Культура руси IX - XIII веков

[здесь карта из файла map4.jpg]

Культура Киевской Руси -- исходная точка и первичная основа культуры

русских, украинцев и белорусов. Киевская Русь создала единый русский

литературный язык; в эту эпоху восточные славяне стали грамотными; эпические

сказания о киевских богатырях X--XI веков дожили на русском Севере до XX

века. Киевская летопись Нестора о первых веках русской истории (1113 год)

переписывалась и при Александре Невском, и при Иване Грозном, дожив в

рукописной традиции до XVIII века.

В эпоху Киевской Руси складывается единая древнерусская народность, от

которой лишь в XIV--XV веках постепенно отпочковались белорусы и украинцы. В

единой Киевской Руси IX--XII веков возникли многие современные нам города и

горожане получили навыки различных профессий и "художеств". В наши дни

культурные люди всего мира любуются гармоничной архитектурой Древней Руси,

проникновенным искусством художников-иконописцев и изощренным мастерством

древнерусских златокузнецов, создателей тончайшего узорочья из золота и

эмали, из серебра и черни...

Можно без всяких натяжек сказать, что культура первого

восточнославянского государства -- Киевской Руси -- вошла составной частью в

нашу современную культуру. Древняя Русь не получила такого богатого

античного наследия, как, например, Греция, Италия, Франция, Испания. Однако

культура Руси вырастала не на пустом месте, и ее истоки идут из глубокой

праславянской и даже еще более ранней индоевропейской древности, когда

впервые было освоено земледелие, создались представления о структуре мира

(правда, еще очень далекие от научного познания), появился большой словарный

запас, облегчавший общение отдельных племен друг с другом, были открыты

последовательно три металла -- медь, бронзовые сплавы и железо, проложены

пути первобытной торговли солью, рудой и изделиями.

Познание природы и мира в целом может быть вполне достоверно определено

по данным праславянского языка: многие названия деревьев, трав, зверей,

птиц, рыб, элементов ландшафта, имена звезд восходят к отдаленной

праславянской поре, а это означает, что в народе происходил на протяжении

многих сотен лет непрерывный педагогический процесс -- старшие поколения

передавали младшим все накопленные и классифицированные знания о природе,

учили их познанию мира, знакомили с обширным словарем выработанных далекими

предками понятий.

Историческое в полном смысле слова понимание культуры средневековой

Руси должно слагаться как из того наследия, которое было получено Русью от

предшествующих эпох, так и с учетом наследия, перешедшего к нам в XX век при

посредстве Киевской Руси как промежуточного звена.

Во втором тысячелетии до нашей эры, когда праславянские племена впервые

консолидировались, обособляясь от общего индоевропейского массива, они уже

обладали и большим словарным запасом (по данным Ф. П. Филина, свыше 20 тысяч

слов!), отражавшим разные стороны их жизни, и разными трудовыми навыками

(строительство домов, земледелие, скотоводство, изготовление орудий труда и

металлических украшений), и сложной системой религиозных представлений. В

числе языковых и культурных предков праславян были племена так называемой

трипольской культуры, находившейся на вершине развития земледельческого

энеолита, "золотого века" человечества.

Новый этап в развитии культуры праславян составило открытие железа,

залежами которого были богаты озера и болота славянской прародины.

Значительное культурное наследие было получено той частью восточных

славян, которая в первом тысячелетии до нашей эры входила в конгломерат

племен, условно называемый Скифией. Племена праславянской части Скифии сами

себя называли сколотами. Сколотские "царства" занимали лесостепную зону

Среднего Поднепровья. Здесь "отец истории" Геродот записал в V веке до нашей

эры целый ряд исторических сказаний праславян-сколотов, отголоски которых

отчетливо сохранились в русских и украинских народных сказках. Это сказки о

трех царствах, о царе золотого царства, герое -- победителе Змея, носившем

солнечное имя Светозар, подобно геродотовскому Царю-солнцу. Промежуточным

звеном между геродотовским эпическим героем и позднейшим сказочным является

герой киевского эпоса X века князь Владимир, которого народные былины

именуют Красным Солнышком.

Приднепровская славянская знать времен Геродота уже проложила

наезженный путь к греческим городам на Черном море, везла туда, в "Торжище

Днепровцев", свой хлеб и приобретала там, в Ольвии, предметы роскоши

греческого изготовления.

Разумеется, до восприятия античной культуры славянами было далеко, но

славяне того времени уже видели какую-то часть этой культуры, ходили по

улицам богатого греческого города, объяснялись с купцами, бывали на

кораблях, закупали продукцию греческих мастерских, присутствовали на

публичных празднествах.

Такое общение с античным миром продолжалось с перерывами около тысячи

лет. В VI веке нашей эры, когда началось великое расселение славян в Европе,

славянские племена разместились почти на всем Балканском полуострове, и в их

руках оказались десятки городов за Дунаем. Это было еще одним шагом в деле

познания элементов античной культуры. Переселенцы, вероятно, поддерживали

связи с родной землей.

Связи славян с внешним миром, с центрами мировой культуры средневековья

значительно усилились в момент зарождения Киевской державы. Сбывая собранную

в полюдье дань на мировых рынках, русские дружинники-купцы большими

флотилиями выходили в Черное море или на Каспий. Флот плыл или до

Константинополя (Царьграда), или по Каспию до южного берега, откуда

караванами, на "вельблудах", добирались до Багдада в Ираке и Балха в

Афганистане. Русы повидали корабли разных морей и разной оснастки, десятки

портовых городов и по полгода торговали в таких крупнейших городах, как

Царьград, Рей, Итиль, Багдад.

В русский язык вошло много греческих и персидских слов, связанных с

торговой практикой. Многие русские купцы знали греческий язык. Об этом мы

можем судить по любопытному факту: в XIX веке коробейникиофени, разносившие

по русским деревням "коробушки" с галантерейным товаром, иногда пользовались

особым, тайным языком, который оказался сильно испорченным за тысячу лет

греческим (!) языком.

Общение с чужими странами, где древние русы видели много разных

диковин, порождало неологизмы, скомпонованные из славянских корней: русы,

ежегодно ездившие в Багдад, доплывали на кораблях до южного берега Каспия, а

далее снаряжали караваны верблюдов и 700 километров двигались по суше на

верблюдах. Так вот, название этого выносливого животного не было

заимствовано ни из арабского, ни из персидского, ни из греческого, а

изобретено, как уже говорилось, самими русами -- "вельблуд", то есть

"многоходящий".

