2. ФЕНОМЕН НЕОСЛАВЯНОФИЛЬСТВА: БАЗОВЫЕ КОНЦЕПТЫ, ОЧЕРК ГЕНЕЗИСА

неославянофильский русский идея самосознание

Прежде чем приступать к теме, следует дать определения основным понятиям, разобраться в формулировках, чтобы не было разночтений в понимании.

Итак, что есть «неославянофильство» и что такое «русская идея»?

Неославянофилы (или “поздние славянофилы”)-- последователи славянофилов, выступившие во второй половине 19 в. Заимствовав у своих предшественников тезис о противоположном общественном развитии Востока и Запада и идею об особой исторической роли славян, особенно России, неославянофилы дали консервативным сторонам славянофильства новое теоретическое обоснование [43, c.295]. Все неославянофилы являлись приверженцами Самодержавия, отстаивали тезис об «особых началах» русской истории, утверждали, что только Православие и Самодержавие являются залогом спасения России от пагубного влияния гниющего Запада [47, с.232], [26, с.31]. Но следует иметь в виду, что славянофильство отнюдь не было упрощенным антизападничеством. «Основной пафос славянофильства лежит в чувстве найденной опоры - в сочетании национального сознания и правды Православия; в развитии этой религиозно-национальной идеи заключался творческий путь славянофилов…отсюда же определилось и их отношение к Западу» (Зеньковский В.В. «Русские мыслители и Европа). Такая позиция укреплялась христианским универсализмом славянофилов и их последователей, в духе которого они и понимали культурно-историческое значение Православия, стремясь религиозно осмыслить судьбы европейских народов и культур. Органическое соединение национального и религиозного мироощущений в итоге является не антизападническим, а внезападническим, что существенно меняет акценты при анализе идентичности [34, с.46].

Русская идея укоренена в Православии, но говорит философским языком, а поэтому доступна и человеку рационалистически мыслящему [10, c.290]. И славянофильство разрабатывало философию Православия, раскрывало идею соборности в Церкви и народе, обосновывало идею плодотворного сотрудничества «земли» с государством; раскрывало сущность русского Духа и призвания России; утверждало, что Истина постижима только через любовь («истина доступна только совокупности мышлений, связанных любовью» - Хомяков), при этом гарантии против заблуждений - надежда и вера. Отправная точка экклесиологии славянофилов (ранних и поздних) в том, что они стоят перед Церковью “как перед великой тайной, опыт познания которой может дать только благодать” [45, c.186]. Но благодать, или благодатный факт, познается только благодатью, а поэтому и само знание об ее (Церкви) существовании есть также дар благодати, даруемой свыше и доступной только вере, а не разуму. В Церковь веруют и о Церкви знают только облагодатствованные умом [45, c.204-205]. Причём «вера…не есть акт одной познавательной способности отрешённой от других, но акт всех сил разума…Вера не только мыслится или чувствуется, но, так сказать, и мыслится и чувствуется вместе; словом, - она не одно познание, но познание и жизнь», «вера есть акт всех сил разума, охваченного и плененного до последней его глубины живою истиною откровенного факта…Вера, испытующая тайны Божии, есть ведение, познание внутреннее. Она есть дар благодати» [45, c.211].

Итак, один из признаков русской идеи, разработанный славянофилами: здесь знание сливается с верой [10, c.282]. При этом хотя вера есть истинное познание, дверь, открывающая нам ведение тайн Божиих, но источник этого познания все-таки любовь [10, c.212]. Христианская любовь, по мнению неославянофилов, -- главная черта русского национального характера, а любовь к Богу, собственно, и составляет суть загадочной русской души. Представляя религиозность как национальную черту народа, неославянофилы утверждают, что возрождение русской государственности и русского народа возможно лишь через возрождение Православной Церкви. А. Дугин, например, замечает, что само понятие русского народа нельзя свести к современным понятиям «этнос», «нация» и др. Русские, по его мнению, воспринимают свою национальную принадлежность как религиозный фактор, как конфессию. «Быть русским -- значит принадлежать к особой загадочной религии, чьи контуры совпадают с бесконечностью русских границ».

