«Народная воля»

Итак, «Земля и воля» раскололась. «Деревенщики» во главе с Г.В. Плехановым, П.Б. Аксельродом, Л.Г. Дейчем, В.И. Засулич[1] и др., составлявшие меньшинство, дали наименование своей организации «Черный передел», отразив в этом названии извечную тягу крестьян к «черному», т.е. всеобщему, переделу земли. В центральной, петербургской группе «Черного передела» насчитывалось 22 человека, а общая численность организации, включая ее провинциальные кружки примерно в 10 городах, не достигала и 100 человек.

Чернопередельцы наладили издание своего центрального органа под тем же названием «Черный передел» и отдельной газеты для рабочих («Зерно»), но развернуть, как им хотелось, практическую деятельность не смогли: старые пути и средства борьбы уже потеряли у русских революционеров кредит. В скором времени чернопередельцы либо эмигрировали (как все перечисленные), либо перешли в «Народную волю», либо вообще отошли от революционного движения. К концу 1881 г. «Черный передел» фактически перестал существовать.

Большинство землевольцев перешло в «Народную волю», численность и мощь которой непрерывно росли; она стала самой крупной, сильной и авторитетной из всех русских революционных организаций XIX в., первой в России политической партией. Руководящим центром «Народной воли» был ее Исполнительный комитет («Великий ИК», как называли его современники, а затем историки), насчитывавший за все время его существования 36 человек. Среди них особенно выделялись трое: сын крепостного крестьянина, великолепный агитатор, трибун и организатор с интеллектом и кругозором первоклассного государственного деятеля, прирожденный вождь Андрей Иванович Желябов; главный администратор «Народной воли» и уникальный, неподражаемый конспиратор, бывший «Катон-цензор» землевольческого подполья Александр Дмитриевич Михайлов; высший моральный авторитет, «нравственный диктатор» партии (по выражению С.М. Крав-чинского) Софья Львовна Перовская – дочь петербургского губернатора и праправнучка морганатического супруга императрицы Елизаветы Петровны,– ни в чем не уступавшая самым женственным из женщин и самым мужественным из мужчин. Рядом с ними действовали выдающиеся организаторы – Н.А. Морозов, А.А. Квятковский, В.Н. Фигнер, блестящие практики – М.Ф. Фроленко, Н.Н. Колодкевич, М.Ф. Грачевский, а также самоотверженный и благородный глава народовольческой Военной /261/ организации Николай Евгеньевич Суханов, о котором Вера Фигнер говорила: «Счастлива та партия, к которой пристают Сухановы!»

Из агентов ИК выделялся главный техник партии, руководитель ее динамитной лаборатории, гениальный изобретатель Николай Иванович Кибальчич – провозвестник космической эры, первым в мире (за 15 лет до К.Э. Циолковского) разработавший проект летательного аппарата с реактивным двигателем. Агентом ИК был и единственный в своем роде контрразведчик русской революции Н.В. Клеточников, который два года служил в III отделении по заданию «Земли и воли» (первые 7 месяцев), а затем «Народной воли», почти ежедневно обезвреживая полицейские козни против революционеров.

ИК издавал в качестве центрального органа партии газету «Народная воля», которая выходила с 1879 по 1885 г. и оказалась самым долговечным из революционных изданий XIX в. в России. Кроме того, печатались еще четыре издания: Листок «Народной воли» (приложение к центральному органу), «Рабочая газета», Вестник «Народной воли», Календарь «Народной воли». Итого – пять периодических изданий! Ранее только «Земля и воля» 1876– 1879 гг. имела собственный литературный орган, все прочие же революционные организации в России никогда не шли дальше выпуска отдельных прокламаций. Как идеологический штаб партии ИК разрабатывал ее программные документы. «Программа Исполнительного комитета» считалась общепартийной программой. Она стала шагом вперед в русском освободительном движении, поскольку освободилась от анархизма и аполитизма 70-х годов. «Народная воля» ставила целью свергнуть самодержавие и осуществить ряд демократических преобразований. Вот главные из них:

Постоянное народное представительство с законодательными функциями, т.е. парламентская демократическая республика («самодержавие народа», как выражались народовольцы).