Ко времени далеких заморских плаваний и караванных путешествий, то есть

к IX--X векам, Русь находилась уже на значительно более высоком уровне, чем

во время великого расселения славян. На Руси уже стали возникать города с

ремесленным производством. Плотники и зодчие строили прочные крепости,

кузнецы ковали оружие и орудия труда, златокузнецы украшали русских женщин

узорочьем, гончары готовили разнообразную посуду, косторезы изготавливали

различные изделия из кости -- от гребней и пластин для колчанов и седел до

тончайших иголок для женского рукоделья.

Конечно, далеко не все из того, что было увидено русскими

путешественниками за месяцы пребывания в сказочных заморских землях, могло

быть сразу воспроизведено русскими мастерами, но теперь иноземные вещи стали

уже не только привозным чудом, но и образцом для подражания.

Историческая заслуга Киевской Руси состояла не только в том, что была

впервые создана новая социально-экономическая формация и сотни первобытных

племен (славянских, финно-угорских, латышско-литовских) выступили как единое

государство, крупнейшее во всей Европе. Киевская Русь за время своего

государственного единства успела и сумела создать единую народность. Мы

условно называем ее древнерусской народностью, материнской по отношению к

украинцам, русским и белорусам, вычленившимся в XIV--XV веках. В средние

века ее выражали прилагательным "русский", "люди руськие", "земля Руськая".

Единство древнерусской народности выражалось в выработке общего

литературного языка, покрывшего собою местные племенные диалекты, в сложении

общей культуры, в национальном самоощущении единства всего народа.

Феодальная культура полнее всего проявилась в городах. Но следует

помнить, что средневековый город не был единым -- его население состаштяли

феодалы, богатые купцы и духовенство, с одной стороны, и простые посадские

люди: мастера, мелкие торговцы, капитаны и матросы "корабельных пристанищ",

работные люди, с другой стороны.

Горожане были передовой частью народных масс; их руками, умом и

художественным вкусом создавалась вся бытовая часть феодальной культуры:

крепости и дворцы, белокаменная резьба храмов и многокрасочная финифть на

коронах и бармах, корабли с носами "по-звериному" и серебряные браслеты с

изображением русальных игрищ. Мастера гордились своими изделиями и

подписывали их своими именами.

Кругозор горожан был несравненно шире, чем сельских пахарей,

привязанных к своему узенькому миру в несколько деревень. Горожане общались

с иноземными купцами, ездили в другие земли, были грамотны, умели считать.

Именно они, горожане -- мастера и купцы, воины и мореплаватели, --

видоизменили древнее понятие крошечного сельского мира (в один день пути!),

раздвинув его рамки до понятия "весь мир".

Именно здесь, в городах, посадские люди увлекались веселыми языческими

игрищами, поощряли скоморохов, пренебрегая запретами церкви. Здесь

создавалась сатирическая поэзия, острое оружие социальной борьбы, рождались

гуманистические идеи еретиков, поднимавших свой голос против монастырей,

церкви, а порою и против самого бога. Это посадские "черные люди" исписывали

в XI--XII веках стены киевских и новгородских церквей веселыми, насмешливыми

надписями, разрушая легенду о повсеместной религиозности средневековья.

Исключительно важным было открытие в Новгороде берестяных грамот XI--XV

веков. Эти замечательные документы снова подтверждают широкое развитие

грамотности среди русских горожан.

Русская деревня долгое время оставалась неграмотной, но в городах

грамотность была распространена широко, о чем кроме берестяных грамот

свидетельствует множество надписей на бытовых вещах и на стенах церквей.

Кузнец-оружейник ставил свое имя на выкованном им клинке меча ("Людота

Коваль"), новгородский мастер великолепного серебряного кубка подписал свое

изделие: "Братило делал", княжеский человек помечал глиняную амфору-корчагу:

"Доброе вино прислал князю Богунка"; любечанин Иван, токарь по камню,

изготовил миниатюрное, почти игрушечное веретенное пряслице своей

единственной дочери, написал на нем: "Иванко создал тебе (это) одина дщи";

на другом пряслице девушка, учившаяся грамоте, нацарапала русский алфавит,

чтобы это "пособие" было всегда под рукой.

У нас есть несколько свидетельств о существовании школ для юношей; в

1086 году сестра Мономаха устроила в Киеве школу и для девушек при одном из

монастырей.

Учителями часто бывали представители низшего духовенства (дьяконы,

дьячки). В руки археологов попали интересные тетради двух новгородских

школьников, датированные 1263 годом. По ним мы можем судить о характере

преподавания в средние века: ученики XIII века проходили коммерческую

корреспонденцию, цифирь, учили основные молитвы.

Высшим учебным заведением средневекового типа был в известной мере

Киево-Печерский монастырь. Из этого монастыря выходили церковные иерархи

(игумены монастырей, епископы, митрополиты), которые должны были пройти курс

богословия, изучить греческий язык, знать церковную литературу, научиться

красноречию.

Образцом такого церковного красноречия является высокопарная кантата в

честь великого князя, сочиненная одним игуменом в 1198 году. Серию поучений

против язычества считают конспектом лекций этого киевского "университета".

Представление об уровне знаний могут дать своеобразные энциклопедии XI

века -- изборники 1073 и 1076 годов, где помещены статьи по грамматике,

философии и другим дисциплинам. Русские люди того времени хорошо сознавали,

что "книги суть реки, напояющие вселенную мудростью". Иногда мудрые книги

называли "глубинными книгами".

Возможно, что некоторые русские люди учились в заграничных

университетах: один из авторов конца XII века, желая подчеркнуть скромность

своего собственного образования, писал князю: "Я, князь, не ездил за море и

не учился у философов (профессоров), но как пчела, припадающая к разным

цветам, наполняет соты медом, так и я из многих книг выбирал сладость

словесную и мудрость" (Даниил Заточник).

Замечательными памятниками русской общественной мысли являются былины и

летописи. Оба эти жанра словесности повествуют о важных делах своего

времени, оба они рассчитаны как на своих современников, так и на потомков,

иногда на очень далеких. Мы, отдаленные потомки, благодарны древним

сказителям и летописцам за те драгоценные сведения о судьбах Руси, о борьбе

с кочевниками, о разных городских и княжеских делах, которые дошли до нас в

устной передаче былин-"старин" и на пергаменных страницах летописных книг.

Ценность богатырского эпоса заключается в том, что он по своему

происхождению неразрывно связан с народом, с теми смердами-воинами, которые

и землю пахали, и воевали под киевскими знаменами с печенегами и половцами.

Своими корнями героический эпос уходит, вероятно, в тысячелетние

глубины родоплеменного, первобытно-общинного строя. До нас дошла лишь

незначительная часть древних былин, сложенных в первые века русской

государственности и сохранившихся благодаря определенным историческим

условиям русского Севера.