Ранние славянофилы до эпохи Великих реформ своим творчеством выявили и обосновали культурный антагонизм России и Запада (в этом с ними согласны и русские мыслители ХХ в., в частности, И.Ильин говорит о «бессердечной культуре» Европы. «…Западноевропейская культура сооружена как бы из камня и льда…Человек человеку - прохожий. Человечество творит свою культуру неверным внутренним актом, из состава которого исключены: сердце, совесть и вера…» [21, c.742]). Политический антагонизм выдалось обосновать уже неославянофилам, выдвинувшим цельную политическую концепцию правого фланга русской политической мысли. Этих деятелей стали называть «охранителями» (буквальный перевод латинского слова “консерватор” пореформенной эпохи). Идеология и политическая практика охранителей (т.е. неославянофилов) являются одной из важнейших составных частей идейных воззрений современных национально-патриотических организаций и русских правых XX-XXI вв. вообще. Черносотенцы и праворадикальные группировки последних лет царской России с полным основанием считали себя продолжателями дела пореформенных охранителей, тем более что многие из деятелей русской правой начала XX в. были учениками и последователями неославянофилов в прямом смысле этого слова. Наконец, появившаяся на рубеже 80-90-х гг.. национально-патриотическая пресса начинала с того, что отводила целые полосы на перепечатывание отдельных произведений охранителей, особенно те места из их произведений, где содержалась критика западной демократии, российского либерализма и революционных идей.

Школа славянофилов, как ранних, так и поздних, (название очень узкое и едва ли точно выражающее смысл школы) - это «единственная у нас школа оригинальной мысли» [15, с.13]. Её представителями «были указаны высшие начала в народе нашем (в противоположность романо-германским народам): начало гармонии, согласия частей, взамен антагонизма их, какой мы видим на Западе в борьбе сословий, положений, классов, в противоположении Церкви государству; начало доверия как естественное выражение этого согласия, которое при его отсутствии заменилось подозрительным подсматриванием друг за другом, системою договоров, гарантий, хартий, - конституционализмом Запада, его парламентаризмом; начало цельности в отношении ко всякой действительности, даже к самой истине, которую народ наш различает и ищет не обособленным рассудком (рационализм, философия), но и нравственною стороною своею, полнотою своего существа; наконец, в Церкви - начало соборности, венчающая всё собою любовь, слиянность с ближним - что так противоположно римскому католицизму, с его внешним механизмом папства, подавляющим собою, но не организующим в себе жизнь духа, - и не похоже также на протестантизм, который, отвергнув это давящее извне единство, не поняв начала внутреннего согласия, кинулся в разрозненность, думая в ней сохранить свободу и сохраняя только произвол» [15, c.14].

Поздние славянофилы ясно осознали фундаментальное метафизическое значение категории народности, или национальности. Страхов окончательно связывает народность с самобытностью, понимаемой не публицистически, а метафизически, как имманентная сила самостоятельного развития [22, c.563]. Также у неославянофилов получает свое завершение философское осмысление принципиального единства веры и разума, идущее от ранних славянофилов.

Империя - фундаментальный принцип исторической философии неославянофилов, но они боролись не за «величие Империи» как геополитического образования (как то делала, скажем, «русская националистка немецкого происхождения» Екатерина II), а “за утверждение вселенского духовного призвания России” [5, c.290].

Славянофилов Адрианов сравнивает с «особого рода камертонами, настраивающими нашу душу на русский лад» [1].

