Иммануил Кант.

Бур­ный рост числа и тиражей периодических изданий способствовал повышению культурного и образова­тельного уровня населения. Стремительно расши­рявшийся рынок газет, книг, произведений искус­ства обусловил значительную коммерциализацию культуры, которая освободила творцов от унизи­тельной зависимости от государства, церкви, ме­ценатов и прочего. Эти и многие другие перемены в жизни общества производили ошеломляющее впе­чатление на иностранцев, видевших в Англии об­разец общественного прогресса. Не случайно все ос­новные течения английской общественной мысли подхватывались передовой интеллигенцией в дру­гих странах.

Большинство английских просветителей не про­являли склонности к абстрактному теоретизирова­нию. В литературе они предпочитали лёгкие и под­вижные жанры, старались облечь свои философ­ские, экономические и политиче­ские идеи в форму занимательного рассуждения или сатирического об­личения. Некоторые из них сделали блестящую политическую карьеру: например, граф Шефтсбери был чле­ном парламента, а виконт Болингброк — министром.

На характер английского Просве­щения повлияли также его взаимо­отношения с религией и церковью. Видные его деятели, за редким иск­лючением, придерживались догма­тов христианства. Во многом это объ­яснялось тем, что английская цер­ковь не противопоставляла себя Просвещению, а в какой-то мере да­же отвечала его идеалу веротерпимо­сти. Это имело далеко идущие по­следствия для культурного развития страны, поскольку позволяло сохра­нить равновесие между традиционными ценностя­ми, хранительницей которых выступала церковь, и новаторскими, которые несло Просвещение.

Все, кто привык рассматривать Просвещение как идеологическую подготовку буржуазных рево­люций, с разочарованием отметили бы отсутствие в политической программе английских просвети­телей радикальных лозунгов и боевых призывов. Но это и понятно: большинство политических целей Просвещения было достигнуто в Англии ещё в на­чале XVIII в.

В основных чертах политическая программа английского Просвещения была сформулирована философом Джоном Локком. Как и многие мыс­лители XVII в., он считал, что возникновению го­сударства предшествовало естественное состояние, «состояние полной свободы в отношении их дейст­вий и в отношении распоряжения своим имущест­вом и личностью», а также «состояние равенства, при котором всякая власть и всякое право явля­ются взаимными». Переход от естественного состо­яния к гражданскому обществу был следствием об-

502

щественного договора, который предполагал пере­распределение лишь властных функций и не влёк значительных перемен в положении людей. Госу­дарство должно было руководствоваться тем же « за­коном природы», который регулировал отношения людей в естественном состоянии, и поэтому не мог­ло покушаться на неотчуждаемые права граждан. Локк предусмотрел специальный конституцион­ный механизм, не допускавший превышения госу­дарством своих прерогатив. Это разделение государ­ственной власти на законодательную, исполнитель­ную и «федеративную» (которая ведала отношения­ми с другими государствами). Кроме того, сполза­нию государства к деспотизму должен был препят­ствовать принцип законности, согласно которому «ни для одного человека, находящегося в граждан­ском обществе, не может быть сделано исключения из законов этого общества».

Взгляды Локка в значительной мере воплоти­лись в политическом строе Англии первых деся­тилетий после революции 1688 г.: были закреплены основные права и свободы граждан, представитель­ное правление, религиозная терпимость, неприкос­новенность собственности. Тем самым обеспечива­лись правовые предпосылки благоприятных пере­мен в общественном развитии, включая рост пред­принимательской активности, повышение благо­состояния, дальнейшую демократизацию государ­ственного и общественного строя. Всё это в полной мере соответствовало целям просветителей.

Поэтому их внимание было приковано не столь­ко к политике, сколько к частной жизни граждан. Это отразила этика английского Просвещения, так­же в основных чертах разработанная Локком. По­нятия добра и зла он выводил из ощущений удо­вольствия или страдания (в физическом и духовном смысле). Поскольку люди, считал Локк, соотносят эти понятия с требованиями повседневной жизни, то и правила, регулирующие их отношения, долж­ны отличаться удобством, целесообразностью и по­лезностью. Таковыми, например, являются запове­ди, изложенные в Нагорной проповеди.