Былины создавались и обновлялись вплоть до татаро-монгольского

нашествия на Русь; тяжелые поражения в битвах с кочевниками и установление

иноземного ига не могли способствовать возникновению большого количества

новых героических былин, но, несомненно, поддерживали стремление русского

народа сохранить свой старый эпический фонд как память о величии Киевской

Руси, о создании своей государственности и общенародной защите родной земли.

Былины содействовали поднятию духа и подготавливали к борьбе с татарами;

недаром имена печенегов и половцев, реальных врагов Руси эпохи создания

былин, почти полностью вытеснены в них именем татар.

На протяжении целого тысячелетия народ разрабатывал и бережно хранил

эпическую поэзию, служившую своего рода "устным учебником родной истории",

передаваемым из поколения в поколение. Этнографами XIX века зафиксированы

случаи обязательного исполнения былин в деревнях во время новогодних

празднеств, когда не только производились обряды заклинания будущего, но и

подводились итоги прошедшего. Пелись былины и на пирах, "сидючи в беседе

смиренныя, испиваючи мед, зелена-вина...".

Следы эпической поэзии в письменности Киевской Руси мы обнаруживаем уже

в летописном своде 997 года, восхваляющем княжение Владимира Святославича.

Летописец действовал параллельно создателям былин, в центре которых был этот

же князь Владимир Красное Солнышко.

В былинах встречаются следующие имена действующих лиц, которые с разной

степенью вероятия могут быть сопоставлены с реальными историческими

деятелями, известными нам по летописям: киевский князь Владимир Красное

Солнышко (в нем, как полагают, слились Владимир Святославич (980--1015 годы)

и Владимир Мономах (умер в 1125 году), "Вольга" (Олег) Святославич (975--977

годы), Добрыня (980-е годы), Глеб (умер в 1078 году), "Волхв Всеславьич"

(Всеслав Полоцкий, умер в 1101 году), "Апракса королевишна" (императрица

Евпраксия, сестра Мономаха), Козарин (1106 год), боярин Ставр (1118 год),

богатырь-паломник Даниил (1107 год), боярин Путята (1113 год), Садко (1167

год), князь Роман (умер в 1205 году). Упоминаются половецкие ханы Шарукан

("Шарк-великан", "Кудреван"), его сын Отрак и его внук Кончак ("Конь-шак"),

хан Сугра (1107 год), Тугоркан ("Тугарин Змеевич", 1096 год) и татарские

ханы Батый и "Калин-царь" (возможно, Менгу-Каан, 1239 год).

Из городов часто упоминаются: Киев, Чернигов, Новгород, Муром

(возможно, первоначально Моровийск на Десне). В отдельных былинах

упоминаются другие города, названия которых сильно искажены. Реки в былинах

-- это преимущественно южнорусские: Днепр, Пучай-река (Почайна в Киеве),

река "Смородина" (Снепород, левый приток Днепра) и др.

География всех героических былин и большинства новеллистических связана

с Киевом и предстепной русской полосой на юге; часть новеллистических былин

связана с Новгородом. Иногда в былинах упоминаются то или иное море и разные

заморские земли, Царьград, Иерусалим (в чем можно видеть некоторое влияние

духовных стихов).

Имена исторических деятелей дают нам такие крайние даты: 975--1240 (не

считая некоторых одиночных поздних былин). Внутри этого промежутка времени

многие былины по историческим именам группируются в две хронологические

группы: а) 980--1015 годы и б) 1096--1118 годы, то есть вокруг двух

знаменитых в русской истории Владимиров -- Владимира I Святославича,

"Святого", и Владимира II Мономаха, что было отмечено еще первыми

исследователями былин. Это дает нам некоторые не очень надежные ориентиры,

так как былины по закону эпического единства уравняли обоих Владимиров до

полной неузнаваемости и, кроме того, прикрыли именем условного эпического

Владимира других князей XI--XII веков. Былинным столичным городом Руси

всегда является Киев, а великим князем киевским -- всегда "ласковый князь

Владимир", что затрудняет датировку былинных сюжетов, но не делает ее

безнадежной.

Дополнительные детали могут помочь в уточнении даты воспетого события,

но, для того чтобы догадка перешла в основание датировки, необходим комплекс

взаимоподтверждающих примет. Разберем только один пример, касающийся уже

известного нам новгородского боярина Ставра Гордятинича.

В былине о Ставре Гордятиниче и его жене Василисе редкое имя былинного

боярина давно уже позволило исследователям сблизить его с летописным

боярином Ставром, упоминаемым летописью под 1118 годом. Летописная ситуация

полностью отражена в первой части былины: в 1118 году Владимир Мономах

вызвал к себе в Киев всех бояр из Новгорода и заставил их присягнуть ему;

нескольких бояр, в том числе и сотского Ставра, великий князь приказал

заточить. По былине Ставр -- старый богатый новгородский боярин:

В Новегороде живу да я хозяином,

Я хозяином живу да управителем...

В былине Ставр тоже заточен Владимиром, как и в летописи:

...Ставер боярин во Киеве

Посажен в погребы глубокие.

В этой былине главное действие начинается с того, как молодая жена

освобождает Ставра, выигрывая его у Владимира в шахматы; этого в лаконичной

летописной записи нет, но все обстоятельства, связанные с арестом Ставра,

полностью совпадают и в летописи, и в былине.

Ставр ("Ставко") Гордятич впервые упоминается в летописи в 1069--1070

годах; к 1118 году ему должно быть около 70 лет, и былинный Ставр Годинович

правильно назван "старым боярином". Отчество "Годинович", "Гординович"

образовалось из более полной формы "Гордятиничь", известной нам по

интереснейшей записи о Ставре Гордятиниче на стене Софийского собора в

Киеве.

Совпадение всех деталей убеждает нас в том, что в основе былины о

Ставре и Василисе лежало истинное событие 1118 года.

В Киевской Руси, несомненно, был распространен древний эпос

родоплеменной эпохи, о содержании которого нам очень трудно судить.

Вероятно, в нем был силен архаичный мифологический элемент и исконная

опасность -- наезды степных кочевников -- уже тогда олицетворялась в виде

гигантского змея, которого побеждают славянские богатыри. Отголоски такого

сказания сохранились на Украине как легенды о братьях-кузнецах, победивших

змея, запрягших его в огромный плуг и пропахавших на побежденном змее

гигантскую борозду, ставшую так называемыми "Змиевыми валами", пограничными

укреплениями славян со стороны степи. Запряженный змей, очевидно, символ тех

плененных степняков, которых после какой-то победы заставили рыть глубокие

рвы и насыпать высокие валы, сохранившиеся до наших дней.