Главный представитель течения Н. Я. Данилевский (1822--85), основываясь на методах естествознания, развил органическую теорию локальных “культурно-исторических типов”. Единомышленниками Данилевского были К.Н.Леонтьев и Н. Н. Страхов (1828--96), пропагандировавшие в 60-х гг. с позиции славянофильства т. наз. теорию почвенничества (Достоевский) -- о сближении народа (“почвы”) и “образованных сословий” [37]. К неославянофилам иногда причисляют и Вл.Соловьева, на которого (как и на других русских религиозных философов) оказали влияние ранние славянофилы (идея мессианизма и др.) [43, с.296]. В молодости Вл.Соловьев разделял взгляды славянофилов, был очень близок и дружен с Достоевским. Он считал Россию и Славянство «третьей силой», несущей миру «великий синтез», спасение и возрождение. Затем он усмотрел вселенскую теократическую миссию России в единении русского Царя с римским первосвяшенником. Позднее, в 90-х годах, разочаровавшись в церковно-государственной теократии, В.Соловьев призывал христианскую общественность к борьбе, на путях социального христианства, за Царствие Божие

Также на позициях славянофильства стояли Дебольский, Ламанский, Гильфердинг, Пасхалов, Гиляров-Платонов, Тихомиров и др. В этой работе будут затронуты самые значимые представители, с именами которых главным образом и ассоциируется понятие «неославянофильство».

Приступая к анализу русской идеи необходимо сразу же подчеркнуть, что в отечественной философской традиции это понятие имеет два основных значения: широкое и узкое. В широком смысле под русской идеей подразумевается весь комплекс особенностей русского духа и русской культуры. В более узком смысле русская идея представляет собой телеологию России, учение о конечной цели ее национально - исторического бытия. Нас будет интересовать, в первую очередь, именно этот - специальный смысл, так как только он “наиболее конкретно выражает историософский характер проблемы” [4]. Те определения, которые даются «русской идее», как правило, не раскрывают ее содержания. Но вот И.А.Ильин [20] подробно пишет о «русской идее», делая следующий вывод: русская идея есть свободно и предметно созерцающая любовь и определяющаяся этим жизнь и культура. Следует признать - объяснение довольно убедительное, более того, принимающее вид реалистической программы деятельности [34, с.124].

Понятие «русская идея» охватывает собой целый спектр идеологем, имеет столь широкое смысловое поле, что не так просто обозначить её контуры и сердцевину. Разные исследователи по-разному решали эту проблему. Большинство из них сходится в нижеследующем. Основными категориями «Русской идеи» являются: Православие как синоним «русскости»; Самодержавие как актуализация Священного Царства; народность как основа русского духовного поля; Святая Русь как нравственно-религиозный идеал русского народа; мессианизм как вселенская спасительная миссия России; эсхатологизм, выражающийся в идее Третьего Рима; священная особа Монарха как «образ Отечества» (Карамзин) [36, c.105]; теократия как религиозно-общественный идеал; универсализм, ибо русская национальная идея есть идея вселенская: воплощение Христианства в жизни человечества; ибо Россия - народ Божий, народ мессианский, народ-богоносец [36, с.271]. В формулировке Бойко П.Е. это звучит так: «русская идея выражала себя в философии истории в принципах провиденциализма, мессианизма, универсализма и эсхатологизма, которые и есть её существенные определенности. Все эти определения образуют нераздельное органическое единство, внешним выражением которого является сама эмпирическая история России, проходящая под знаком указанных духовных начал. Эти начала и есть главные категории русской историософии, её формы и способы осмысления жизненного пути России, её трудно постижимой судьбы» [4]. Итак, интерпретации «русской идеи» многообразны, но центральный пункт при этом - эсхатология, задающая тот универсум, который пронизывает все начала русской жизни и составляет сущность «русской идеи», осознания русским человеком чуждости своей этому миру и устремленности его к концу, к «Новому Иерусалиму» [34, c.124].

Категориально «русская идея» раскрывается через соотношение индивидуального и социального, что наиболее явно выражается в таком значимом для русской мысли концепте, как соборность, сформулированном славянофилами [34, c.125]. «Соборность религиозного сознания есть качество сознания, соборность ничего общего не имеет с количествами, с коллективностью, она может быть у нескольких более, чем у миллионов» [34, c.117].

