1. Предварительные замечания Карта 5. Находки скандинавских древностей в России

В середине восьмого века начался период бурной экспансия скандинавских народов, известный как эра викингов⁹⁴⁵. Викинги были отважными мореплавателями и пиратами, рыскавшими по морям на восток и на запад в поисках приключений, добычи и славы. В рамках русской истории мы можем думать о них, как о предтечах казаков. Однако, в то время как казачье войско было демократической организацией, движение викингов имело аристократическую природу, каждый отряд возглавлялся опытным предводителем, который чаще всего принадлежал к королевскому роду,

Экспансия викингов в восьмом, девятом и десятом веках имела стихийный характер и была своего рода северной параллелью к внезапно возраставшей мощи некоторых кочевых степных народов. Образно говоря, эту экспансию можно охарактеризовать, спроецировав на историю ранний геологический процесс, как продвижение скандинавского ледника на юг в ледниковый период. В Древней Руси скандинавов называли варягами. Их проникновение на восточное балтийское побережье началось задолго до эры викингов. Еще в шестом и седьмом веках скандинавы исследовали течение Западной Двины, а затем от ее верховьев дошли до среднерусского междуречья, то есть района верхней Волги и Оки.Вероятно, не позднее 737 г. они обнаружили истоки Донца, нанесли поражение мадьярской орде, стоявшей на Донце, и захватили Верхний Салтов. Оттуда они пошли вниз по течению Донца и Дона и, в конце концов, добрались до Азовского и Северокавказского регионов. Таким образом донецко‑донской речной путь, должно быть, находился под контролем скандинавов задолго до волжского и днепровского путей. Это можно объяснить тем фактом, что волжский путь был перегорожен булгарами, а днепровский путь не представлял прямой связи с Востоком, и поэтому сначала не привлекал их (скандинавов) внимания. Кроме того на среднем и нижнем Днепре существовало препятствие в виде мадьяр, а после захвата скандинавами Верхнего Салтова остатки прежней донецкой мадьярской орды, видимо, отступили в район Днепра и, таким образом, усилили своих соплеменников, проживавших там.

Именно история захвата донецко‑донского речного пути скандинавами и завоевания ими Азовского региона составит главный предмет повествования в данной главе. Чтобы адекватно оценить важность этих событий, нам следует рассматривать их в рамках истории причерноморских земель в целом. Продвижение скандинавов на юг повлияло не только на судьбы южно‑русских асов, или антов, но и на судьбы хазар, мадьяр и византийцев, и, как это бывало всегда в трудные времена, византийская дипломатия активно сеяла раздоры между причерноморскими народами. Важным фактором политической истории этого периода являлось также булгаро‑антское государство на Балканском полуострове. Расширяя сферу своего влияния на юге, булгарские ханы не упускали из виду ситуацию на северных границах их государства, что в конечном счете привело к столкновению с мадьярами в районе Буга и нижнего Днепра.

В конце концов вся эта запутанная дипломатическая игра привела к перекрытию донецко‑донского речного пути хазарами и Упадку шведско‑русского государства в Азовском регионе. После утраты донецко‑донского пути скандинавы вынуждены были искать какой‑то другой путь на юг, и поэтому стали проявлять интерес к Днепру. Однако речь о завоевании ими района среднего Днепра выйдет уже в следующей главе.

С выходом варягов на сцену русской истории важными для нашего исследования становятся скандинавские источники. К сожалению, большинство сохранившихся письменных источников имеют отношение к позднейшему периоду, но мы должны принять во внимание, что авторы некоторых саг и хроник в значительной степени опирались на устную традицию, в которой сохранились фрагменты гораздо более ранних исторических повествований. Героические поэмы, прославляющие деяния доблестных скандинавских витязей, составлялись профессиональными поэтами, знаменитыми скальдами, и декламировались ими при дворе каждого скандинавского правителя еще в девятом и десятом веках. Позже Исландия стала сокровищницей древней скандинавской поэзии⁹⁴⁶.

Саги образовали самобытную ветвь скандинавского фольклора. Сага — это повествование о героических деяниях, изложенное прозой, а не стихами. Именно в Исландии жанр саги достиг наивысшего расцвета. В средние века (с одиннадцатого по тринадцатый) дало о себе знать побуждение к научному изучению истории в скандинавских странах. Поскольку латынь была языком средневековой учености, ранние скандинавские хроники были написаны по‑латыни. В конце двенадцатого века появилась «История датчан» Саксона Грамматика, тоже на латыни. Вскоре латынь была заменена одним из коренных скандинавских языков. В таких случаях зависимость хроники от саг увеличивалась. Наиболее совершенным мастером саг был Снорри Стурлусон (1178 — 1241 гг.). Его Heimskringla («Круг земной»), история норвежских королей, исключительно важна для исследователя русской истории.

