2. Первый путь развития обществ ранней древности

В процессе расселения общин от первоначальных центров земледелия в предгорных районах Ближнего и Среднего Востока незаметно произошли и другие события, имевшие, быть может, еще большее значение для истории всего человечества.

Между VI и III тысячелетиями до х.э. земледельцами-скотоводами были освоены долины трех великих рек Африки и Азии: Нила, нижнего Евфрата и Инда, а также рек Карун и Керхе восточнее нынешнего Ирака. По мере того как часть населения земледельческих общин в предгорьях вытеснялась или сама уходила все дальше в степь, некоторые группы были вынуждены отойти на равнины, периодически заливавшиеся водами этих трех рек. Здесь они встретили весьма неблагоприятные условия. Все три реки текут через зону пустыни или очень жарких сухих степей, где хлеб не может расти без искусственного орошения; в то же время все три реки периодически сильно разливаются, надолго наводняя и заболачивая большие пространства. Поэтому посевы либо не вовремя затоплялись разливом, либо сгорали от солнца, когда вода спадала. Вследствие этого земледелие здесь долгое время удавалось много хуже, чем в предгорьях, питание было менее надежно обеспечено. К тому же, например, в долине нижнего Евфрата не было ни строительного леса (а только гигантский тростник), ни такого камня, который был бы годен для изготовления орудий. Не было здесь и металлов, поэтому жители этой долины должны были обходиться тростниковыми и глиняными орудиями или выменивать камень у ближних племен, в то время как их соседи уже давно освоили медь. Конечно, медь была вчуже известна и этим племенам, но выменивать ее им было гораздо труднее. Прошло много десятков поколений, пока обитатели великих речных долин справились с задачей рационального использования разливов для целей земледелия. Это была первая в истории человечества победа над природной стихией, подчинение ее человеку.

Достигнуто это было разными путями. В долине Нила разлив начинается в июне и держится до октября. Люди научились разгораживать заливаемые поля земляными валами; отстаиваясь между ними, нильская вода отлагала плодородный ил, затем воду спускали, а ил между валов сохранял такое количество влаги, что ее хватало не только на период посева, но и на период выращивания злаков; к тому же ил был прекрасным удобрением. В долине нижнего Евфрата река довольно нерегулярно разливалась весной; воды ее отводили в специальные водохранилища, откуда их можно было несколько раз в течение вегетационного периода подавать на поля. Собственные методы укрощения рек были найдены и для Керхе, Каруна и Инда (для последнего - позже всего, лишь в середине III тысячелетия до х.э.).

Не следует думать, что создавалась система ирригации и мелиорации для всей реки: на самом деле возникали только местные системы, какие были под силу объединению немногих общин, но и это было огромным достижением, которым жители долин были обязаны своей организованности и кооперации. Применение в широких масштабах организованного труда многих работников, действующих по единому плану, - одно из важнейших достижений, которые были подарены человечеству первыми цивилизациями. Как именно организовывалась работа, мы не знаем, потому что в то время еще не было письменности и никаких записей до нас не дошло. Но замечено, что там, где для создания продуктивного земледелия требовалась кооперация общин, уже в самые ранние периоды цивилизации выделялись своим могуществом и богатством храмы и культовые вожди, в гораздо большей мере, чем там, где земледелие основывалось на дождевом или ручьевом орошении и больших общих работ не требовалось. Поэтому предполагают, что организация мелиоративно-ирригационных работ поручалась жрецам. Не случайно на древнейших изобразительных памятниках Египта и Шумера вождь-жрец - предшественник царя - нередко изображался исполняющим земледельческий обряд.

Освоение речной ирригации на том уровне развития производительных сил (медно-каменный век) было возможно только там, где почва была достаточно мягкой, берега рек не слишком круты и каменисты, течение не слишком быстрое. Поэтому даже в пределах субтропической, пустынно-степной, степной и лесостепной зон многие реки, в том числе соседний с Евфратом Тигр, Аракс и Кура, Сырдарья и Амударья и др., для создания на их базе ирригационных цивилизаций еще не годились; их воды стали использоваться человеком гораздо позже.

Но там, где организованная речная ирригация оказалась возможна и где почва была образована из плодородного наносного ила, урожаи стали быстро расти, чему способствовало также введение плужной вспашки, наряду с мотыжной (сначала на ослах, а потом и на волах), и общее усовершенствование техники обработки земли. Эта техника сохранялась потом почти без изменений тысячелетиями. В Египте и в Шумере уже к концу IV тысячелетия до х.э. посевы легко давали, по-видимому, десятикратные, двадцатикратные и большие урожаи. А это значит, что каждый человек стал производить значительно больше, чем было нужно для его собственного пропитания. Рост урожаев был исключительно благоприятен и для развития скотоводства, а развитое скотоводство способствует еще большему повышению жизненного уровня людей. Община оказалась в состоянии не только прокормить помимо работников нетрудоспособных, т.е. детей и стариков, не только создать надежный продовольственный резерв, но и освободить часть своих работоспособных людей от сельскохозяйственного труда. Это способствовало быстрому росту специализированного ремесла: гончарного, ткацкого, плетельного, кораблестроительного, камнерезного, медницкого и др. Особое значение имело освоение меди, сначала использовавшейся просто как один из видов камня, но вскоре ставшей применяться для ковки, а затем и для литья. Из меди можно было изготовлять множество орудий и оружия, которые нельзя было сделать из камня, дерева или кости и которые к тому же даже в случае поломки могли быть переплавлены и вновь использованы. Отделение ремесла от земледелия было вторым великим разделением труда.