Русская идея выражает историческое своеобразие народа и в то же время - его историческое призвание. В чем состоит сущность этой идеи? «Русская идея есть идея сердца. Идея созерцающего сердца…Она утверждает, что главное в жизни есть любовь и что именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа» [36, с.403]. Предрасположенность к чувству, сочувствию, доброте - не идеализация и не миф, а живая сила русской души и русской истории [10, c.226], «любовь есть основная духовно-творческая сила русской души» [36, c.404]. Немецкий философ В.Шубарт так охарактеризовал русскую национальную идею: «Можно без преувеличения сказать, что русские имеют самую глубокую по сути и всеобъемлющую национальную идею - идею спасения человечества» [29, c.56]. Он же в произведении «Европа и душа Востока»: «Англичанин хочет видеть мир - как фабрику, француз - как салон, немец - как казарму, русский - как церковь. Англичанин хочет зарабатывать на людях, немец - ими командовать, - и только один русский не хочет ничего. Он не хочет делать ближнего своего - средством. Это есть ядро русской мысли, и это есть Евангелие будущего» [9, c.372].

Таков основной смысл русской идеи. Её возраст есть возраст самой России. А если мы обратимся к ее религиозному источнику, то мы увидим, что это есть идея православного христианства [36, c.414].

Неославянофилы полагали, что смысл «Русской идеи», истинный путь и судьба России зключаются в создании целостной и самобытной православной культуры. «Интуиция Святой Православной Руси - Третьего Рима приобретает в учении славянофилов свой законченный вид» [4].

Славянофилы выразили «русскую идею» в категориях философского мышления; неославянофилы, продолжая эту линию, создали и нечто принципиально новое (культурно-исторические типы Данилевского, которым К.Леонтьев придал новую направленность, существенно переосмыслив её: жизнь культурно-исторических организмов Леонтьев рассматривал с точки зрения стадиальности их развития), творчески обогатив при этом наследие своих предшественников. Работа русского самосознания не могла остановиться на одном из фазисов (ранние славянофилы). В числе причин этого Тихомиров указывает то обстоятельство, что «Россия во времена первых славянофилов еще многого не переживала. Много очень важного, типичного не было еще дозревшим и в европейской жизни. Одним теоретическим напряжением мысли, даже самой гениальной, нельзя предусмотреть того, на что необходим опыт, наблюдение, сопоставление. Они (славянофилы) очень чутко усматривали особенность русского типа, его отличия от европейского. Это делает им великую честь. Но предусмотреть того, что еще не дано фактами даже в виде посылки, они, конечно, не могли. Своеобразия русского типа они совершенно не могли бы понимать в тех тонкостях, которые мог впоследствии понять, например, Достоевский. Эти же тонкости типа психологического бросают свет и на особенности социальные. Понятно поэтому, что в 1890 году многое становится более ясно, нежели в 1840-м» [41]. «Русская идея», как и само славянофильство, как и любая органическая система, - видоизменяется и корректируется в соответствии с накопленным опытом, в соответствии с историческими реалиями: “«Идея» нации не есть начало, раз навсегда зафиксированное и поддающееся точному определению. Напротив, она является как бы вечной задачей, процессом, постоянно созидающим самого себя” [30, c.247]. Итак, главное отличие неославянофилов от славянофилов ранних в том, что, усвоив уроки истории (а период второй половины 19 в. был бурным как в плане социально-политическом, так и в плане духовно-нравственном), они переосмыслили некоторые моменты славянофильства, отказались от некоторых положений как ошибочных и утопических. В целом можно сказать, что неославянофилы принадлежат к флангу консерваторов. Это смещение «вправо» было неизбежно и продуктивно, мы стали, если можно так выразиться, более русскими - в том смысле, что не желали больше жертвовать национальными интересами России, что раньше делали постоянно, во имя абстрактного «человечества» (а по сути - враждебного Запада, который оказался в иудейском пленении, и именно вследствие этого так непримирим антагонизм между Западом и Россией: «Борьба антихриста против Христа является первопричиной этого антагонизма» [33, c.6]. «Та общая (поглощающая все различия партий и интересов) ненависть к России, которую и словом и делом обнаружила Европа, начала наконец открывать нам глаза…Ненавидела нас не какая-либо европейская партия, а, напротив того,- что, каковы бы ни были разделяющие Европу интересы, все они соединяются в общем враждебном чувстве к России. В этом клерикалы подают руку либералам, католики - протестантам, консерваторы - прогрессистам, аристократы - демократам, монархисты - анархистам, красные - белым» [11, c.298]. «Не надо себя обманывать. Враждебность Европы слишком очевидна: она лежит не в случайных комбинациях европейской политики, не в честолюбии того или другого государственного мужа, а в самых основных ее интересах» [11, c.401]. Данилевский провидит грядущее нападение Европы на Россию: «При доказанной долговременным опытом непримиримой враждебности Европы к России, можно смело ручаться, что, как только Европа устроит свои последние домашние дела,…первого предлога будет достаточно для нападения на Россию» [18, c.202].