Полная свобода слова, печати, собраний, ассоциаций, совести, избирательной агитации.

Всеобщее избирательное право без сословных и имущественных ограничений и выборность всех должностей снизу доверху.

Земля – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим.

Национальное равенство и право наций на самоопределение.

Как все народники, «Народная воля» исходила из того, что «главная созидательная сила революции – в народе», т.е. в крестьянстве, и поэтому считала важнейшим средством достижения своей цели крестьянское восстание, но – при поддержке рабочих и военных, под руководством партии. Более того, пережив опыт «хождения в народ», народовольцы утратили веру в революционную инициативу крестьянства и пришли к выводу, что «партия должна взять на себя почин переворота». Программа ИК предписывала готовить переворот, с одной стороны, путем /262/ пропагандистской, агитационной и организаторской работы во всех слоях населения, а с другой стороны, посредством «красного» террора.

Распространенное в мировой литературе мнение о «Народной воле» как партии террористической неправильно. Такую ложь пустили в обиход царские каратели для большей тяжести обвинения народовольцев, ее подхватила обывательская молва, после чего она перекочевала в литературу – научную, учебную и художественную. В действительности же террор ни в программе, ни в деятельности «Народной воли» никогда не занимал главного места, просто он был на виду как прелюдия и ускоритель народной революции. Посредством террора народовольцы стремились решить двоякую задачу: с одной стороны, возбудить революционное настроение в массах и, с другой стороны, дезорганизовать правительство, чтобы затем поднять возбужденные массы против дезорганизованного правительства[2].

Здесь важно подчеркнуть, что «красный» террор «Народной воли» был исторически обусловлен, навязан революционерам как ответ на «белый» террор царизма против «хождения в народ». «Когда человеку, хотящему говорить, зажимают рот, то этим самым развязывают руки» – так объяснял переход от пропаганды к террору А.Д. Михайлов. Народовольцы не могли тогда предвидеть, что террор не приведет к цели. В том фазисе, которого достигло революционное движение к концу 70-х годов, террор нельзя было просто отбросить, его можно было только преодолеть. Он оказывался тогда единственно возможным еще не испытанным в масштабах партии способом борьбы.

Сами народовольцы веско оговаривали преходящую обусловленность своего террора. ИК заявил протест против покушения анархиста Ш. Гито на президента США Д. Гарфилда. «В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, где свободная народная воля определяет не только закон, но и личность правителей,– разъяснял ИК 10(22) сентября 1881 г.,– в такой стране политическое убийство как средство борьбы есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своей задачей»[3]. Сознавая моральную и политическую предосудительность террора, народовольцы допускали его лишь как вынужденное, крайнее средство. «Террор – ужасная вещь,– говорил С.М. Кравчинский,– есть только одна вещь хуже террора: это – безропотно сносить насилия».

Террором занималось ничтожное меньшинство «Народной воли», хотя сил у нее было неизмеримо больше, чем у всех /263/ революционных организаций, бывших в России прежде, вместе взятых. По совокупности данных за 1879-1883 гг. «Народная воля» объединяла, как минимум, 80-90 местных, 100-120 рабочих, 50 офицерских, 30-40 студенческих и 20-25 гимназических кружков по всей стране от Гельсингфорса (Хельсинки) до Тифлиса (Тбилиси) и Ревеля (Таллинна) до Иркутска. Она имела 10 типографий в России и еще одну за границей и даже постоянное заграничное представительство в Париже (П.Л. Лавров, Л.А. Тихомиров, М.Н. Ошанина) и Лондоне (Л.Н. Гартман). Численность активных, юридически оформленных членов «Народной воли» составляла 500 человек, но участвовал в ее деятельности, так или иначе помогая ей, в 10-20 раз больше. По данным Департамента полиции, только за полтора года, с июля 1881 по 1882-й, подверглись репрессиям за участие в «Народной воле» почти 6 тыс. человек[4].