Дальнейший рост прибавочного земледельческо-скотоводческого продукта позволил освободить часть членов общины от всякого производительного труда. Кто же были те, кто мог освободиться от такого труда и содержать себя за счет труда других? Образование господствующего класса, без сомнения, представляло собой сложный, далеко не прямолинейный процесс. Уже в недрах первобытного общества структура коллектива людей была неоднородной. Конечно, там не существовало антагонистических социально-экономических классов, т.е. исторически сложившихся групп людей, противостоящих друг другу в процессе производства и различающихся друг от друга по их отношению к собственности на средства производства и по своим противоположным общественным интересам. Но община могла включать различные возрастные группы, союзы - мужские и культовые; военные вожди могли среди массы общинников иметь группы своих личных вооруженных приверженцев; вероятно, в отдельных случаях оставляли жизнь пленным, захваченным в стычках с соседями, - таких пленных иногда усыновляли, включая в состав домашней общины на общих основаниях, иногда же держали их в общине в рабском состоянии.

Домашняя община состояла из ее главы - мужчины-патриарха и его сыновей с их женами и детьми; пока патриарх был жив, все члены общины и зависимые от них лица подчинялись его полной, практически неограниченной власти. Если домашняя община после смерти патриарха не разделялась, то могла постепенно включить в себя целый род вместе с женами его членов-мужчин (браки внутри рода чаще всего запрещались во избежание внутренних распрей, и жены, как правило, принадлежали к другим родам). В первобытном обществе род был обыкновенно частью племени, т.е. большого объединения людей, связанных между собой реальным или предполагаемым родством по мужской или по женской линии. Но в условиях земледельческого общества и с усилением роли обмена между общинами стало трудно сохранять тесное организационное и хозяйственное единство очень больших групп исключительно по признаку их родства, и племенные связи стали уступать место связям чисто соседским. Соседи же могли быть родичами и одноплеменниками, но могли ими и не быть. К моменту сложения первого классового общества место племенного объединения заняла территориальная (сельская или городская) община, т.е. группа господствующих и более или менее совместно распоряжающихся землей и водой "домов" (домашних общин). Территориальная община решала свои дела на общей сходке равных между собой воинов. Но столь многочисленное собрание не могло входить в детальное рассмотрение повседневных дел, которое поручалось поэтому совету старейшин - наиболее опытных представителей отдельных "домов", в принципе считавшихся равными между собой (хотя могли различаться общины "старшие" и "младшие" и т.п.). Народная сходка по большей части только одобряла принятое советом решение. Она же - а чаще совет - выбирала вождя (или двух вождей) в качестве командующего на войне и в качестве представителя общины перед непознанными силами мира, персонифицировавшимися в виде богов. Такое устройство общественного управления носит название военной демократии.

Естественно, что при возникновении прибавочного продукта размер его был недостаточен для того, чтобы можно было распределить на всех; в то же время не все в территориальной общине имели одинаковые возможности обеспечить себя за счет других. В наиболее благоприятном положении оказывались, с одной стороны, военный вождь и его приближенные, а с другой - главный жрец (он же, предполагают, был в странах речной ирригации и организатором орошения). Военный вождь и жрец могли совпадать в одном лице. Не в равных условиях по сравнению с массой общинников были, конечно, и члены совета старейшин, да и разные домашние общины могли иметь неодинаковые авторитет и силу.

Процесс образования классового общества подчинен строго логическим законам. Для наилучшего и наибольшего развития производительных сил и культурно-идеологического роста общества необходимо наличие лиц, освобожденных от производительного труда. Это не значит, что общество сознательно освобождает от производительного труда именно наилучших организаторов, наиболее глубоких мыслителей, самых замечательных художников, - отнюдь нет; излишек продукта, освобождающий от производительного труда, захватывают не те, которые способны его использовать наиболее рациональным образом, а те, кто смог. Те, в чьих руках кулачная, вооруженная или идеологическая сила, берут на себя также и организационные задачи. Большинство из них эксплуатирует чужой труд без пользы для общества; но какой-то процент выдвинувшихся составляют люди, которые действительно могут способствовать обществу в его техническом и культурном прогрессе.

