономаха, и он поручил, как

справедливо полагал Шахматов, окончательную отделку истории Руси своему

старшему сыну Мстиславу, которая и была завершена около 1118 года.

Переделка труда Нестора велась в двух направлениях: во-первых,

редактировалась в духе Мономаха актуальная часть летописи, описывавшая дела

Святополка и события последних десятилетий, а во-вторых, была основательно

переработана вводная историческая часть "Повести временных лет". Нестор был

киевлянином и в основу своих изысканий положил вопросы, связанные со

славянским югом, с Киевом и поляно-русским Поднепровьем, углубившись до

V--VI веков нашей эры. Его последним, наиболее решительным редактором был

князь Мстислав, внук английского короля, зять шведского короля, с отрочества

воспитанный новгородским боярством (и женившийся вторым браком на

новгородской боярышне). Для него эпические легенды о призвании князей были

знакомым сюжетом, применявшимся к истории разных северных королевств. Для

него Новгород и варяжский Север являлись естественной жизненной средой, а

киевское боярство, двадцать лет не признававшее его отца, -- враждебной

силой.

Переделывая русскую историю на свой лад, князь Мстислав искусственно

выдвинул Новгород на первое место, заслонив им Киев, неправомерно перенес

зарождение русской государственности далеко на север и вплел в повествование

варягов-завоевателей, варягов-организаторов. В привлечении к русской истории

легенды о добровольном призвании варягов славянофинскими племенами Севера (в

ту пору, когда "въста род на род") нельзя не видеть отголоска событий 1113

года, когда отец Мстислава Владимир Мономах был приглашен в Киев из другой

земли во время восстания и мятежа.

Редактор-норманнист многое исказил я тексте Нестора, ввел в его

"Повесть" много грубоватых вставок, диссонирующих с первоначальным текстом.

Так появилась генеалогическая несуразица, и князь Игорь Старый (которого

автор середины XI века считал родоначальником киевской династии) превратился

в сына Рюрика, младенцем привезенного в Киев, в котором его "отец" ни разу

не был. Так появился в летописи подозрительный перечень славянских племен,

будто бы покоренных Олегом, перечень с подозрительной хронологией. Так

возникло нелепое отождествление варягов с русью, которое ничего иного не

означало, кроме того, что если варяги оказывались в столице Руси, в Киеве,

если поступали на русскую службу, то их и считали русью, включали в состав

людей русской державы.

В настоящее время историческая наука не может довольствоваться отдельно

извлеченными из источников фразами и произвольным, предвзятым толкованием

их. Необходима широкая система, основанная, во-первых, на тщательном анализе

всех видов источников, во-вторых, на историческом синтезе всех полученных

данных. Кроме того, совершенно необходим несравненно больший хронологический

диапазон исследований: если для примитивного понимания процесса рождения

государственности как волеизъявления сословия воинов можно было

довольствоваться хронологизированной частью летописи (начинавшей историю

Руси с 850--860-х годов), то для марксистско-ленинской науки необходимо

ознакомление с длительным, тысячелетним процессом созревания

первобытно-общинного строя и его закономерного, не зависящего от наличия или

отсутствия сторонних разбойничьих наездов перехода к классовым

(рабовладельческим или феодальным) отношениям.