К героическому же эпосу следует отнести и сюжет о князе Полянской земли

Кие, основателе Киева. Летописец Нестор к сказанию о постройке города тремя

братьями добавил пересказ эпизода ("яко же сказають") о походах (очевидно,

VI века нашей эры) славянских дружин под водительством Кия на Дунай и в

Византию. Автор "Слова о полку Игореве" еще знал какие-то песни о походах

через степи на Балканы ("рища в тропу Трояню через поля на горы"), что могло

отражать события VI века, когда значительные массы славян победоносно

воевали с Византией, и знал также еще более ранние песни-плачи о трагической

судьбе славянского князя ГУ века Буса, плененного в битве с готами и

мучительно убитого ими.

Фрагментарные упоминания древнего эпоса, восходящего к эпохе военной

демократии, свидетельствуют о том, что он был героическим и общенародным:

воспевались совместные походы многих племен на могущественную Византию,

оплакивалась гибель 70 славянских старейшин, убитых вместе с Бусом,

воспевалась победа над степняками, увенчавшаяся постройкой укреплений,

оградивших земли нескольких славянских племен (полян, руси, северян и

уличей). К этой отдаленной старине, а может быть, и к еще более ранним

временам общения славян со скифами могут относиться некоторые сюжеты,

вошедшие в позднейший былинный эпос, как, например, бой отца с неузнанным

сыном ("Илья и Сокольник"; иранская параллель -- "Рустем и Зораб") и другие

сюжеты общечеловеческого звучания, не связанные в былинах с конкретными

событиями.

Киевский цикл былин с князем Владимиром Красное Солнышко, с Добрыней

(братом матери Владимира) и Ильей Муромцем складывается в тот исторический

момент, когда Киевское государство резко меняет свою политику: от далеких

походов в чужие, неведомые страны (проводившихся, возможно, с участием

наемных отрядов варягов-мореходов) переходит к планомерной обороне Руси от

печенегов и к изгнанию бесцеремонных варяжских наемников.

Первая былина этого цикла -- "Вольга Святославич и Микула Селянинович"

-- по множеству отдельных примет должна быть связана с событиями 975--977

годов, когда князь Олег Святославич Древлянский начал борьбу с варягом

Свенельдом и нуждался для пополнения своей дружины в привлечении

крестьянских народных ополчений. Богатырь пахарь Микула, деревенское

происхождение которого подчеркнуто символическим отчеством "Селянинович",

занял центральное место в былине, олицетворяя собой не только свободолюбивых

древлян, еще в 945 году выступавших против несправедливых княжеских поборов,

но вообще русский народ, строивший в это время свое новое государство в

борьбе и с варягами, и с кочевниками.

Былина о Вольге и Микуле, вступающем в дружину, -- это как бы эпиграф

ко всему былинному эпосу, в котором отражены события общенародного значения,

и народ выступает в нем в качестве главной богатырской силы то под именем

древлянского пахаря Микулы, то как городской ремесленник Никита Кожемяка

(или Усмовшец), то как крестьянский сын Илья Муромец. Народная оценка легла

в основу отбора объектов воспевания. В эпосе нет имен ни Святослава,

"охабившего" родную землю, ни Ярослава ("Мудрого", по церковной

терминологии), окружившего себя варягами. Но в каждой былине действует

"ласковый князь столько-киевский Володимер", в образе которого слились,

во-первых, Владимир I ("Святой"), боровшийся с печенегами, ограждавший Русь

поясом крепостей и преследовавший разбойников, а во-вторых, Владимир

Мономах, тоже организатор отпора кочевникам и автор юридического устава,

облегчавшего положение низов.

К богатырским народным былинам присоединились придворные

былины-новеллы, подражавшие народным сказам по форме. Это песни о сватовстве

норвежского короля -- поэта Гаральда к дочери Ярослава Мудрого ("Соловей

Будимирович"), новелла о жене боярина Ставра, решившей судьбу своего мужа,

обыграв Мономаха в шахматы ("Ставр Годинович"), ироническое повествование о

князе Всеволоде Ольговиче, щеголе и гуляке, причинившем много зла киевлянам

("Чурила").

Летописцы в очень малой степени отражали народную жизнь. Они были

участниками и регистраторами княжеских, монастырских и изредка городских

дел. Однако подробность записей, существование летописания в разных городах

(Киев, Чернигов, Новгород, Галич, Владимир, Псков, Рязань и др.) делают

летописи ценнейшим источником родной истории и родного языка в отличие от

многих европейских стран, где хроники велись на чуждом для народа латинском

языке.

Из среды летописцев особо выделяется киевлянин Нестор (начало XII

века). Он написал широко задуманное историческое введение в хронику событий

-- "Повесть временных лет". Хронологический диапазон введения -- от V--VI

веков нашей эры до 860 года, когда русы впервые выступили как сила, равная

Византийской империи.

Историко-географическое введение Нестора в историю Киевской Руси,

написанное с небывалой широтой и достоверностью, заслуживает полного доверия

с нашей стороны.

Здесь обрисована природа нашей страны, те ее элементы, которые влияли

на историческое развитие народа: могучие реки, связывавшие Русь с Северной

Европой, Азией, Южной Европой и Африкой, большие незаселенные лесные массивы

на водоразделах, вроде "Оковского леса", беспокойные и "незнаемые" степные

пространства "Великой Скифии", откуда появлялись орды кочевнической конницы.

На этой "ландкарте" историк, обладавший целой библиотекой русских,

греческих, западнославянских, болгарских книг, образованнейший человек

своего времени, нарисовал картину жизни всех славянских народов, сопоставляя

их быт с бытом и нравами других народов всего Старого Света. Куда только не

вел своего читателя Нестор: то к лесным племенам древлян, радимичей и

вятичей, то к степным половцам, то в туманную Британию, то в Индию к

брахманам или еще дальше, на острова Индонезии ("Островницы") и на самый

край известного тогда мира -- к людям шелка, в Китай.

Нестор писал правду о первобытных обычаях древлян и радимичей (примерно

эпохи зарубинецкой культуры), противопоставляя их "мудрым и смысленным"

полянам (племенам Черняховской культуры). Он, как бы предвидя те

тенденциозные толкования, которые будут исходить от норманнистов, стремился

показать, что у многих народов мира есть странные обычаи: одни из них --

"убийстводейцы", "гневливы паче естества", другие с родными матерями и

племянницами блуд творят, у третьих женщины ведут себя, "акы скот

бессловесный", четвертые "человекы ядуще".