В утилитарной этике английского Просвещения звучал и мотив личного преуспевания. Локк под­чёркивал: «Мы рождаемся на свет с такими спо­собностями и силами, в которых заложена возмож­ность освоить почти любую вещь и которые во вся­ком случае могут повести нас дальше того, что мы можем себе представить; но только упражнение этих сил может сообщить нам уменье и искусство в чём-либо и вести нас к совершенству». Просвеще­ние способствовало закреплению в характере англи­чан таких черт, как предприимчивость, изобрета­тельность, практицизм.

Выступая в защиту индивидуальных прав и сво­бод, английское Просвещение безусловно призна­вало и право каждого человека преследовать свой частный интерес. Большое влияние в этом отноше­нии оказало учение философа XVII в. Томаса Гоббса об эгоистической природе человека, которое послу­жило основой этики себялюбия, или разумного эго­изма. Один из её создателей Бернард Мандевиль считал, что поведение людей является производным от себялюбия. Последнее представляет собой не что иное, как чувство самосохранения, побуждающее человека вести борьбу за жизненные средства, против сил природы и противостоящих ему интересов других людей. Из деятельности, направленной на самосо­хранение, Мандевиль выводил и пороки эгоизма, рассматривая их как величайшее благо для общест­ва в целом. В своей «Басне о пчёлах» он проил­люстрировал эту мысль множеством примеров из повседневной жизни. Его парадокс «Пороки част­ных лиц — благо для общества» отражал реаль­ности рыночной экономики.

Как ни соблазнительна была эта апология эгоиз­ма, всё же она не вселяла в англичан уверенности в том, что стремление к личному преуспеванию не приведёт к саморазрушению общества. Просвеще­ние столкнулось со сложной этической проблемой: как погасить разрушительную инерцию эгоизма? Как обеспечить порядок в индивидуалистическом обществе? Английские просветители сделали мно­гое, чтобы решить эту проблему не только теоре­тически, но и практически.

Они не закрывали глаза на общественное нера­венство людей, сводя его, как это делал Шефтсбери, к противоположности между «просвещёнными» верхами и невежественными низами. Источником опасности являлась как заносчивость одних, так и зависть других. Выработанные просветителями способы «социализации эгоизма» заключались в том, чтобы направить в полезное для всего общества русло научного и художественного творчества, эко­номического развития и т. д. активность верхов и в то же время приобщить к ценностям Просвещения тех представителей низов, которые своим усердием, познаниями, гражданскими поступками или богат­ством доказали способность их воспринять.

Во многом благодаря усилиям просветителей бы­ла создана рациональная модель отношений между людьми в практической жизни, соответствующая роли и значению гражданского общества. Одним из важнейших достоинств человека признавалась его способность к общению, сотрудничеству с другими, участию в коллективной созидательной деятельно­сти. Вошло в моду членство в клубе или масонской ложе, посещение политических собраний или встреч по интересам (например, в кафе). Детально разработанный кодекс правил поведения человека в обществе отразила английская художественная литература XVIII в.

Просветители во многом преуспели в стремле­нии привить широким слоям населения Англии свои ценности и идеалы. Значение этого в полной мере проявилось в ходе социально-политических бурь, пронёсшихся над Европой в конце XVIII — начале XIX вв. Англия оказалась островком ста­бильности, сумевшим избежать революций и граж­данских войн. Общие ценности, да ещё этика по­литического компромисса, разработанная, напри­мер, в трудах Болингброка, оказались более надёж­ным средством умиротворения общества, чем при-

503

нудительная дисциплина, поддержива­емая силой. В этом и заключается один из основных уроков английского Про­свещения.

Особое место занимает просветительское движе­ние в Шотландии. История общественной мысли в Шотландии XVIII в. — это история мучительных поисков выхода из унизительного положения, в ко­тором, по убеждению многих просвещённых шот­ландцев, оказалась их родина. Продолжать ли по­литическую борьбу за восстановление независимос­ти или же служить отечеству, содействуя его эко­номическому, социальному и культурному процве­танию? Философ Эндрю Флетчер, «отец» шотланд­ского Просвещения, дал толчок формированию но­вой гражданской этики, обосновывавшей иные, альтернативные войне и политике, методы испол­нения гражданами своего долга перед отечеством.

