Альфред Тэйер Мэхен соединенные штаты смотрят за пределы своей территории (the united states looking outward)

Видный государственный и военный деятель, военно-морской историк контр-адмирал Альфред Тэйер Мэхен (1840-1914) считается идеологом экспансионизма и автором теории маринизма. После завершения активной военной службы Мэхен занимался научной и литературной деятельностью. В своих публикациях он высказывался в пользу создания мощного военно-морского флота США, строительства американских военно-морских баз на Тихом океане, необходимости завершения строительства Панамского канала. В ходе Испано-американской войны 1898 г. контр-адмирал принимал активное участие в планировании морских операций США.

Взгляды Мэхена на роль современного военно-морского флота в жизни страны высоко оценивал и всецело разделял Президент США Т. Рузвельт. В числе наиболее известных трудов Мэхена – «Влияние морской мощи на историю. 1660-1783» (1890), «Влияние морской мощи на Французскую революцию и империю. 1793-1812» (1892).

Ниже приводится отрывок из его книги «Интерес Америки к морской мощи» (The Interest of America in Sea Power) (1897), наиболее полно отражающий взгляды Мэхена на менявшуюся в конце XIX в. роль Соединенных Штатов Америки в мировой политике, в частности в Западном полушарии.

Существует достаточно свидетельств намечающихся изменений в политике американцев, касающихся их отношений с внешним миром. На! протяжении прошлой четверти века основной идеей, утвердившейся в ходе выборов и составившей основу правительственного курса, было сохранение внутреннего рынка для отечественной промышленности. Работодатель и работник в равной степени приучились оценивать предложения всевозможных экономических мер с учетом этой точки зрения, относиться с враждебностью к любым шагам, благоприятствующим вторжению иностранного производителя на их территорию, и, скорее, требовать более жестких мер по недопущению конкурентов, чем примиряться с каким-либо ослаблением уз, связывающих потребителя с ними. В результате неизбежно возникает, как и во всех тех случаях, когда мысль и взгляд сосредоточиваются исключительно на одном направлении, недооценка опасности потерь или, напротив, перспективы выгоды. И хотя имеющиеся в изобилии ресурсы страны позволяли поддерживать высокий уровень экспорта, этим лестным результатом мы были в гораздо большей степени обязаны сверхизобилию природных богатств, чем спросу со стороны других государств на нашу защищенную таможенными тарифами продукцию.

Таким образом, на протяжении жизни чуть ли не целого поколения отрасли американской промышленности были защищены, пока такая практика не обрела силы традиции и не покрылась кольчугой консерватизма. В своих взаимоотношениях эти отрасли промышленности напоминали современный броненосец, оснащенный толстой броней, но имеющий плохие двигатели и пушки, достаточно мощный для обороны, по слабый для наступления. Внутри страны отечественный рынок находится в безопасности, но за пределами страны, за морскими просторами расположены рынки мира, на которые можно проникнуть и которые можно контролировать лишь с помощью энергичной конкуренции, чему не способствует привычка доверять протекционизму.

В основе своей, однако, такой вялый подход, по сути дела, чужд характеру американского народа. Независимо от предпочтения или неприятия протекционизма можно с уверенностью предсказать, что после осознания возможностей выгоды за рубежом американские предприниматели воспользуются ими. <...>

Интересным и важным качеством этого меняющегося отношения является замена взгляда, обращенного исключительно вовнутрь, взглядом, поращенным вовне во имя благополучия страны. Из признания важности далёких рынков и необходимости взаимосвязи с ними наших собственных огромных производственных мощностей логически следует признание связи товаров и рынков, т.е. торговли. Эти три элемента вкупе определяют богатство и величие Великобритании, которые стране обеспечило её морское могущество. Далее, не уместно ли будет сказать, что, поскольку два элемента торговой цепи – судоходство и рынки – располагаются за пределами наших границ, признание их существования предусматривает такие взаимоотношения Соединенных Штатов с внешним миром, которые радикально отличаются от простой идеи самодостаточности? Ним не придется далеко тянуть эту нить размышлений, прежде чем нас осенит осознание уникального положения Америки, которая смотрит на старые миры Востока и Запада, берега которой омываются океанами, соприкасающимися либо с тем, либо с другим миром, но соприкасающимися оба лишь с одной Америкой.