Отдав дань неизбежным для средневекового историка-монаха библейским

легендам, Нестор быстро переходит к обрисовке всего славянского мира во всем

его объеме. Здесь нет легендарных Чеха, Леха и Руса, обычных в

западнославянских хрониках, здесь указаны все действительно существовавшие

крупные союзы племен в области первоначального расселения славян в Европе.

Совокупность этих племенных союзов довольно точно очерчивает территорию

расселения славян (западных и восточных) на рубеже нашей эры, как мы

представляем ее себе сейчас на основании данных лингвистики, антропологии,

археологии.

Тонкое чутье историка подсказало Нестору безошибочный выбор основных,

узловых моментов в жизни славянства -- это, во-первых, VI век, век

славянских походов на Византию, век формирования мощных и устойчивых

племенных союзов "княжений", век путешествия Кия в Царьград и основания

Киева как столицы племенного княжения полян.

В нашей современной периодизации мы тоже выделяем VI век как переломную

эпоху, очень важную в истории славянских пред феодальных образований.

Вторая выделенная Нестором эпоха -- IX век, век образования таких

славянских феодальных государств, как Киевская Русь, Великоморавское

государство, Болгарское царство, век появления славянской письменности,

христианизации славян.

Как видим, периодизация Нестора совпадает с нашей; он выделял в истории

славянства те же самые моменты, которые выделяем теперь и мы.

В XII столетии летописание появляется почти в каждом крупном городе,

что выражало самостоятельность отдельных княжеств. Нам известны летописи

"младшего брата" Новгорода -- Пскова; известно летописание Владимира и

Ростова. Летописи велись и в юго-западном регионе -- в Галиче,

Владимире-Волынском и в Пинске.

Смоленская летопись и интереснейшая Полоцкая летопись были известны В.

Н. Татищеву, получившему их на короткий срок и успевшему сделать только

незначительные выписки.

Значительно лучше нам известно летописание Владимира и Ростова.

Дошли до нас и фрагменты летописания рязанского, переяславского

(Переяславля Русского) и черниговского.

По всей вероятности, уцелевшие до наших дней в составе позднейших

летописных сводов фрагменты летописей разных княжеств далеко не отражают

действительного состояния летописного дела в XII -- начале XIII века.

Летописей было значительно больше, но многие из них погибли в половецких

наездах, княжеских усобицах и особенно в пожарах русских городов во время

"татарщины". Мы знаем случаи, когда в Москве в XFV--XV веках каменные

подклеты до самых сводов наполняли книгами, чтобы уберечь их, но они все же

гибли в огне...

Из всех летописных сводов интересующего нас времени, пожалуй,

наибольший исторический и историко-культурный интерес представляет Киевский

летописный свод 1198 года (в литературе его иногда датируют 1199 или 1200

годом), составленный при князе Рюрике Ростиславиче игуменом Выдубицкого

монастыря Моисеем. Составитель (он же автор нескольких статей 1190-х годов)

завершил свой труд текстом торжественной кантаты, пропетой "едиными усты"

монахами его монастыря в честь великого князя.

В богатом Выдубицком монастыре, расположенном под Киевом, была,

очевидно, целая историческая библиотека из рукописных летописей, которая

помогла ученому игумену создать интереснейший сводный труд по русской

истории за весь XII век. В руках составителя оказались летописи разных

князей из разных княжеств. Поэтому историк конца столетия мог иной раз

изобразить какое-либо отдаленное событие, ту или иную войну с разных точек

зрения: и со стороны нападающих, и со стороны обороняющихся или осажденных.

Это приближало к объективной оценке. В Киевском своде 1198 года отражены не

только киевские события, но и дела, происходившие в Чернигове, Галиче,

Новгороде, Владимире на Клязьме, Переяславле Русском, Рязани и в ряде других

русских городов, а порой и зарубежные события вроде четвертого крестового

похода Фридриха Барбароссы. Удается выделить ряд отдельных летописей,

использованных составителем.

Основой для выделения являются разные признаки: диалектные особенности

языка, различие штампов в обозначении титулатуры князей, способы обозначения

дат, наличие или отсутствие церковной фразеологии, литературный стиль,

манера изображения событий, широта кругозора и, самое главное, симпатии и

антипатии летописцев к тем или иным князьям.

На основе всей суммы признаков можно наметить около десятка

исторических рукописей, использованных киевским игуменом Моисеем при

составлении своего летописного свода 1198 года. Первую половину свода

занимает "Повесть временных лет" Нестора, а далее используются отрывки

летописания Владимира Мономаха и его сыновей ("Володимерова племени"). В

дальнейшем прослеживаются фрагменты летописи Юрия Долгорукого и его сына

Андрея Боголюбского, очень недолго владевшего Киевом, но оставившего

"цесарскую" летопись, прославлявшую этого монарха. Есть следы использования

Галицкой летописи (или работы какого-то галичанина в Киеве в 1170--1180

годы). Включена в свод и особая повесть об убиении Андрея Боголюбского,

написанная, по всей вероятности, приближенным Андрея Кузьмищей Киянином,

оставившим записи 1174--1177 годов. Часть летописных заметок,

преимущественно узкопридворного характера, принадлежит самому Моисею.

Особый интерес с точки зрения обрисовки личности летописцев

представляет сопоставление двух писателей: один из них -- церковник Поликарп

(все приурочения текстов к конкретным историческим лицам, включая и Нестора,

условны), закончивший свою жизнь архимандритом Киево-Печерского монастыря.

Другой -- знатный боярин, киевский тысяцкий Петр Бориславич, известный

своими дипломатическими делами.

Поликарп был сторонником чернигово-северских князей, часто враждовавших

с Киевом. Особенно активно Поликарп отстаивал интересы князя Святослава,

сына Олега "Гориславича" (и отца Игоря, героя "Слова о полку Игореве").

Фрагменты летописи Поликарпа, рассеянные в разных местах свода игумена

Моисея, рисуют его как очень посредственного писателя, тенденциозного

регистратора событий. Речь его пересыпана церковными сентенциями; кругозор

его узок.

Любопытной индивидуальной особенностью этого летописца является

пристрастие к перечислению денежных сумм и элементов княжеского хозяйства.

Он летописец-бухгалтер, составляющий подробную опись захваченного врагами

имущества -- от церковного евангелия до стогов сена и "кобыл стадных"; он

точно знает, какие ценности подарила монастырю престарелая княгиня, сколько

денег уплачено безземельному князю за участие в усобице.