Все народовольческие кружки действовали энергично и смело. Небывалым для того времени размахом отличалась их деятельность среди интеллигенции, особенно в студенческой среде. Связи «Народной воли» с учащейся молодежью всей страны были превосходно налажены и организованы: в Петербурге существовала Центральная университетская группа, которая объединяла и направляла усилия народовольческих групп во всех вузах столицы; такая же система – в Москве, Киеве, Казани, Одессе; отдельные студенческие кружки действовали при местных организациях «Народной воли» во всех городах, где имелись высшие учебные заведения, а в контакте с ними – кружки гимназистов и семинаристов тех же и многих других (где не было вузов) городов. Вся эта широко разветвленная сеть кружков готовила для партии революционные кадры, распространяла прокламации, устраивала сходки, обструкции властям, демонстрации. Всю мыслящую Россию заставила говорить о себе антиправительственная демонстрация, организованная народовольцами на университетском акте в Петербурге 8 февраля 1881 г. в присутствии 4 тыс. студентов, преподавателей и почетных гостей. Народовольцы во главе с Желябовым, Перовской и Верой Фигнер разбросали по залу революционные листовки, Лев Коган-Бернштейн успел сказать с хор краткую обличительную речь, а Папий Подбельский, шагнув в президиум, заклеймил восседавшего там министра просвещения А.А. Сабурова пощечиной.

Впервые в России «Народная воля» создала специальную Рабочую организацию всероссийского значения с центром в Петербурге и с филиалами практически во всех фабрично-заводских регионах страны. Только московская рабочая группа включала 100– 120 человек, одесская – до 300, петербургская – /264/ сотни рабочих едва ли не со всех заводов столицы, и т.д. Была выработана особая «Программа рабочих, членов партии «Народная воля"». Она свидетельствует, что народовольцы, в отличие от своих предшественников, усматривали в рабочих уже не посредников между интеллигенцией и крестьянством, а самостоятельную (не главную, но самостоятельную), причем на первом этапе революции ударную силу. Восстание «может увенчаться успехом,– гласит «Подготовительная работа партии»,– если партия обеспечит себе возможность двинуть на помощь первым застрельщикам (т.е. студентам и военным. – Н.Т. ) сколько-нибудь значительные массы рабочих», еще до того как поднимется многомиллионная масса крестьянства.

В качестве средства пропаганды среди рабочих издавалась «Рабочая газета». Она, по данным царского сыска, распространялась везде, где жили-были рабочие. Впрочем, «Народная воля» не довольствовалась пропагандой и агитацией среди рабочих, она участвовала и в организации стачек – ни многих заводах Петербурга, Москвы, Киева, Перми. По воспоминаниям Г.В. Плеханова, Андрей Желябов хорошо понимал, что в России «стачка есть факт политический».

Считая, что в грядущей революции «успех первого нападения всецело зависит от рабочих и войска», народовольцы создали наряду с Рабочей и Студенческой организациями свою Военную организацию, более мощную, чем вся совокупность организаций декабристов к 1825 г. Должным образом Военная организация «Народной воли» поныне еще не исследована. Но мы знаем, что она объединяла не менее 50 кружков как минимум в 41 городе с участием 400 офицеров, из которых каждый был интересен и многого стоил. Например, подполковник М.Ю. Ашенбреннер имел выдающуюся боевую репутацию и широкие связи в армейских кругах, а майор Н.А. Тихоцкий слыл великосветским жуиром, танцевал на придворных балах и был вхож в самые верхи военной аристократии.

0 масштабах Военной организации народовольцев говорит тот факт, что весной 1882 г. она рассчитывала только в Кронштадте «на два морских экипажа (около 8 тыс. человек) и на два небольших броненосца, а также на гарнизоны девяти крепостных фортов»[5]. Вероятно, периферийные кружки тоже надеялись на местные гарнизоны. По свидетельству члена Военного центра «Народной воли» Н.М. Рогачева, в конце 1881 г. центр готовился распространить свои действия «на все части войск, расположенные в Европейской России». По косвенным данным, И К «Народной воли» пытался не без успеха привлечь к себе некоторых «лиц высшей военной иерархии», включая самого популярного из /265/ русских полководцев второй половины xix в. М.Д. Скобелева и самого образованного из них, начальника Академии Генерального штаба М.И. Драгомирова.