Многие авторы объясняют такую русофобию Запада в том числе тем, что «только Евразия-Россия, несмотря на ее соседство с Западом и отсутствие отделяющих ее от него океана или хотя бы горного хребта, не была покорена (хотя Запад подчинил себе обе Америки, Африку, Австралию и преобладающую часть Азии) - несмотря на то, что натиск на Россию с запада начался еще в ХI веке! Эта «непокоряемость» в конечном счете породила русофобию - в буквальном смысле страх перед Россией, - хотя последняя никогда не предпринимала агрессивных походов на Запад» И вполне закономерно, что после Победы 1945 года русофобия Запада чрезвычайно возросла [23, c.856]. . [23, c.855].

Всеславянский Союз - гарантия всемирного равновесия: «Но бороться с соединённой Европой может только соединенное Славянство. Итак, не всемирным владычеством угрожает Всеславянский Союз, а, совершенно напротив, он представляет необходимое и вместе единственно-возможное ручательство за сохранение всемирного равновесия» [11, c.424], [18, c.202].

Стало очевидным, что именно с Запада идет зловонная, тлетворная, разрушительная волна (это так называемый «нигилизм» и «революционное движение» - детище мирового еврейства, порождение еврейского духа, орудия мирового кагала по расшатыванию Русского Царства). Поэтому неославянофилы становятся на охранительные позиции, громко и внятно заявляя об опасностях для России (за это К.Леонтьева травили как «реакционера» (Тихомиров протестует против этого ярлыка) [42], Достоевского - как «антисемита» - и т.д.). О «хищных засилиях, угнетающих нацию» (т.е. то, о чем более ста лет тому назад провидчески предупреждал великий Достоевсккий: «жиды сгубят Россию и станут во главе анархии. Жид и его кагал - это заговор против русских» [12]) говорят все русские патриоты, в том числе и неославянофилы. Наконец-то пробуждается здоровый русский национализм, который активно исповедуют неославянофилы. Это особый национализм, который не возносится и не презирает другие народы, не изолирует себя в “карантине”, и в то же время остерегается религиозного, культурного, бытового смешения. Но прежде всего он утверждает право своего народа на неповторимость, и в этой своей устремленности подчиняет себе все прочие задачи и цели, рассматривая их с одной основной точки зрения: способствуют ли они или нет воспитанию и развитию русской самобытности [3]. Патриотическое движение России второй половины ХIX - начала ХХ века, выразителями которого были неославянофилы, носило здоровый характер, вызывалось чувством самосохранения русской нации [32, с.89]. В этом смысле поздние славянофилы (нео-) переосмысливают наследие ранних, критикуя их (ранних) за «мечтательный политический романтизм, в котором обленился и завял когда-то могучий русский дух…По мнению маниловского национализма мы, Русские, почему-то обязаны поражать весь свет своим великодушием, должны как пеликан дитё - кормить своею кровью всех - даже не собственных детей. Не кто иной, а мы должны отвоевывать права для чужих народов, мы обязаны освобождать угнетенные племена, мы же должны награждать их конституциями, мы же обязаны давать полный доступ на своё тело паразитным племенам и устраивать для них государства в своем государстве (имеется ввиду паразитарное еврейское племя)… Наш новый национализм, прислушивающийся к сердцу народному, уже тем выше старого славянофильства, что не тратит, а собирает силы. Знайте, господа космополиты, - вновь начинается наша древность! Вновь начинается эпоха «собирания земли русской», эпоха строения ее - хоть и с новым материалом, но по органическому и естественному плану… Новая Россия, как в древности, хочет жить для самой себя: не для евреев…, а для себя и своего потомства» [30, c.72]. И вот - русский национализм объявил борьбу за русское господство, и это «есть борьба за жизнь России. Враги ее это чувствуют - и бьют тревогу…» [30, c.42]. Эта реакция (национализм) свидетельствует о том, что организм России успешно борется с пытающимися разрушить его инородческими клетками. К сожалению, эта инфекция впоследствии подточила здоровье нашей нации, почему и стал возможен жидо-большевистский переворот.