Игумен Моисей сокращал имевшуюся у него рукопись Поликарпа, выбрасывая

многие риторические восхваления князя Святослава Ольговича. Московские

историки XVI века полнее использовали труд Поликарпа при составлении

Никоновской летописи и эти восхваления сохранили.

Полную противоположность этому летописцу-бухгалтеру представлял

киевский летописец середины и второй половины XII века, которого с

достаточной долей убедительности можно отождествлять с Петром Бориславичем,

упоминаемым летописью в 1150--1160-е годы. Его исключительно интересный труд

тоже был сокращен игуменом Моисеем, исключившим из него многие политически

заостренные характеристики. Мы можем судить об этом, потому что в руках

историка В. Н. Татищева в 1730-е годы находилась древняя пергаменная

рукопись (так называемый "Раскольничий манускрипт"), представлявшая, судя по

выпискам Татищева, полную редакцию исторического труда боярина-летописца.

Петр Бориславич писал летопись одной княжеской ветви "Мстиславова

племени", потомков старшего сына Мономаха, великих князей киевских: Изяслава

Мстиславича (1146--1154), его сына Мстислава Изяславича (1167--1170) и его

племянника Рюрика Ростиcлавича (княжил с перерывами с 1173 по 1201 год;

летопись этого автора доведена до 1196 года).

Петр Бориславич умел очень широко смотреть на события, и каждую свою

летописную статью он начинал с общего обзора княжеских отношений, союзов,

разрывов, договоров или клятвопреступлений. В обзоpax затрагивались как

соседние княжества, так и далекие земли: Новгород, Карела, Чехия, Польша,

Полоцк и др.

В каждой сложной ситуации Петр Бориславич стремился выгородить своего

князя, показать его в наиболее выгодном свете, но делал он это несравненно

более умело, чем его политический соперник Поликарп: он не восклицал, а

доказывал, а для доказательств привлекал такой весомый аргумент, как

подлинные документы из княжеского архива. Петр Бориславич вносил в летопись

договоры с князьями, письма князей и королей, документы из захваченного у

врага архива Юрия Долгорукого и т. п.

Однако следует сказать, что, взявшись за перо, киевский тысяцкий не был

покорным слугой князей. Он и пером служил как феодальный вассал, сохранявший

"право отъезда". В тех случаях, когда великий князь пренебрегал советом

боярской думы, летописец подробно излагал документацию бояр и не без

злорадства заносил на свои страницы как описание его поражения, так и

неблагоприятное решение боярской думы: "Поеди, княже, прочь; ты нам еси не

надобен..."

Летопись Петра Бориславича изобилует "речами мудрых бояр", якобы

произнесенных по тому или иному случаю. Скорее всего это лишь определенный

литературный прием, с помощью которого умный автор излагал боярскую

программу. Политическая программа русского боярства XII века состояла в

следующем: князь управляет княжеством совместно с представителями крупнейших

землевладельцев-бояр, живущих рядом с ним в стольном граде; все вопросы

войны и мира князь должен решать с боярами.

Князь должен думать о правосудии и о "строе земельном". Далекие

завоевательные походы не интересуют бояр, а междукняжеские усобицы они

считают крайне вредными и стремятся удержать князей от безрассудных

действий. Единственно, ради чего следует "сести на конь", -- это ради защиты

Руси от внешнего врага. Как видим, программа в значительной своей части

вполне прогрессивная, что объясняется тем, что само боярство как носитель

нового, недавно утвердившегося (и еще очень далекого от загнивания)

феодального способа производства представляло собой прогрессивное (по

сравнению с первобытностью) явление.

Интересно отметить, что у этого автора нет церковной фразеологии и

интереса к церковным событиям, но все касающееся военного дела,

дипломатических переговоров или заседаний княжеских съездов представлено у

него подробно и со знанием дела.

В своем первоначальном виде (сохраненном выписками Татищева) летопись

Петра Бориславича содержала интереснейшие портретно-политические

характеристики великих князей киевских почти за весь XII век. Автор описывал

князей, большая часть которых были его современниками, по определенной

системе: внешность, характер, отношение к управлению землей и правосудию,

полководческие таланты, любовь к дружине, отношение к дворцовому,

куртуазному быту и индивидуальные особенности каждого. Оценки его

субъективны, но, безусловно, очень интересны, так как перед нами проходит

целая галерея монархов, описанных одной рукой.

Из этих словесных портретов мы узнаем, например, что Изяслав Мстиславич

был красив, богато награждал верных вассалов и дорожил своей честью, что сын

его Мстислав был так силен, "яко его лук едва кто натянуть мог". Этот князь

был столь храбр, что "все князи его боялись и почитали. Хотя часто с женами

и дружиною веселился, но ни жены, ни вино им не обладало... (князь) много

книг читал и в советах о расправе земской (об управлении) с вельможи

упражнялся...".

Игорь Ольгович (убит киевлянами в 1147 году) был, оказывается,

любителем охоты и ловли птиц "и в пении церковном учен. Часто мне (пишет о

себе летописец. -- Б. Р.) с ним случалось в церкви петь...".

Юрий Долгорукий, враг "Мстиславова племени", обрисован в черных тонах:

"великий любитель жен, сладких пищ и пития; более о веселиях, нежели о

расправе (управлении) и воинстве, прилежал..."

В целом боярская летопись Петра Бориславича (велась им как очевидцем с

1146 по 1196 год) с ее грамотами из княжеского архива, дневниками походов,

записями заседаний боярской думы и важных княжеских съездов, с ее

литературными приемами и любопытнейшими великокняжескими портретами

представляет несомненный исторический интерес.

Русская литература XI--XIII веков не ограничивалась одним летописанием

и была разнообразна и, по всей вероятности, очень обширна, но до наших дней

из-за многочисленных татарских погромов русских городов в XIII--XVI веках

уцелела лишь какая-то незначительная часть ее.

Кроме исторических сочинений, показывающих, что русские писатели,

несмотря на молодость Русского государства и его культуры, стали вровень с

греческими, мы располагаем рядом произведений других жанров. Почти все, что

создавалось в X--XII веках, переписывалось, копировалось и в последующее

время. Читатели продолжали интересоваться многим. Интересно "Хождение"

игумена Даниила на Ближний Восток (около 1107 года). Даниил ездил в

Иерусалим, центр христианских традиций, и подробно описал свое путешествие,

страны и города, которые видел. В Иерусалиме он оказался во время первого

крестового похода и вошел в дружбу с предводителем крестоносцев королем

Балдуином. Даниил дал очень точное описание Иерусалима и его окрестностей,

измеряя расстояние и размеры архитектурных памятников. Его "Хождение"

надолго явилось надежным русским путеводителем по "святым местам", которые

также привлекали тысячи паломников со всех концов Европы.