Просвещение в Шотландии опиралось на мощ­ный интеллектуальный потенциал, которым распо­лагали в середине XVIII в. университеты Эдинбур­га, Глазго и Абердина. Среди преподававших там замечательных учёных выделяется философ, исто­рик, экономист Дэвид Юм. Откликаясь на духов­ные запросы шотландского общества, он обосновал мысль о том, что добродетель гражданственна по своей сути, ибо добро — это всё, что полезно людям.

Юма, конечно же, волновала судьба Шотландии, её культурных традиций в едином британском го­сударстве. Это наложило отпечаток на его рассуж­дения об этике взаимоотношений гражданина с об­ществом и государством. Юм считал, что взаимо­отношения возникают из тяги людей к взаимному общению, а также из-за их полезности, поскольку они увеличивают возможности удовлетворения по­требностей людей. И прежде всего они призваны обеспечить политическую стабильность, от которой зависит всякая упорядоченная жизнь. Именно в ин­тересах стабильности государство и общество долж­ны признавать всё многообразие взглядов и убеж­дений граждан, обусловленное их индивидуальным опытом. Современное общество Юм рассматривал как плюралистическое, основанное на сложном раз­делении труда и различиях в положении людей, ко­торые вследствие этого различаются и своими пред­ставлениями о нравственности и справедливости. По мнению Юма, не может быть стабильным об­щество, не уважающее многообразия социальных и региональных различий между людьми. В равной мере не может быть добродетельным и гражданин, не признающий, что его личное благополучие в ко­нечном счёте связано с благополучием всего общест­ва.

На шотландское Просвещение большое влияние оказала деятельность Философского общества в Эдинбурге, объединявшего лучшие умы того вре­мени. Его секретарём был Юм, а одним из членов — философ и экономист Адам Смит. Этот выдаю­щийся теоретик товарно-денежных отношений стал их горячим защитником и пропагандистом во мно­гом по морально-этическим соображениям. Смит считал, что именно рынок освободил человека от отупляющей системы зависимости при феодализме. По его мнению, люди воспитывают в себе чувство справедливости и вырабатывают навыки цивили­зованного общения, лишь находясь друг с другом в отношениях производителя и потребителя. Общест­во мыслилось ему гигантской мануфактурой, а раз­деление труда — всеобщей формулой сотрудничест­ва людей в интересах «богатства народов» (так на­зывался его основной экономический труд). В своей теории Смит отводил рынку ту же функцию, ко­торую английские просветители отдавали правово­му государству или цивилизованному общению — функцию социализации эгоизма.

Но место гражданина в системе Смита занимал «экономический человек», моральная свобода ко­торого была обусловлена его ролью в экономиче­ской жизни. Тем самым шотландское Просвещение поставило новый и чрезвычайно важный вопрос о мотивах и стимулах хозяйственной деятельности. Согласно Смиту, главнейшим из них является свое­корыстный интерес. Но преследовать его человек может, лишь оказывая услуги другим людям. По­этому каждый отдельный человек, хотя и заботится только о своих интересах, невольно содействует об­щественной пользе, или, по словам Смита, «он не­видимой рукой направляется к цели, которая сов­сем не входила в его намерения... Преследуя свои собственные интересы, он часто более действенным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это».

Интерес просветителей к экономической теории отражал общее повышение престижа хозяйствен­ной деятельности. Однако в шотландском обществе длительное время сохранялось недоверие к свобод­ной игре рыночных сил. Многие представители про­свещённой элиты воспринимали их как разруши­тельную стихию, обуздать которую было призвано государство. Не кто иной, как Смит, воспевший преимущества рынка, выражал опасение, что эко­номические законы, на которых основываются от­ношения производителей и потребителей, могут привести к социальной и нравственной деградации наёмных рабочих. «В такое состояние, — писал он, — должны неизбежно впадать трудящиеся бедня­ки... если только правительство не приложит уси­лий для предотвращения этого».

Потребовалось время, чтобы шотландские про­светители избавились от страха перед рыночной стихией. Новое их поколение, вступившее в пору зрелости ближе к концу XVIII в., уже не уповало на поддержку правительства или парламента. Для них образцом гражданского поведения являлся спе­циалист в какой-либо области профессиональной деятельности, знания и усердие которого приноси­ли обществу ощутимую пользу.