Крестьянам «Народная воля» уделяла меньше внимания, чем ее предшественники, но все-таки рассылала пропагандистов и распространяла прокламации среди крестьян в десятках губерний европейской части страны. Эти прокламации находили у крестьян сочувственный отклик, вызывая (или усиливая начавшееся ранее) брожение. Так, под влиянием и, возможно, не без участия народовольцев вспыхнуло в марте 1881 г. восстание крестьян двух уездов Тверской губернии, усмиренное лишь силою войск.

Итак, подавляющая часть сил «Народной воли» была занята пропагандистской, агитационной и организаторской работой во всех слоях населения. Что же касается террора, то он был делом рук только членов и ближайших агентов ИК (которые занимались, кстати говоря, и всеми другими сторонами деятельности партии), а также нескольких сменявших друг друга техников, метальщиков, наблюдателей. В подготовке и осуществлении всех восьми народовольческих покушений на царя[6] участвовали из рядовых членов партии всего 12 человек, известных поименно.

Террор как ударная боеголовка революционного заряда «Народной воли» бросался в глаза, заслоняя собою другие действия партии, тем более что острие его было нацелено на царя. 26 августа 1879 г. ИК вынес Александру II смертный приговор. С этого дня началась беспримерная в истории 18-месячная охота народовольцев на царя.

Враги и критики «Народной воли» много говорят о том, что она злодейски преследовала и умертвила царя-Освободителя . При этом замалчивается бесспорный факт: к концу 70-х годов царь, в свое время освободивший от крепостной неволи крестьян, снискал себе уже новый «титул»: Вешатель . Ведь это он в 1863 г. руками Муравьева-Вешателя утопил в крови польское национально-освободительное восстание, а после смерти Муравьева повесил Каракозова, разослал на каторгу и в ссылку мирных пропагандистов 1874 г. и за один только 1879 год санкционировал повешение 16 народников. В числе других был повешен Д.А. Лизогуб – только за то, что он по-своему распорядился собственными деньгами, отдав их в революционную казну. Характерно для Александра II, что он требовал именно виселицы даже в тех случаях, когда военный суд приговаривал народников (В.А. Осинского и др.) к расстрелу. Все это ИК зафиксировал в смертном приговоре царю. /266/

Организуя покушения на Александра II, народовольцы проявили невероятную изобретательность. Осведомленные о маршрутах путешествий царя (с помощью Клеточникова), они только в ноябре 1879 г. трижды чуть не взорвали его – всякий раз царь спасался чудом. 19 ноября под Москвой Софья Перовская и Степан Ширяев, пропустив первый поезд, в котором обычно располагалась царская свита, устроили взрыв четвертого вагона во втором поезде, где для большей безопасности ехал царь. Спасла Александра II оплошность железнодорожного начальства: оно нечаянно пустило первым царский поезд – тот и проскочил; взорван же был багажный вагон (с крымскими фруктами) свитского поезда. 5 февраля 1880 г. Степан Халтурин взорвал столовую в Зимнем дворце точно ко времени царского обеда, но Александр II опоздал на 2-3 минуты и опять уцелел.

Вся эта цепь покушений накалила обстановку в стране и, как на это рассчитывали народовольцы, внесла дезорганизацию в лагерь «верхов». У многих на устах был тогда новогодний спич Александру II в газете «Народная воля» от 1 января 1880 г.: «Смерть Александра II – дело решенное, и вопрос тут может быть только во времени, в способах, вообще в подробностях». Впрочем, не террористическая только, а вся вообще революционная борьба «Народной воли» представила собой важнейший фактор сложившейся в России на рубеже 70-80-х годов новой революционной ситуации.