Одновременно с этими признаками изменения нашей собственной политики во всем мире ощущается беспокойство, что является обстоятельством серьезным, если не зловещим. У нас нет причин проявлять особое внимание к внутреннему положению в Европе, из чего следует, что в случае возникновения там беспорядков это повлияет на нас лишь мистично и косвенно. Но великие морские державы проявляют настороженность не только по отношению к своим континентальным соперникам; они питают надежды на расширение своих коммерческих возможностей, на колонии и на влияние в далеких регионах, что даже в условиях нашей сегодняшней сдержанной политики может привести, и уже привело, к столкновению с нами. <...>

Нет никаких весомых причин верить в то, что общество вступило в период гарантированного мира за пределами Европы. Беспокойная политическая ситуация, подобная той, которая существуют на Гаити, в Центральной Америке и на многих тихоокеанских островах, особенно на Гавайских островах, в сочетании с военным и коммерческим значением большинства из этих регионов порождает сейчас, как и всегда, опасные бациллы ссор, к которым следует, по меньшей мере, быть готовыми. Нет сомнения в том, что общий настрой государств носит более антивоенный характер, чем это было в прошлом. Не будучи менее эгоистичными и расположенными к захватам, чем наши предшественники, мы более отрицательно относимся к неудобствам и страданиям, связанным с нарушением мира; однако для сохранения этой высоко ценимой передышки и чувства ничем не омрачаемой радости от прибылей, приносимых торговлей, необходимо противостоять противнику на равных по силе условиях. Именно военная готовность противника, а не молчаливое согласие с существующим положением дел сдерживает европейские армии.

В то же время ни санкции международного права, ни законность занятой позиции не могут обеспечить справедливого урегулирования разногласий в условиях, когда политической силе одной стороны противостоит относительная слабость другой. В продолжающемся споре относительно прав на охоту на котиков в Беринговом море, что бы ни думали об убедительности наших аргументов с точки зрения общепризнанных принципов международного права, не вызывает сомнения, что наша претензия разумна, справедлива и отвечает интересам всего мира. Однако, пытаясь удовлетворить ее, мы столкнулись не только с национальной чувствительностью к покушениям на честь флага, которую мы полностью разделяем, но и с государством, руководствующимся требованиями настоятельной необходимости и исключительно сильным в той сфере, где мы особенно слабы и уязвимы. Великобритания не только располагает могучим военно-морским флотом, тогда как мы имеем лишенное оборонным Возможностей побережье огромной протяженности, но к тому же она обладает большим коммерческим и политическим преимуществом, состоящим в том, что ее крупные колонии, и прежде всего Канада, имеют основания считать, что могущество их родины – это именно то, что им необходимо и на что они могут положиться... Эти чувства привязанности и взаимозависимости подкрепляют животворный дух, без которого зарождающиеся планы имперской федерации являются всего лишь механическими приспособлениями. Определенное влияние оказывают они и на такие, вообще-то говоря, несентиментальные соображения, как покупка и продажа, а также торговые отношения.

Исход этого странного и несерьезного на вид, но в действительности важного спора зависит от соображений, отличных от тех, которых он заслуживает; он может убедить нас в необходимости быть настороже в связи со многими скрытыми пока еще опасностями, ожидающими нас в Западном полушарии после открытия канала через Центральноамериканский перешеек. Вообще-то говоря, вполне очевидно, что этот канал, изменив направление торговых путей, будет стимулировать значительный рост коммерческой деятельности и осуществление ее через Карибское море; что этот сейчас относительно пустынный уголок океана станет, подобно Красному морю, важным судоходным путем и вызовет в невиданной ранее степени интерес и надежды морских держав. Любой уголок этого моря обязательно приобретет растущую коммерческую и военную ценность, а сам канал станет стратегическим объектом жизненно нижнего значения.

Подобно Канадской тихоокеанской железной дороге, он станет связующим звеном между двумя океанами, но если его использование не будет тщательно контролироваться договорами, то канал окажется всецело и руках враждебной стороны, которая в силу своего морского могущества станет контролировать все морское судоходство. В случае войны Соединенные Штаты, несомненно, будут осуществлять руководство Канадской железной дорогой, несмотря на контроперации вражеского военно-морского флота, направленные против нашего побережья, но столь же несомненно, что Соединенные Штаты окажутся бессильными против любой великой морской державы в попытке контролировать Центральноамериканский канал. С военной точки зрения для Соединенных Штатов, при их сегодняшнем состоянии военной и военно-морской готовности, прокладка канала через перешеек является лишь бедствием. Особую опасность он представляет для Тихоокеанского побережья, причем увеличившаяся уязвимость части нашего побережья отрицательно сказывается и на всей военной ситуации.