Общественно-политическая жизнь Франции в XVIII в. характеризовалась большой инерцией при­вычек и традиций, унаследованных от феодального прошлого. Влиятельные общественные слои сопро­тивлялись новым веяниям, которые несло с собой Просвещение. В борьбе с ним просветители не мог­ли в полной мере опереться ни на общественное

504

мнение, ещё не вполне сформировавшееся, ни на правительство, подчас относившееся к ним с не­скрываемой враждебностью. Поэтому во Франции просветители не имели такого влияния в обществе, как в Англии и Шотландии, где цели и идеалы Про­свещения вошли в плоть и кровь национальной культуры. Во Франции уделом просветителей было своего рода «отщепенчество», порождавшее в их среде политический радикализм и мессианские настроения.

Большинство видных деятелей просветительско­го движения Франции подвергались преследовани­ям за свои убеждения. Дени Дидро побывал в за­ключении в Венсенском замке, Вольтер (настоящее имя — Франсуа Мари Аруэ) — в Бастилии. Клод Гельвеций из-за нападок был вынужден отречься от своей книги «Об уме». По цензурным причинам не раз прерывалось печатание знаменитой «Энцикло­педии», выходившей в свет отдельными томами в течение 1751—1772 гг. Всё это заставляло просве­тителей облекать свои мысли в оболочку абстракт­ных теорий, недоступных пониманию широкой публики.

Французское Просвещение испытывало сильное влияние аристократической культуры. Это прояви­лось в утончённости и изысканности литературных произведений, составивших его славу. У аристокра­тии просветители заимствовали и салонную форму общения. Атмосфера избранности, царившая в са­лонах, усилила склонность французских просвети­телей к отвлечённому теоретизированию.

Французское Просвещение во многом исходило из идей философов XVII в. Рене Декарта и Локка. Согласно разработанному Декартом рационалисти­ческому методу познания, истина должна чётко и ясно усматриваться человеческим разумом. Немало последователей во Франции нашло учение Локка об обществе и государстве.

Постоянные конфликты с властями создали французским просветителям репутацию потрясателей основ и радикалов. На самом деле в своих кон­ституционных воззрениях многие из них не шли дальше принципов английского Просвещения. Вслед за Локком идею разделения властей на зако­нодательную, исполнительную и судебную разраба­тывал Шарль Монтескье. При этом он выступал не просто за разграничение функций между органами государственной власти, а за разделение властей как политических сил, каждая из которых могла бы реально служить противовесом другой. Монте­скье трудно признать радикалом ещё и потому, что он ощущал пределы, в которых только и возможно изменить общество и государство. Он считал, что «дух законов» того или иного народа определяется совокупностью объективных предпосылок: клима­том, характером почвы, размерами территории, ландшафтом, образом жизни народа, религией, численностью населения, формами хозяйственной деятельности и др.

То же касается и шумных конфликтов просве­тителей с католической церковью. Её идеологиче­ская жёсткость, не допускавшая отступления от догматов вероучения, исключала воз­можность компромисса наподобие того, какой сложился между англиканской церковью и Просвещением в Англии. В этих ус­ловиях свойственное большинству просветителей признание факта Божественного творения мира приобрело антицерковный оттенок, а критика ре­лигиозных догм, даже самая умеренная, — ореол отчаянной смелости. Как известно, Вольтер, имея в виду церковь, часто заканчивал свои письма к друзьям призывом: «Раздавите гадину!» Но тот же Вольтер утверждал, что религия необходима как опора морали: «Вера в Бога, вознаграждающего за добрые поступки и наказывающего за дурные, а также прощающего небольшие проступки, являет­ся для человеческого рода самой полезной верой».

Десятилетия бесплодной оппозиции вызвали глубокое разочарование просветителей. Среди них усилилось стремление к переоценке ценностей, по­влёкшее глубокое размежевание в их рядах. Часть просветителей сохраняла надежды на сотрудни­чество с властями в решении конкретных проблем управления страной. Среди них выделялась группа экономистов-физиократов (от греческих слов «физис» — природа и «кратос» — власть), во главе ко­торых стоял Франсуа Кенэ. Он считал, что земля есть единственный источник богатства и только земледелие умножает его. Поэтому он выступал за поощрение класса земледельцев, прежде всего бога­тых фермеров. «В деревни следует привлекать не столько людей, сколько богатство» (т. е. капитал), — подчёркивал Кенэ. Добивался он и реформы на­логовой системы, лежавшей тяжким бременем на производителях. Надежды на подъём сельского хо­зяйства он связывал также со свободой внутренней и внешней торговли.