Историографическая справка. Первыми историками народничества стали его каратели, которые и заложили охранительную концепцию в историографии народнического движения. Граф С.С. Татищев[7], князь Н.Н. Голицын, генерал Н.И. Шебеко, агент iii отделения А.П. Малыиинский изображали народническую «крамолу», вопреки мудрому принципу: «sine ira et studio»[8], как вереницу злодеяний, но старались вооружить карателей фактами, чтобы они преследовали народников со знанием дела.

Вслед за охранительной и в противовес ей сложилась либеральная концепция народничества. Ее смысл: народники – это благородные мечтатели, которые стремились к просвещению русского народа мирным путем и отличались от либералов только психологически: либералы якобы представляли собой рассудительных, но безвольных Гамлетов, а народники – волевых, но безрассудных Дон Кихотов. Царизм же подверг народничество жестоким репрессиям и тем самым превратил добряков-народников в злостных революционеров. Так на опыте истории народничества либералы советовали царизму быть терпимым к ним, доказывая, что карательные излишества даже мечтателей озлобляют и делают революционерами, опасными в первую очередь для самого /267/ царизма. Классики либеральной концепции – А.А. Корнилов, Л.Е. Барриве, Б.Б. Глинский и особенно В.Я. Богучарский[9].

Советская историография народничества основывается на оценках В.И. Ленина, конъюнктурно выбирая из них одни и замалчивая (либо даже фальсифицируя[10]) другие. Историки СССР возвеличивали А.И. Герцена и, еще более, Н.Г. Чернышевского, гиперболизировали освободительное движение начала 60-х годов, но принижали народников более позднего времени, начиная с ишутинцев из-за их связи с терроризмом. В феврале 1935 г. Сталин заявил: «Если мы на народовольцах будем воспитывать наших людей, то воспитаем террористов». После этого не только народовольческая, но и вся народническая проблематика более чем на четверть века оказалась под запретом. Герцен, Чернышевский и весь круг их соратников были вырваны из истории народничества. При всем своем преклонении перед Лениным советские историки намеренно игнорировали его суждения о том, что Герцен и Чернышевский – «основоположники народничества», и старались доказать недоказуемое: якобы ни Герцен, ни Чернышевский не были народниками. Следы такого насилия над историографией народничества сохранялись в СССР до последнего времени.

Особенно пострадала при этом «Народная воля», которую то замалчивали, то бичевали, извращая ее теорию, умаляя практику, принижая заслуги. Судьба «Народной воли» трагична вдвойне: сначала она как субъект истории прошла сквозь шквал репрессий со стороны царизма (не счесть повешенных, расстрелянных, загубленных в царских тюрьмах и каторжных норах ее героев и мучеников), а потом уже как исторический объект – сквозь тернии предвзятых оценок со стороны историков, вплоть до сегодняшних. Даже авторы творческой, претендующей на преодоление антинароднических стереотипов, книги «Революционная традиция в России» (М., 1986) И.К. Пантин, Е.Г. Плимак и В.Г. Хорос усмотрели в идеологии «Народной воли» главным образом «смутность», «сумбур», «примитивизм», а деятельность ее сочли «тупиковой».

В последнее время вновь стали «модными» карательно-охранительные оценки народничества[11].

Тем не менее наши ученые сумели подготовить ряд подлинно /268/ научных трудов и о народническом движении середины 60-х – начала 80-х годов[12].

Зарубежная (особенно англо-американская) историография русского народничества очень велика. В ней преобладают негативные оценки народников, аналогичные взглядам царских охранителей, хотя Б. Пейрс, Э. Кренкшоу, Р. Пайпс, Р. Хингли, А. Улам[13] и другие критики народничества не одобряют, в отличие от С.С. Татищева или А.П. Мальшинского, карательную политику царизма. Многие зарубежные историки судят о народничестве с позиций, близких к русской либеральной историографии: У. Уолш, А. Келли, Д. Гехт, Д. Футмен. Наиболее обстоятельны труды Е. Ламперта (Англия) и в особенности Ф. Вентури (Италия)[14].