Несмотря на значительные преимущества, предоставляемые нашей географической близостью и огромными ресурсами, – другими словами, (благодаря нашим природным богатствам, а не нашим разумным действиям – Соединенные Штаты, к сожалению, не готовы не только сегодня, но и в перспективе утвердить свое влияние в зоне Карибского моря и в Центральной Америке в таком масштабе, который был бы соизмерим с масштабом их заинтересованности. У нас нет военно-морского флота, но что гораздо хуже – мы и не хотим иметь военно-морской флот, который мог бы сыграть важную роль в любом споре с теми государствами, интересы которых окажутся противоположными нашим. Мы не располагаем, да и не проявляем желания располагать, возможностями обороны нашего побережья, что освободило бы наш военно-морской флот для операций на море. Мы не имеем баз в глубине или на границах стран Карибского бассейна. Многие другие державы имеют такие базы и не только обладают значительными географическими преимуществами для контроля за ситуацией на море, но и получают дополнительную помощь от оборонных сооружений, что делает их флот практически непобедимым. Мы же в районе Мексиканского залива не имеем даже намека на военно-морскую верфь, которая могла бы служить базой для наших военных операций. <...>

При оценке степени нашей военной готовности было бы вполне разумным и законным принимать во внимание большую отдаленность основных военно-морских и военных держав от наших берегов и, соответственно, трудность ведения операций на чрезвычайно далеком расстоянии. Столь же уместно было бы при формулировании нашей политики принимать во внимание зависть европейских государств и проистекающее из нее нежелание враждовать со столь сильным народом, как наш, а также их страх перед нашей возможной местью. Кроме того, они могут выделить лишь небольшую часть своих военных сил для переброски на наши берега, рискуя потерей престижа в европейских структурах. Говоря по правде, отправной точкой для расчетов мощности нашего собственного военно-морского флота является тщательное определение мощи, которую Великобритания или Франция сможет выделить для проведения операций против нашего побережья, сохраняя при этом свою способность к обороне, не ослабляя своих европейских позиций и не оголяя неразумно свои колонии и торговлю. <...>

Поэтому, несмотря на фигурирующие в документах... несомненные преимущества нашего положения в Западном полушарии и невыгодные условия, в которых придется действовать враждебно настроенному европейскому государству, было бы глупостью считать их достаточными для нашей безопасности. На весы следует бросить нечто большее, дабы они склонились в пользу нашей мощи.

Все вышеизложенное представляет собой лишь оборонительные условия, и к тому же они носят субъективный характер. Пусть наше побережье находится на большом расстоянии от Европы, но его можно достичь, и даже будучи не подготовленным к обороне, оно сможет хотя бы на короткое время задержать силы, брошенные против нас. В условиях возможного наступления трехмесячного мирного периода в Европе ни одна морская держава не побоится подкрепить свои требования направлением к нашим берегам нескольких кораблей, с которыми она никогда не решилась бы расстаться на год.

Тем не менее, если бы наши морские границы были бы столь же надежны, сколь слабы они сейчас, пассивная самооборона, независимо от того, осуществляется ли она в торговле или в войне, является всего лишь проявлением слабости нашей политики в условиях, когда наш мир продолжает быть миром борьбы и превратностей судьбы. Повсюду нас окружает вражда; фразы «борьба за жизнь», «гонка, где ставкой является жизнь» настолько знакомы нам, что мы не чувствуем их значимости до тех пор, пока не задумываемся о них. Государства повсюду ополчаются против государств, и наше собственное государство поступает так же, как и другие. <...>

Наша самоизоляция в разделе рынков, снижение нашего интереса к вопросам судоходства в последние тридцать лет связаны только с отдалённостью нашего континента от остальной части мира. <...>

После прокладки канала через перешеек эта изоляция закончится, а с ней исчезнет и безразличие к нам иностранных государств. Откуда и куда бы они отныне ни плыли, для прохода через Карибское море все суда будут пользоваться каналом. Какое бы влияние ни оказывали тысячи связанных с судоходством потребностей на благополучие прилегающих к каналу континента и островов, вокруг такого центра торговли сосредоточится крупные коммерческие и политические интересы. В целях защиты и развития своих интересов каждое государство будет искать точки опоры и инструменты влияния в том регионе, где Соединенные Штаты всегда ревностно следили за вмешательством в их дела европейских держав. Истинная ценность доктрины Монро понимается большинством американцев весьма поверхностно, но влияние знакомой фразы способствовало развитию национальной ранимости, удар по которой является более частым поводом к войне, чем сугубо материальные интересы. Исход споров, вызванных такими чувствами, не будет определяться умиротворяющим влиянием морального авторитета международного права с его общепризнанными принципами, поскольку спорными пунктами будут вопросы политики, интереса, а не уступленного права.

Франция и Великобритания уже усиливают военную мощь своих портов, что не вызывается существующей необходимостью. Они смотрят в ближайшее будущее. Среди островов и в континентальной части существует много пунктов, имеющих важное значение, но принадлежащих сегодня слабым или нестабильным государствам. Готовы ли Соединенные Штаты видеть, как они окажутся проданными могущественному сопернику? Но к какому праву они прибегнут, не соглашаясь на такую передачу? Они могут сослаться лишь на свою разумную политику, подкрепленную своей военной мощью.

Независимо от того, поступят они в действительности так или нет, американцы сейчас должны начать смотреть за пределы своей территории. Развивающееся в стране производство требует этого. <...>

Hefner R. D. A Documentary History of the United States. N.Y., 1965.