Тема о «русском национализме» давно служит объектом злонамеренных искажений и откровенных инсинуаций. «Между тем своей вселенской духовной открытостью православный национализм не только качественно отличается от французского, немецкого, английского и прочих замкнутых этнокультурных «национализмов», но и прямо им противоположен. Данный очевидный факт стойко и целенаправленно игнорируется западоцентричной историографией» [5, c.290].

Сам термин «славянофильство/неославянофильство» неадекватен сути явления. И.С.Аксаков ещё в 1849 году писал в своих "показаниях", в которых, конечно, старался выяснить Государю самые интимные свои взгляды: "Люди, всеми силами, всеми способностями души преданные России, смиренно изучавшие сокровище духовного народного богатства, свято чтущие коренные начала его быта, неразрывные с православием, люди эти Бог весть почему прозваны были славянофилами". Очевидно, кличка кажется ему неподходящей [41].

Во взглядах славянофилов много утопичного, ряд идей устарел. И не смотря на то, что славянофильству неоднократно наносили “смертельные удары” и объявляли это учение “архаическим хламом”, оно оставалось элементом общественной жизни, во многом способствующем развитию русского национального самосознания и культуры. Можно согласиться с В.В. Розановым, можно его отвергать, но его оценку славянофильства трудно обойти, а он писал: “Друзья мои: разве вы не знаете, что любовь не умирает, а славянофильство есть просто любовь русского к России. И она бессмертна”.

Славянофилы справедливо считали, что преобладание на Западе материальных интересов над духовными неизбежно ведет к потере веры, к социальной разобщеннности, индивидуализму, противостоянию человека человеку. Чтобы спасти мир от духовной катастрофы, Россия должна встать в центре мировой цивилизации и на основе Православия принести свет Истины западным народам. Однако это может произойти только тогда, когда сам русский народ проявит свои духовные силы, очистится от наносного псевдопросвещения, «чужебесия» и построит в своей стране жизнь по учению Нового Завета [33, c.131].