Своеобразным жанром были "жития святых", являющиеся сильным оружием

церковной пропаганды, где сквозь слащавые восхваления канонизированных

церковью образцовых с ее позиций людей ("святых", "праведных", "блаженных")

хорошо просматривается реальная жизнь: классовая структура монастырей,

стяжательство монахов, жестокость и сребролюбие некоторых князей,

использование церковью умственно неполноценных людей и многое другое.

Особенно интересен Киево-Печерский патерик, представляющий собою

сборник рассказов разного времени о монахах Печерского монастыря. К нему

присоединена исключительно интересная переписка епископа Симона и некоего

церковного карьериста Поликарпа, стремившегося за взятку (деньги давала

княгиня дочь Всеволода Большое Гнездо) получить высокий церковный пост.

Другим жанром, тоже связанным с церковью, были поучения против

язычества, бичевавшие народную религию и веселые празднества. В них также

очень много интересных бытовых черт.

Излюбленным жанром средневековья были сборники изречений, пословиц и

поговорок ("Пчела").

Большой интерес представляют два литературных произведения -- "Слово

Даниила Заточника" и "Моление Даниила Заточника", иногда ошибочно

приписываемые одному лицу.

"Слово Даниила..." -- челобитная, направленная неким Даниилом,

заточенным на озере Лаче (отсюда -- "Заточник"), князю Ярославу

Владимировичу около 1197 года. Это блестящее произведение, характеризующее в

излюбленной средневековыми авторами форме афоризмов разные стороны русской

жизни конца XII века. Здесь и обличение княжеских тиунов и рядовичей,

притесняющих мелких феодалов, и недовольство богатыми, но глупыми людьми,

которых слушают только из-за их положения, и насмешки над гонцами и послами,

которые вместо исполнения возложенных на них дел проводят время в "дому

пировном".

Автор, начитанный и умный человек, пострадавший в прошлом за какое-то

свое литературное произведение ("художество"), предлагает свои услуги князю,

так как он "одеянием оскудей есмь, но разумом обилен". Он, очевидно, не

только писатель, но и хороший оратор: "Бысть язык мой яко трость (перо)

книжника скорописца и уветлива уста, аки речная быстрость". Возможно, что

Даниил вел одно время летопись при дворе Всеволода Большое Гнездо. Под 1192

годом там помещено поучение по поводу пожара во Владимире, бичующее тех

богатых людей, которые закабаляли "неправедным написанием" беспомощных

погорельцев.

"Слово Даниила Заточника" было очень популярно; его переписывали и

читали на протяжении веков. Уже через три десятка лет оно вызвало подражание

у анонимного автора, укрывавшегося под именем того же Даниила, но честно

сообщившего читателям, что сам он "не мудр, но в премудрых ризу (одежду)

облачихся, а смысленных сапоги носил есмь". Свое произведение (примерно 1229

год) этот псевдо-Даниил назвал "Молением", включив в него почти все "Слово

Даниила..." и дополнив его рядом новых интересных афоризмов. Адресовано

"Моление" переяславскому князю Ярославу, сыну Всеволода Большое Гнездо.

Автор -- сын рабыни, брошенный в детстве родителями, сам побывавший "в

работном ярме" и не получивший образования ("ползая мыслию, яко змия по

камению").

Псевдо-Даниил -- сторонник княжеской власти (князь -- кормчий своей

земли); боярство признается как умное окружение власти. Интересно резко

отрицательное отношение автора к монашеству и к "похабным обычаям"

"ласкосердых псов" -- монахов. Оба произведения -- и "Слово" и "Моление" --

знакомят нас с общественной мыслью нижних слоев русского феодального

общества конца XII-- начала XIII века.

Самым главным, всемирно знаменитым произведением древнерусской

литературы является "Слово о полку Игореве", написанное в 1185 году в Киеве.

Этой поэме подражали современники и писатели начала XIII века, ее цитировали

псковичи в начале XIV века, а после Куликовской битвы в подражание "Слову" в

Москве была написана поэма о победе над Мамаем "Задонщина".

"Слово о полку Игореве" можно было бы назвать политическим трактатом,

настолько мудро и широко затронуты в нем важные исторические вопросы. Автор

углубляется и в далекие "Трояновы века" (II--ГУ века нашей эры), и в

печальное для славян "время Бусово" (375 год), но главное его внимание

устремлено на выяснение корней усобиц, помогавших половцам громить и грабить

Русскую землю. Одним из первых виновников оказывается князь Олег

"Гориславич" (умер в 1115 году), дед побежденного Игоря. Ему

противопоставлены опоэтизированный князь-колдун Всеслав Полоцкий, герой

киевского народного восстания 1068 года, и Владимир Мономах. Историческая

концепция автора "Слова" поражает четкостью и глубиной.

Главной частью поэмы-трактата является "златое слово", обращение ко

всем князьям с горячим патриотическим призывом "вступить в стремя за Русскую

землю", помочь обездоленному Игорю. Бессмертие поэме обеспечил высокий

уровень поэтического мастерства. Любимый образ поэта -- сокол, высоко

летающий и зорко видящий даль. Сам автор все время как бы приподнимает

читателей над уровнем земли, над видимым на ней (конные воины, деревья,

реки, необъятная степь, лебеди, волки, лисицы, города с их дворцами) и

показывает всю Русь, от Карпат до Волги, от Новгорода и Полоцка до далекой

Тмутаракани у Черного моря.

Поэтические образы взяты прежде всего из природы: встревоженные звери и

стаи птиц, не вовремя спадающий с деревьев лист, синий туман, серебряные

струи рек. В словесной орнаментике этой рыцарской поэмы много золота,

жемчуга, серебра, всевозможного оружия, шелка и парчи.

Подобно будущим (по отношению к нему) поэтам Ренессанса, воскресившим

античную мифологию, автор "Слова о полку Игореве" широко использует образы

славянского язычества: Стрибог -- повелитель ветров, Велес -- покровитель

поэтов, загадочный Див, Солнце-Хоре. Следует отметить, что у автора почти

нет церковной фразеологии, а язычеству отведено видное место, что, быть

может, и содействовало уничтожению духовенством рукописей поэмы в XIV--XVII

веках.

При всем патриотизме русской литературы мы не найдем в ней и следа

проповеди агрессивных действий. Борьба с половцами рассматривается лишь как

оборона русского народа от неожиданных грабительских набегов. Характерной

чертой является и отсутствие шовинизма, гуманное отношение к людям различных

национальностей: "Милуй не токмо своея веры, но и чужия... аще то буде

жидовин или сарацин, или болгарин, или еретик, или латинянин, или ото всех

поганых -- всякого помилуй и от беды избави" (Послание к князю Изяславу).

