1.2. «Красногвардейская атака» на архивы: судьба отечественных архивохранилищ в первые дни Октябрьской революции.

После Октябрьского переворота началась «красногвардейская атака» на архивы. Во все крупные петроградские архивы были назначены комиссары. Архивисты забастовали. Но боязнь за документы вынудила их вскоре выйти на работу. Опасения архивистов были не напрасны, т.к. некоторые архивы были разгромлены, а некоторые попали под начало не сведущих людей.

В те дни архивы интересовали большевиков лишь в качестве хранилищ компрометирующей информации. Есть свидетельство о том, как жадно рвался к свежим секретным дипломатическим документам «текущего» архива МИД наркомминдела Л.Д. Троцкий. Проблема заключалась в том, что Троцкий просто не знал, где хранятся эти документы. Впервые прибыв в здание МИД, он потребовал полной покорности от чиновников, но «ушел не солоно хлебавши». По указанию Троцкого, матрос Н.Г. Маркин арестовал начальника канцелярии министерства князя Татищева и барона Таубе, отвез их в Смольный, и заперев их там, в одной из комнат, стал выбивать из них (в прямом смысле этого слова) ключи от сейфов. Арестованные сопротивлялись. Однако Н.Г. Маркин имел опыт жестоких допросов, накопленный в следственной комиссии Петросовета и через два часа «весьма успешных» расспросов с пристрастием Татищев сдался. По воспоминаниям Троцкого, он «провел нас по всем комнатам, отчетливо показал, где какой ключ, как его вертеть и т.д.». Это были бронированные комнаты с «несгораемыми шкафами». Здесь Троцкий обнаружил свою серость и безграмотность: он думал, что современные секретные документы должны быть написаны на пергаменте, а оказалось, что это прозаические на вид расшифровки телефонограмм. Маркин практически сразу же приступил к изданию секретных документов (в ущерб национальным интересам России), и большевистское правительство совершенно не смущал тот факт, что человеком он был малограмотным и «писал с ошибками»¹.

Директор объединенного Государственного и Петроградского архива МИД кн. Н.В. Голицын лично отдал ключи от хранилищ Л.Д. Троцкому, опасаясь, видимо, репрессий. Сотрудники этого архива, как и все чиновники МИД, забастовали. «Настроение бастующих крепкое», – писал 24 ноября 1917 г. Голицын в МГАМИД С.В. Белокурову. Но неясность собственной судьбы омрачала его настроение: «Вернусь ли я на старое место, не знаю…». По газетам на место Голицына назначался бывший приват-доцент Московского университета М.Н. Покровский. Это была первая попытка Покровского захватить власть в архивах.

Луначарский, в отличие от Троцкого лично показаться в «своем» Министерстве народного просвещения побоялся и послал туда, спустя несколько дней после переворота, на разведку журналиста и левого эсера В.В. Бакрылова. С его слов, истопники, дворники и курьеры министерства готовы встретить Луначарского с криками восторга, но чиновников почти не осталось, кроме «допотопных архивариусов» и пожилых регистраторш: Бакрылову в голову не пришло, что они остались охранять документы.

«Допотопные архивариусы» – выражение оскорбительного отношения к профессии архивиста. Управляющему архивом А.С. Николаеву был тогда 41 год, его помощнику И.Л. Маяковскому – 40 лет, Снигерев, Оксман, Макаров, Полянская и другие были значительно моложе. Эти люди вскоре сыграли выдающуюся роль в деле разработки и проведении архивной реформы 1918 г. Все они являлись членами Союза РАД и тяготели к С.Ф. Платонову.

Видимо архивистов кто-то предупредил, и они перед приходом наркома покинули рабочие места, и Луначарский держал речь перед ликующими дворниками и истопниками.

Петроградские архивисты включились во всеобщую забастовку протеста государственных служащих, но страх за оставленные без надзора документы вынудил некоторых из них возвратиться на работу, хотя это нарушало солидарность чиновников.

Архивы, музеи и библиотеки страны оказались в ужасном положении – их громили, разворовывали и жгли всякого рода «товарищи».

В Москве положение было еще хуже. Центр города во время боев подвергался артиллерийскому обстрелу. Рвались снаряды и на окраинах. Сотрудник Московского архива Министерства юстиции (МАМЮ) Н.П. Чулков писал 15 декабря в Петроград Б. Л. Модзалевскому: «Пришлось пережить жуткие дни, около недели день и ночь быть под обстрелом…». Едва прозвучал последний орудийный выстрел, в архив явился военный отряд и реквизировал часть помещений. «Нам грозят неприятности, вплоть до гибели всего нами охраняемого».