Попытку осуществить эту программу реформ предпринял другой представитель школы физио­кратов, Анн Робер Тюрго. В 1774 г. молодой король Людовик XVI назначил его генеральным контро­лёром (министром) финансов. Тюрго ввёл свобод­ную торговлю хлебом и мукой, добился упраздне­ния средневековых цехов и гильдий, приступил к коренной реформе налогообложения. Но сопротив­ление придворных кругов, дворянства и цеховой верхушки свело на нет все его усилия. Отставка Тюрго в 1776 г. предрешила и судьбу его реформ.

Сознание недостижимости целей Просвещения в рамках существующего строя побудило многих про­светителей замкнуться в непримиримой оппози­ции. Их протест порой принимал форму атеизма, резкой критики религии и церкви, характерных для плеяды философов-материалистов середины столетия: Дидро, Поля Гольбаха, Гельвеция и др. Иногда он проявлялся в идеализации прошлого, на­пример республиканского строя античных госу­дарств. Жан-Жак Руссо противопоставлял их пря­мую демократию всем формам представительного правления, включая и английский парламента­ризм. «Всякий закон, — писал он в трактате «Об общественном договоре», — если народ не утвердил его непосредственно сам, недействителен... Анг-

505

лийский народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов парла­мента: как только они избраны — он раб, он ни­что... В древних республиках и даже в монархиях народ никогда не имел представителей; само это слово было не известно».

С именем Руссо связан новый этап в развитии просветительского движения Франции — ради­кальный пересмотр некоторых его фундаменталь­ных целей и идеалов. Радикализм самого Руссо ко­ренился в его этических воззрениях. В противопо­ложность философам, считавшим себялюбие и эго­изм совместимыми с общественным благом, он тре­бовал подчинения личности благу общества. Руссо писал: «Всякий человек добродетелен, когда его частная воля во всём соответствует общей воле». Добиться этого соответствия он предлагал полити­ческими методами. В стремлении Руссо связать мо­раль с политикой ясно различим зародыш тотали­тарных теорий позднейшего времени.

Руссо разделял общую веру просветителей в при­роду как гармоническую систему, частью которой был человек. Но в отличие от них он был убеждён, что сам человек разрушил это «естественное состо­яние» и окружил себя противоречащими закону природы учреждениями. «Исчезло равенство, по­явилась собственность... — писал Руссо, — и об­ширные леса превратились в радующие глаз нивы, которые надо было орошать человеческим потом и на которых вскоре были посеяны и выросли вместе с урожаем рабство и нищета». Цивилизация на­столько изменила людей, что отказаться от неё они уже не могут. Но, если нельзя вернуться к «естест­венному состоянию», то ещё можно, устранив чрез­мерное неравенство, восстановить утраченные доб­родетели. Сделать это непросто, потому что на стра­же неравенства стоит деспотизм. Требуется сила, чтобы его низвергнуть: «Восстание, которое при­водит к убийству или свержению с престола какого-нибудь султана, — это акт столь же закономерный, как и те акты, посредством которых он только что распоряжался жизнью и имуществом своих поддан­ных».

Эта мысль вдохновляла поколение революционе­ров конца XVIII в., которое разделяло также от­вращение Руссо к себялюбию и эгоистической мо­рали, а вместе с ним — и ко всему строю, осно­ванному на свободной игре рыночных сил. Крити­куя средневековую регламентацию торгово-про­мышленной деятельности, Руссо не одобрял и сво­боду торговли. Он считал, что государство должно направлять торговлю и промышленность в соответ­ствии с общим благом, следить за правильным рас­пределением продуктов питания, денег, товаров. Отрицательное отношение к свободе торговли имело у Руссо этическое обоснование. Он считал, что тор­говля, равно как и другие достижения цивилиза­ции: богатство, наука, искусства, — способствует порче нравов. Стремясь возродить утраченные доб­родетели, он объявлял их основным носителем «на­род», трудящиеся низы общества, поскольку они

меньше всего подверглись пагубному воздействию цивилизации и поэтому в наибольшей мере сохра­нили нравственное здоровье.

Так как простодушный народ не способен по­нять, в чём заключаются его истинные интересы, то ему нужен мудрый правитель, предначертания которого воплощаются в законах и политике госу­дарства. От этой мысли Руссо — шаг до оправдания революционной диктатуры «во имя народа».

