М.Я. Гефтер. Октябрьская революция: события, эпоха, феномен сознания

... Мы подходим здесь к проблеме, вызывающей нескончаемые споры: существовала ли альтернатива монопартийному Октябрю, утвердившему в качестве общего знаменателя последующей России диктатуру пролетариата? Альтернатива равнозначна выбору, притом выбору, не скованному тем, что налицо, и даже тем, что в "запаснике". Предметом альтернативного выбора яв­ляется смена вектора развития, а стало быть, и конфликт, борьба на этом поприще. Вчитываясь в документы, вдумываясь в перипетии 1917-го, мы обнаруживаем непредсказуемые переходы первоначальной силы в бессилие и, напротив, слабости в критическую массу взрыва. Миллионы голодных и бунтующих людей на одной чаше весов и тысячи, сотни, десяток, наконец, один-два человека на другой – допустимо ли в таком случае говорить вообще о более или менее разумной направленности революции? Ответ будет расхоже отрицательным, если представлять ее осуществлением априори заготовленных историей предпосылок. Он будет иным, когда приходишь к выводу: самое специфическое в революции состоит в том, что главные свои предпосылки она творит собственным ходом. С этой точки зрения Февраль недопредпосылочен. Его рамки были узки для главного дела - фактического упразднения всех сословных привилегий и перегородок. Преимущественно русский поначалу, он лишен и замысла и энергии, без каких невозможно было заменить "единую и неделимую" империю беспримерно новой консолидацией Евразии. Наконец, ему недоставало и наметки социального устройства, посредством которого Россия сумела бы заново самоопределиться в Мире XX века.

Факт, допускающий разные оценки, оставаясь фактом – никто не был ближе к восполнению этой суммарной нехватки, чем большевики. Точнее: взявшее верх их ленинское крыло, которое осуществило ревизию правоверного (ленинского же) большевизма времен первой русской революции. В утверждении, что большевики овладели властью лишь благодаря политическому вакууму, немало верного; верно и то, что успех пришел к ним как к наиболее жесткой, дисциплинированной организации, сумевшей добыть полновластие в результате "внесения заговора в массовое восстание" (Л.Троцкий). Но действитель­ная трудность, фиксируемая движением мысли сторонников Ленина и доводами его оппонентов, состояла не в овладении, а в удержании власти. Страх перед лицом распада и входящего в нравы безвластия – тот психологический барьер, который не смогла одолеть небольшевистская демократия, предстояло в пороговые осенние месяцы превозмочь ее противникам. Но раньше всего – одному. Отдавая должное политической комбинаторике Ленина, мы видим вместе с тем, что его воля к удержанию власти, форсировавшая и срок восстания, была производной от внутреннего диалога, в фокусе которого – всемирно-историческое право начать: приступить к осуществлению Марксова проекта коммунистической революции, находя для этого не предусмотренные самим проектом формы реализации его же. Искомая санкция действия отлилась к кануну Октября в формулу, сочленяющую два понятия-шанса: государственный капитализм и государство типа коммуны.

М.Я. Гефтер (1918-199) – известный историк. В 1976 г. по идейным соображениям оставил работу в Институте всеобщей истории АН СССР, в 1982 г. вышел из КПСС.

Гефтер М.Ю. Из тех и этих лет ... – М., 1991. – С. 404- 405.