Захват Кремля сопровождался разгромом Московского отделения архива императорского двора и губернского Архива Старых дел, хранившихся в Троицкой, Никольской и Арсенальной башнях. Прибывший в Кремль сразу после боев П.П. Малиновский (будущий нарком государственных имуществ) отправился со своим помощником в обход главных кремлевских хранилищ. «В башнях Троицкой, Никольской и других находились архивы, предоставленные сами себе с начала вооруженного восстания. Около Никольских ворот были остатки костров с обуглившимися книгами реестров каких-то древних «приказов». Часовой сообщил, что в угловой башне «книг этих страсть сколько».

Вырезка из газеты, сохранившаяся в архиве Союза РАД дополняет картину разгрома Московского архива императорского двора еще большими неприглядными подробностями. «Вандалы нашей революции прошли тяжелой поступью по всем его отделам. Они разломали замки» – уничтожили ценные документы – «столбцы», написанные дьяками XVIIв. «Особенно пострадала канцелярия архива: здесь все дела изорваны, а столы, стулья и шкафы превращены в бесформенные обломки. Нечего и говорить, что деньги и вещи чинов архива – исчезли! В других отделах почти та же картина. Бумаги вынуты из папок и разбросаны. Со старинных переплетов содрана кожа, вероятно для спекулятивной продажи на рынке. Миниатюры и художественные заставки страниц – вырваны. Сверх того, почти все пространство полок в семи этажах башни покрыто экскрементами. Очевидно, здесь не только грабили, но и глумились».

В декабре 1917 г. был захвачен и МГАМИД – присланный Троцким комиссар, бывший слесарь В.К. Евенко объявил уволенными всех сотрудников архива, и тайком выкрали ключи от всех хранилищ. Однако сотрудники продолжили работу в архиве и даже создали собственный Союз служащих архива.

Автономия другого типа возникла в МАМЮ, где в январе 1918 г. заседала «архивная корпорация», состоящая из квалифицированных специалистов. В марте на общем собрании было решено создать «коллектив» и коллегиальное управление – по образцу МГАМИД и Румянцевского музея.

В Петрограде, Москве и других городах были созданы архивно-политические комиссии, которые при содействии судебно-следственных учреждений арестовывали, устанавливали степень виновности и привлекали к суду лиц, причастных к службе в жандармерии, полиции и к борьбе с революционным движением. Выявлялись секретные сотрудники жандармерии, тайные агенты.

Крушение надежд на демократическое развитие русского общества и страх за судьбу национального архивного достояния повергли архивистов в шоковое состояние. Однако патриотические чувства и профессиональный долг требовали принятия реальных мер по спасению документального наследия, чтобы дать возможность потомкам, опираясь на исторические факты, воссоздать Великую Россию. Потрясенные свершившимися на их глазах событиями, они понимали также необходимость сохранения свежего необработанного материала, валявшегося в заброшенных канцеляриях, способного впоследствии открыть истинные причины и обстоятельства несчастий, обрушившихся на их поколение.

А.С. Николаев в декабре 1918 г. писал: «Чувствовалась настоятельнейшая необходимость обратится с громовыми словами увещевания к широким массам, убеждая их не уничтожать свое собственное, драгоценное, не восстановимое уже ничем имущество. Существующий в Петрограде Союз российских архивных деятелей и отдельные лица были бессильны что-либо предпринять в этом отношении».

Итак, в среде архивистов вызревало сознание неизбежности поиска опоры на структуры реально существующей советской власти. Вопреки испытываемому отвращению к ней, обстановка толкала архивных деятелей к контактам с ее представителями.

Этот вопрос был поднят на первом же заседании Союза РАД после Октябрьского переворота. На заседании 28 января, Союзом РАД было принято решение наладить отношения с новой властью – «по ограждению архивов от разрушений, разграблений, захвата и т.д.». Главная идея постановления состоял в том, чтобы обратиться к новому правительству с требованием решить вопрос о создании объединенного Союза всех ученых учреждений и высших учебных заведений «для защиты внепартийных научных интересов», обеспечения «возможности нормальной научной работы и автономии всех ученых учреждений», к которым относились архивы. На этом же заседании был принят документ, который содержал просьбу к «архивистам вернуться на свои рабочие места».

Тогда же было решено обратиться к Луначарскому «…о необходимости объединения архивов в научно-техническом отношении в ведении Союза», предоставив крупнейшим архивам внутреннюю автономию. На контакт с новой властью должен был выйти А.С. Лаппо-Данилевский. Но Александр Сергеевич, категорически не принявший власти большевиков, от встречи с наркомом Луначарским уклонился.

Лаппо-Данилевский не выполнил решение Союза РАД и хотя большинство петроградских архивистов, также как и Александр Сергеевич не смирились в душе с переворотом, но, тем не менее, многие из них смотрели на большевиков не только с политической, но и с прагматической точки зрения: может быть, они способны содействовать спасению архивов?

Как раз в этот момент до петроградских архивных деятелей дошла новость о событии, новость, которая произвела на них сильнейшее впечатление, пробудила новые надежды. События конца марта 1918 г. для русского архивного дела, да и всей исторической науки и культуры имели огромное значение.