Многообразие путей, которыми шло француз­ское Просвещение, сделало его уникальной лабо­раторией человеческой мысли. Именно там истоки многих основополагающих идей либерализма, со­циализма и коммунизма, столь повлиявших на ми­ровое развитие в XIX—XX вв.

Просвещение в Германии представляло собой сложное и противоречивое явление уже в силу по­литической раздробленности страны и разнообра­зия местных условий. Распространению новых вея­ний способствовала интенсивная культурная жизнь провинций. Монархи мелких государств, не имея возможности утвердить свой авторитет великодер­жавными методами, стремились прославиться ме­ценатством. Почёт, которым была окружена в Гер­мании французская культура, также способствовал проникновению просветительских идей.

Один из парадоксов немецкого Просвещения за­ключался в том, что оно нередко получало импуль­сы со стороны правящих верхов. В Пруссии ини­циатором публичного обсуждения его проблем выс­тупил сам король Фридрих Великий. Не без ста­рания властей одной из характерных черт немец­кого Просвещения стал его преимущественно теоре­тический характер. Однако в его активе числились и практические дела. В Пруссии просветители не только разработали важную реформу образования, но и добились осуществления её. В результате была расширена сеть начальных школ и создана система профессионального обучения ремёслам, сельскому хозяйству, торговле и государственной службе. Утилитарный характер этой реформы во многом объяснялся тем, что просветительское движение в Пруссии черпало приверженцев главным образом из среды государственных служащих: армейских офицеров, дипломатов, чиновников, преподавате­лей учебных заведений.

На фоне общей робости просветительской мысли в Германии смелостью и последовательностью от­личались воззрения Канта. Он подвёл итог теоре­тическим исканиям эпохи Просвещения. Особенно значителен его вклад в разработку концепции пра­вового государства. Назначение последнего Кант видел не в заботе о практических потребностях чле­нов общества, а в поддержании режима справед­ливости между ними. Гражданами такого государ­ства, по его мнению, являются морально полноцен­ные люди, которые не нуждаются в опеке со сто­роны кого бы то ни было. «Правление отеческое, — писал он, — при котором подданные, как несовер­шеннолетние, не в состоянии различить, что для них действительно полезно или вредно... такое правление есть величайший деспотизм». Заключая

506

общественный договор, люди не жертвовали своей свободой, а лишь создавали правовые условия для более надёжного и упорядоченного пользования ею. Гарантию от деспотизма Кант видел не в формах правления (республика, монархия), а в разделении законодательной и исполнительной властей. Он до­пускал, что при любой форме правления часть граждан будет недовольна политикой правительст­ва и будет стремиться её изменить. Но их действия не должны нарушать законы, дискредитировать го­сударство или вообще его разрушать. Кант обосно­вал правовые формы и методы борьбы за изменение государственного и общественного строя, которые предполагают путь постепенных реформ и исклю­чают грубое насилие.

Глубиной и оригинальностью отличалась этиче­ская концепция Канта. Он выступил против ути­литаризма современной ему просветительской мыс­ли. Представление, что добрые дела можно совер­шать лишь с задней мыслью, в расчёте на успех или награду, Кант отвергал как радикальное зло. Ибо такая нравственная установка требует от чело­века приспособления к обстоятельствам, из кото­рых самое важное — отношение к нему власть иму­щих. Поэтому эгоизм, даже разумный, толкает бес­правные низы общества к раболепию, неуверенные в своём завтрашнем дне «средние слои» — к лицемерию, упоённые властью верхи — к беззастен­чивости. Этому принципу Кант противопоставлял императивное истолкование нравственности: «По­ступай так, чтобы ты всегда относился к челове­честву и в своём лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству». Объявляя личность само­целью общественной организации, Кант боролся с представлениями, достаточно широко распростра­нёнными в Пруссии, об оправданности безоговороч­ного подчинения личности государственным инте­ресам.

Французская революция и вызванные ею соци­ально-политические катаклизмы рубежа XVIII— XIX вв. на европейском континенте похоронили ве­ру просветителей в возможность постепенного не­насильственного прогресса. По отношению к этим событиям просветительское движение быстро по­литизировалось и раскололось на отдельные про­тивоборствующие группировки и течения. Кризис

Франке. "Фридрих Великий".