Что касается славянского единства, то этот вопрос вызывает разногласия в среде неославянофилов. Проблематика «славянского единства» рассматривалась в поле столкновения концепций панславизма (Н.Я. Данилевский) и византизма (К.Н.Леонтьев). Так, c одной стороны, заметен отход от традиционно понимаемого отношения России к славянству как некоего «долга». Теперь во главу угла ставится русский национализм как здоровая охранительная тенденция, как право русского народа на собственное развитие, а не только на постоянные жертвы с нашей стороны, которые выгодны исключительно мировому кагалу и губительны для русских. Ещё И. С. Аксаков писал Государю: "В панславизм мы не верим и считаем его невозможным", потому что славяне уже не единоверцы, потому что "большая часть славянских племен уже разложена влиянием пустого западного либерализма". "Признаюсь, - замечает И. С. Аксаков, - меня гораздо более всех славян занимает Русь, а брата моего, Константина, даже упрекают в совершеннейшем равнодушии ко всем славянам, кроме России, и то даже не всей, а собственно Великороссии". Любопытна заметка Императора Николая Павловича против этого места: "И дельно, - писал Государь, - потому что все прочее - мечта. Один Бог может определить, что готовится в Дальнем будущем; но ежели бы стечения обстоятельств и привели к этому соединению, то оно будет на гибель России" (ту же мысль высказывал и К.Леонтьев [26, c.88, c.91]). «В самом славянофильстве / неославянофильстве наиболее типична была русская идея, а не славянская, пристегнутая к ней довольно искусственно» [41]. Этой позиции придерживается К.Леонтьев, который выступает резко против панславизма и вообще считает идеи такого рода не просто утопичными, а губительными для России, для русской идеи в мире [34, c.92]. «Я понял, что все славяне, южные и западные, именно в том, столь дорогом для меня культурно-оригинальном смысле, суть для нас, русских, не что иное, как неизбежное политическое зло, ибо народы эти до сих пор в лице «интеллигенции» своей ничего, кроме самой пошлой и обыкновенной современной буржуазии, миру не дают» [27, c.64]. «”Идея” православно-культурного русизма действительно оригинальна, высока, строга и государственна. Панславизм же во что бы то ни стало - это подражание и больше ничего. Это идеал современно унитарно-либеральный…Это всё та же общеевропейская революция» [27, с.136-137], [26, c.756]. Под конец у него звучит зловещее предчувствие, что славяне «лопнут, как мыльный пузырь, и распустятся немного позднее других всё в той же ненавистной всеевропейской буржуазии, а потом будут (туда и дорога!) попраны китайским нашествием» - предвидение! [27, c.152] «Долг, - и притом вечный, - Россия действительно имеет, но лишь перед своим народом» [30, c.86].

Данилевский, однако, полагает, что славянское единство - задача России, которую наша страна должна непременно решить (но и он упрекал славянофилов в «увлечении общечеловеческим» и в том, что их учение «было не чуждо оттенка гуманитарности» [27, c.75]. «Для всякого славянина…после Бога и Его святой Церкви, - идея Славянства должна быть высшей идеей, выше свободы, выше науки, выше просвещения, выше всякого земного блага, ибо ни одно из них для него не осуществимо без ее осуществления - без духовно, народно и политически самобытного, независимого Славянства; а, напротив, того, все эти блага будут необходимыми последствиями этой независимости и самобытности» [11, c.135], [18, c.200].

Если славянофилы отвергали западную цивилизацию как индивидуалистическую и противопоставляли ей коллективистскую славянскую (русскую, различия обычно не проводили) форму общежития, то у Леонтьева отличие русской культуры от западной состоит только в разности этапов исторического развития и общего движения к конечной деградации. С точки зрения Данилевского и Леонтьева, все культуры представляют собой организмы и в этом смысле равноправны, у каждой из них свой тип развития и формообразования. Но, как и всякий организм, ни одна культура не является вечной. Ускоряют же гибель культуры некритические заимствования из других культур.

Итак, при всей неоднородности неославянофильского течения его представители сходятся в следующих базовых положениях:

- Православие есть альфа и омега русского самосознания, синоним «русскости»;

- признание за Россией вселенской спасительной миссии, обусловленной истиной Православия, вверенной русскому народу;

- приверженность Самодержавию;

- отстаивание тезиса об «особых началах» русской истории;

- противопоставление России Западу (основа этого - прежде всего религиозная);

- тезис о необходимости развития целостной и самобытной православной культуры и цивилизации.

Современные авторы безоговорочно признают своеобразие России и её принадлежность к византийско-православной культуре, а также то, что «всеми своими высшими достижениями Россия обязана Христианству» [40, 102], о чём и говорили всегда славянофилы.