Интереснейшим отражением общерусской культуры является Владимирский

летописный свод 1206 года, созданный, возможно, при участии старшего сына

Всеволода -- Константина Мудрого, о котором современники говорили, что он

"великий был охотник к читанию книг и научен был многим наукам... многие

дела древних князей собрал и сам писал, також и другие с ним трудилися".

Подлинник свода не дошел до нас, но сохранилась его копия, выполненная

в XV веке в Смоленске и впервые введенная в научный оборот Петром Великим

(Радзивилловская, или Кенигсбергская, летопись). В своде представлены "дела

древних князей" от Кия до Всеволода Большое Гнездо.

Драгоценной особенностью Радзивилловской летописи является наличие 618

красочных миниатюр, удачно названных "окнами в исчезнувший мир".

А. А. Шахматовым и А. В. Арциховским установлено, что рисунки, как и

текст, повторяют оригинал -- свод 1206 года. Дальнейший анализ позволил

определить, что и составители Владимирского свода не были первыми авторами и

художниками -- в их распоряжении имелась целая библиотека иллюстрированных

("лицевых") летописей, включавших и свод 997 года, и свод Никона 1076 года,

и "Повесть временных лет" Нестора, и киевское летописание эпохи Мономаха и

его сыновей, и разное летописание второй половины XII века. В руках

владимирских сводчиков были даже такие лицевые летописи, из которых они

брали рисунков больше, чем текста. Мы можем судить о том, что Киевская

летопись Петра Бориславича была иллюстрированной, так как в Радзивилловской

есть миниатюры, изображающие события, описание которых в тексте этой

летописи отсутствует и имеется только в Киевском своде 1198 года

(Ипатьевская летопись): совещание Изяслава Мстиславича с венгерским королем,

посольство боярина Петра Бориславича к Владимиру Галицкому (1152 год) и др.

Нигде в тексте Радзивилловской летописи не говорится об участии княгини в

убийстве Андрея Боголюбского, а на рисунке мы видим, помимо бояр-убийц,

княгиню, несущую отрубленную руку своего мужа. Другие источники подтверждают

участие княгини в заговоре.

Наличие иллюстраций в своде 997 года доказывается формой мечей,

характерной для середины X века, и формой корчаг тоже X века, сохраненной

при всех перерисовках.

Большой интерес представляют зарисовки первоначального вида древней

архитектуры Киева, Переяславля, Владимира. Десятинная церковь в Киеве (996

год) разрушена Батыем в 1240 году и копиистам XV века была неизвестна, а на

миниатюре она изображена такой, какой ее удалось восстановить только по

результатам раскопок XX века.

Исходные иллюстративные материалы свода 1206 года, относящиеся к разным

летописям XI и XII веков, вводят нас в область литературно-политической

борьбы того времени, может быть, даже в большей степени, чем летописный

текст, так как отбор сюжетов для иллюстрирования особенно рельефно выражал

субъективную тенденцию иллюстратора. В миниатюрах Никона Тмутараканского

(1076 год) четко прослеживается симпатия к Мстиславу Тмутараканскому и

враждебность к Ярославу Мудрому и его старшему сыну Изяславу. Художник же,

рисовавший миниатюры к летописанию Изяслава, проявил неслыханную дерзость --

он отомстил Никону, изобразив его в виде осла (!) на игуменском месте в

церкви.

Редакторская обработка труда Нестора князем Мстиславом сказалась в

обильном иллюстрировании всех (даже мелких) эпизодов из раннего периода

жизни самого Мстислава. Любопытную особенность художественной школы эпохи

Мономаха и Мстислава представляют иронические пририсовки на полях: змея

(победа над половцами), собака (свары князей), кот и мышь (удачный поход

1227 года), обезьяна (испуганные торки), лев, которого бьют дубиной

(поражение Юрия Долгорукого, имевшего в гербе льва), и т. п. Одна из таких

пририсовок представляет особый интерес: когда в 1136 году черниговские

Ольговичи начали одну из тех кровавых усобиц, по поводу которых говорили

тогда: "Почто сами ся губим?" -- художник-киевлянин пририсовал на полях

глубоко символичную фигуру воина-самоубийцы, вонзающего кинжал себе в грудь.

Это был как бы эпиграф к повествованию о распаде Киевской Руси.

Владимирский летописный свод 1206 года был не только образцом роскошной

государственной летописи одного княжества -- он отразил в себе

художественную культуру Руси за несколько столетий.

Важным показателем уровня культуры является архитектура. Большинство

жилых построек в городах, укреплений, дворцов и даже церквей строилось из

дерева. Археологические раскопки показали многообразие деревянного

строительства и существование в XI-- XIII веках трех- и четырехэтажных

зданий ("вежи"-донжоны, терема). Многие деревянные формы -- башни,

двускатное покрытие -- повлияли впоследствии на каменное зодчество.

Квинтэссенцией средневековой архитектурной мысли и на христианском

Западе, и на мусульманском Востоке были храмовые постройки. Так было и у

нас. Постройка церкви была рассчитана как на то, чтобы поразить воображение

современников, сделать церковное здание и местом театрализованного

богослужения, и школой познания новой религии, так и на то, чтобы быть

долговечным памятником, связывающим строителей с далекими потомками.

Исследователи образно называют средневековый собор "глубинной книгой"

эпохи: зодчий организует архитектурную форму, которая должна вписываться в

городской пейзаж, а в своем интерьере отвечать задачам богослужения;

живописцы расписывают в несколько рядов все стены и своды здания; мастера

золотых и серебряных дел куют, отливают и чеканят паникадила и церковную

утварь; художники пишут иконы; вышивальщицы украшают тканые завесы; писцы и

миниатюристы готовят библиотеку необходимых книг. Поэтому действительно

каждый такой церковный комплекс является показателем уровня мудрости и

мастерства в том или ином городе.

Долгое время считалось, что древние зодчие строили все на глазок, без

особых расчетов. Новейшие исследования показали, что архитекторы Древней

Руси хорошо знали пропорции ("золотое сечение", отношения типа а:а (корень

из 2) и др.), что им было известно в архимедовской форме л = 66/22. Для

облегчения архитектурных расчетов была изобретена сложная система из четырех

видов саженей. Расчетам помогли своеобразные графики-"вавилоны", содержащие

сложную систему математических отношений. Каждая постройка была пронизана

математической системой, которая определяла формат кирпичей, толщину стен,

радиусы арок и, разумеется, общие габариты здания.