Просвещения усугубила консервативная критика его целей и идеалов за то, что они внесли в умы людей путаницу, а в общество — смуту, нарушив­шие нормальное, естественное, органичное разви­тие стран и народов. От этих ударов Просвещение уже не оправилось. Оно внезапно сошло со сцены, заставив потомков ломать голову над вопросом: так в чём же заключалось его историческое предназна­чение?

АЛЕКСАНДР ГУМБОЛЬДТ

Поколением гениев» называют исследова­тели блестящую плеяду немецких мыс­лителей, творивших в последние деся­тилетия XVIII в. — первой половине XIX в. Имя Александра Гумбольдта по праву стоит в этом ряду вместе с именами Гёте, Шиллера, Гегеля.

Увы, порой и гении ошибаются. Шиллер в письме к одному из своих друзей писал 25 августа 1789 г.: «Александр Гумбольдт не сделает ничего поистине великого в науке. Тривиальное, мечуще­еся тщеславие — вот та сила, которая лежит в ос­нове всех его действий». К счастью для мировой науки, выдающийся писатель не оказался провид­цем.

507

Гумбольдт родился 14 сентября 1769 г. в Берлине в аристократической семье. Его молодость пришлась на зна­менитую в истории немецкой культуры эпоху «бури и натиска». И хотя «буря» захватила прежде всего литературу, её атмосфера творческого поиска и но­ваторства, а также характерное для Века Просве­щения стремление к расширению границ познания пленили любознательного берлинского юношу. Он увлекается минералогией, живописью, историей, астрономией, философией, экономикой. В юные го­ды появляется и ещё одна страсть — путешествия, со временем определившая его судьбу учёного.

Перед ним распахнуты двери всех германских университетов. Он обучается в Берлине, Франкфурте-на-Одере, Геттингене, а также в Горной акаде­мии Фрайбурга. Очень рано к Гумбольдту приходят первые успехи. В живописи они у него скромнее, чем в других областях, однако в 1786 г. художест­венный салон Берлина выставил сделанную им ко­пию одной из картин Рембрандта.

В 1790 г. вышла первая научная работа буду­щего энциклопедиста «Минералогические наблюде­ния над некоторыми рейнскими базальтами». Тогда казалось, что геология станет его главной жизнен­ной стезёй. До 1797 г. он действительно занимался организацией горного дела, но, получив наследство, оставил службу. Появилась возможность посвятить себя исключительно научным исследованиям.

Было ли у него тщеславие, о котором говорил Шиллер? Скорее всего, да. Но не мечущееся, не жалкое, не желание любой ценой достигнуть ка­ких-то высот. Нет, к вершинам науки его толкали одухотворённость, неуёмная жажда знаний, посто­янное стремление к самосовершенствованию. Ради этого он готов был пойти на всё. И действительно, Гумбольдт многим пожертвовал для науки, в част­ности личной жизнью.

Видимо, он принял всерьёз слова французского комедиографа XVII в. Чарлза Дюфресни: «Женив­шийся гений — бесплодный гений». Бывшие в моде в годы его молодости литературно-философские са­лоны давали широкую возможность для общения с самыми красивыми девушками, которые, как пра­вило, становились «королевами», хозяйками сало­нов. Многолетняя традиция обязывала молодых людей влюбляться в «королев». Именно так нашёл свою Каролину старший брат Гумбольдта — буду­щий знаменитый филолог Вильгельм. Однако у Александра семья не сложилась, наука оказалась его единственной любовью.

Спустя несколько десятилетий Гумбольдта будут сравнивать с Аристотелем, Колумбом, Марксом, а Гюго назовёт его «гением открытий». Все эти эпи­теты заслужены. Он — один из основоположников научной метеорологии, физической географии, на­учного страноведения, географии растений. Им вне­сён вклад в изучение вулканов и землетрясений. Он вычислил средние высоты материков, дал подроб­ные характеристики континентального и примор­ского климата, разработал вопросы географиче­ского распространения магнитных явлений. Это —

далеко не полный перечень научных заслуг учё­ного.

В 1798 г. Гумбольдт встретился в Париже с французским натуралистом Бонплэном. Молодые люди поклялись совершить путешествие вокруг света и заняться исследованием Африки. Однако вскоре жизнь внесла в эти планы коррективы. Воз­главивший в 1799 г. испанское правительство Марьяно Луис Уркихо помог им организовать на­учную экспедицию в Западное полушарие. За пять лет (1799—1804 гг.) Гумбольдт посетил Венесуэлу, Новую Гранаду (Колумбию), Гвиану, Кубу, Перу, Мексику и США. Он исследовал бассейны рек Ори­ноко и Амазонки, пересёк Анды, поднялся на вул­каны Пичинча и Котопахи.