Снорри Стурлусон по рождению принадлежал к аристократическому исландскому роду и воспитывался в традициях саг, которые полюбил с детства. Он получил хорошее образование, овладел латынью, изучил право, но его главным стремлением было стать скальдом, что он и сделал. В 1218 г., уже широко известный своими сагами и поэмами, он отправился в Норвегию и был принят с почестями, поклявшись в верности королю Хаакону. Вся последующая жизнь Снорри проходила в непрестанных тревогах. Когда он возвратился в Исландию, разразилась междоусобица между ним и Стурлунгами. Между двумя кланами началась затяжная война, причем оба искали поддержки в Норвегии. В 1237 г. Снорри поехал в Норвегию во второй раз с коротким визитом. Он был убит своими врагами в 1241 г. Таким образом сама жизнь Снорри прошла в духе и традициях саг, а его литературная работа стала параллелью его реальной жизни. Побуждение и чувства героев, которых он прославлял в своих книгах, очень близки его собственным; с другой стороны, описывая междоусобицы и сражения древности, он, возможно, в отдельных случаях добавлял к старым историям некоторые детали из личного опыта.

Вообще говоря, хотя некоторые саги базируются на древних традициях, они были записаны намного позже изображенных в них событий, о которых мы знаем только из версий тринадцатого и четырнадцатого веков. Нужно также помнить, что сага — это не хроника и не историческое исследование прошлого. Поэтому перед тем, как использовать сагу в качестве источника, мы должны тщательно «просеять» ее содержание. В некоторых сагах хорошо переданы характерные черты прошлого, но лишь немногие из них могут помочь нам в подходе к какому‑либо конкретному событию, тем более в его датировке.

В дополнение к скандинавскому фольклору мы имеем некоторые рунические надписи, выбитые на камне. К сожалению, эти надписи довольно скудны, а те, что говорят о скандинавах на Руси, сравнительно поздние, одиннадцатого — тринадцатого веков⁹⁴⁷.

Что касается византийских и восточных источников, то применительно к периоду, рассматриваемому в настоящей главе, может быть использована большая часть из тех, о которых речь шла в двух предыдущих главах⁹⁴⁸. Поскольку хроника Феофана Исповедника повествует о событиях только до 813 г., во время правления Константина Багрянородного по приказу императора было начато продолжение хроники Феофана, которое доведено до 961 г.

Из латинских хроник этого периода особой важностью для нас обладают так называемые «Бертинские анналы», поскольку там есть запись о приезде русских посланников в Ингельхейм в 839 г.

Теперь давайте обратимся к трактовке событий нашего периода в трудах современных исследователей. К сожалению «История Византии» Кулаковского не доведена до периода, который мы рассматриваем, поскольку она заканчивается вступлением на престол Льва III (717 г.). Вместо «Истории» Кулаковского следует указать «Историю Византийской империи» Ф.И. Успенского. Успенский был выдающимся византинистом, но его «История», в целом, менее удачна, нежели некоторые его частные исследования. Второй том «Истории» Успенского должен был охватить период с 717 по 1057 гг.; однако, опубликована была лишь его часть, повествующая о событиях до 867 г.

С появлением варягов мы входим в период, который был более или менее полно рассмотрен в большинстве курсов и очерков русской истории. Излишне говорить о том, что здесь мы не в состоянии дать общий очерк русской историографии⁹⁴⁹. Мы можем только отослать читателя — как в этой главе, так и в следующей — к очеркам и монографиям, имеющим непосредственную важность для исследования событий, о которых пойдет речь в каждой из этих глав. С такой точки зрения, первым из трудов должна быть названа «История Российская» В.Н. Татищева (I том был опубликован в 1768 г.), особенно потому, что она содержит фрагменты хроник, впоследствии утраченных. По той же причине никто из исследователей русской истории не может пренебречь знаменитой «Историей Государства Российского» Н.М. Карамзина (1766 — 1826 гг.), впервые опубликованной в 1818 г. Труд Карамзина действительно классический, а по широте его интересов и знакомству с западно‑европейской историографией Карамзину мало равных, в том числе и среди русских историков. Символично, что современники называли Карамзина Колумбом русской истории. Это, конечно, преувеличение, поскольку русское прошлое было «открыто» до него Татищевым и. князем Щербатовым; более того, не было нужды открывать его, поскольку история России постоянно изучалась поколениями ученых, начиная с составителя первой летописи. Более точным было бы назвать Карамзина русским Гиббоном.

Из последующих очерков доваряжского и варяжского периодов особенно ценны труды К.Н. Бестужева‑Рюмина и М.С. Хрущевского. Что касается монографий, то в любом случае следует указать «Волжский речной путь» П.П. Смирнова (1927 г.) и «Киевскую Русь» Б.Д. Грекова (1939). Касательно «варяжско‑русского» вопроса" есть исчерпывающий историографический очерк В.А. Мошина (1930 г.). Исследования А.А. Куника и Ф. Крузе легли в основу образования «скандинавской партии» в русской историографии; а в отношении их оппонентов, «антискандинавской партии», то здесь особо выделяется труд С. Гедеонова «Варяги и Русь».