В Европе это «второе открытие Америки» выз­вало большой интерес. Как писали некоторые био­графы, Гумбольдт стал самым знаменитым челове­ком после Наполеона I. Он — желанный гость всех европейских академий. На родине ему предлагают пост министра образования. Однако учёный пере­езжает в «столицу мира» Париж для обработки ма­териалов экспедиции. Начинается огромная анали­тическая работа, в которой Гумбольдту помогают друзья-единомышленники, французские учёные Жорж Кювье и Жозеф Гей-Люссак.

Более двух десятилетий было отдано подготовке 30-томного труда «Путешествие по тропическим областям Нового Света, совершённое в 1799— 1804». И, хотя учёному не удалось полностью реа­лизовать свой замысел и отдельные тома так и не были подготовлены к печати, из-под пера Гумбольд­та вышла подлинная энциклопедия.

На её страницах читатели нашли описание фло­ры, астрономические наблюдения, материалы по зоологии и сравнительной астрономии, социально-экономическое и политическое исследование вице королевства Новая Испания (Мексика), двухтом­ный анализ экономики и торговли Кубы и многое другое. Пример его научной дальновидности — убеждённость в исторической неизбежности строи­тельства Панамского канала.

В 1807 г. вышло в свет одно из наиболее по­пулярных сочинений Гумбольдта — «Картины при­роды». Здесь впервые были поставлены многие воп­росы географии растений. В 1829 г. он совершил путешествие в Россию, побывав на Урале и Алтае, обследовал Каспийское море и первым высказал мысль о возможности добычи уральских алмазов. Результаты этого путешествия нашли отражение в двухтомнике, посвящённом геологии и климатоло­гии Азии, и в трёхтомнике «Центральная Азия» (30—40-е гг. XIX в.).

Вильям Шекспир сравнивал старость с периодом младенчества: человек забывчив, у него бессмыс­ленный взгляд, отсутствуют зубы и ощущение вку­са, полное опустошение в душе. Эту формулу Алек­сандр Гумбольдт опроверг по всем параметрам. В 76-летнем возрасте он начал работать над главным сочинением своей жизни — книгой «Космос». Его целью было собрать в одном труде все имевшиеся в то время знания о Вселенной и Земле. Вслед за Гёте

508

Гумбольдт предпринял попытку слить воедино на­учные, философские и эстетические представления о природе.

Об этом своём замысле он так писал одному из друзей: «Я приступаю к печатанию труда (труда всей моей жизни). У меня безумная идея охватить и отобразить весь материальный мир, всё, что мы знаем сейчас о космическом пространстве и земной жизни, от туманностей до географии мхов, расту­щих на гранитных скалах, — и всё это в одной кни­ге, которая бы и побуждала интерес к предмету жи­вым и доступным языком, и отчасти служила от­дохновением для души. Каждая большая и важная идея, где-либо промелькнувшая, должна быть здесь зафиксирована. Книга должна воссоздавать целую эпоху истории духовного развития человечества и его познания природы».

В 1845 г. вышел в свет 1-й том «Космоса» — «Космос. Опыт физического описания мира». Гум­больдт успел опубликовать ещё 3 тома, вызвавших

большой интерес и переведённых на многие языки мира.

Ухудшение состояния здоровья он начал ощущать со второй половины 50-х гг. «Мои силы идут на убыль, — писал он в 1856 г. — Не очень-то приятно видеть, как улетучивается фос­фор мысли и уменьшается вес твоего мозга, по вы­ражению нынешней школы. Но всё же я не падаю духом и продолжаю работать». В конце февраля 1857 г. его сразил апоплексический удар. Через не­которое время учёный почувствовал себя лучше и продолжил работу над 5-м томом «Космоса», окон­чательно прерванную смертью, последовавшей 6 мая 1859 г. Мир простился с одним из последних великих энциклопедистов, последним представите­лем «поколения гениев», подтвердившим всей сво­ей научной деятельностью слова Гёте: «Думать и творить, творить и думать — вот основа всякой муд­рости».