Именно этот убыстрявшийся теперь прогресс позволяет нам называть уже самое первое классовое общество цивилизацией (от лат. cives - "гражданин", civilis - "гражданский", civitas - "гражданская община, город"). Ускорившимся прогрессом раннее классовое общество отличается от варварства, на уровне которого остается даже самое развитое первобытное общество.

Когда лишь некоторая часть общества извлекает пользу из прибавочного продукта, неизбежно возникает экономическое и социальное неравенство. Однако без такого неравенства, без развития тех возможностей для роста производительных сил, которые заложены в эксплуатации труда одних для выгоды других, при тогдашнем уровне развития производства прогресс был вообще невозможен. Но никто не согласится по доброй воле на уступку лишней доли общественного продукта кому-то другому. Вследствие этого необходим был аппарат насилия, который принуждал бы эксплуатируемый класс и все общество в целом к соблюдению установившихся новых порядков. Этим аппаратом является возникающее одновременно с классовым обществом государство с его административным персоналом, территориальным (вместо родо-племенного) принципом деления управляемой области, специальными вооруженными силами, отделенными от народа в целом (даже от его ополчения), и с налогами, собираемыми с населения на содержание государственного аппарата и вооруженных сил. Налоги могли иметь разную форму, иной раз совершенно отличную от современных.

В Шумере (о других "речных цивилизациях" мы меньше осведомлены) обеспечение общинной верхушки в III тысячелетии до х.э. происходило еще не столько путем взимания каких-либо поборов с массы населения (хотя были и поборы), сколько путем выделения из общинной территории больших пространств земли в пользу храмов и важнейших должностных лиц (а площадь орошаемой земли была сравнительно ограниченной). На этих землях работало немалое число людей. Они-то и составляли основную массу возникающего эксплуатируемого класса. Храмы имели особо важное значение для общины потому, что создаваемый в их хозяйствах продукт первоначально являлся общественным страховым фондом, а участие в храмовых жертвоприношениях предоставляло населению практически единственную возможность получать мясную пищу. При этом на больших пространствах храмовых земель легче было применять передовую сельскохозяйственную технику (плуги и т.п.), и здесь создавалась основная доля прибавочного продукта. Для массы же свободного населения, не входившего в состав образующегося государственного аппарата (куда мы должны включить и жречество [2]), выделение в пользу этого аппарата значительной части наиболее плодородной общинной земли и являлось формой налога. Кроме того, формами налога были ирригационные и строительные повинности и повинность воинского ополчения.

Важно отметить, что если на поздней ступени развития первобытного строя иногда создаются обширные племенные объединения (союзы племен, конфедерации), то первые государства всегда и всюду бывают мелкими, охватывая одну территориальную общину или несколько тесно связанных между собой общин. Такое государство, чтобы быть устойчивым, должно было по возможности иметь некоторые естественные границы: горы, окаймляющие долину, море, омывающее остров или полуостров, пустыню, окружающую орошенное одним магистральным каналом пространство, и т.п. Такой четко различимый район сложения государственности мы будем условно называть номом. Ном обычно имел центр в виде храма главного местного божества; вокруг селилась администрация, сооружались продовольственные и материальные склады, склады оружия; тут же были сосредоточены важнейшие мастерские ремесленников; все это для безопасности обносилось стеной, и образовывался город как центр маленького первичного государства. Назначением этого центра, его основной функцией (как и вообще города в классовом обществе) является сосредоточение, перераспределение и реализация прибавочного продукта. Все остальные функции города (военная, политическая, культурная и т.д.) - производные от основной. Естественно, что процесс образования городов хронологически более или менее совпадает с возникновением классового общества и государства, вследствие чего в западной науке момент перехода от первобытнообщинного строя к классовому нередко именуют "городской революцией". Термин этот неприемлем, так как основан лишь на признаке развития ремесленно-промышленных центров и не отмечает самого главного, что отличает последний этап первобытного общества (варварства) от цивилизации, т.е. общества граждан. Именно оно дает ключ к пониманию дальнейшей истории древнего общества.

Классовое расслоение общества впервые в мире произошло в Египте и на юге Месопотамии, т.е. в Шумере. В обоих регионах этот процесс имел свои особенности, которые определили всю дальнейшую историю египетской и шумерской цивилизаций - их специфические пути развития в пределах одного и того же способа производства. Первый из различных путей развития древнего общества на его ранних этапах лучше всего изучен именно на материале Шумера. В экономическом отношении общество Шумера разделялось на сектора. В один входили крупные хозяйства, которыми владели храмы и верхушка должностных лиц нарождающегося государства; эти хозяйства в течение первых столетий письменной истории постепенно вышли из ведения общинных органов самоуправления. В другой же сектор входили земли, свободное население которых участвовало в органах общинного самоуправления; этими землями в пределах территориальных общин владели домашние большесемейные общины во главе со своими патриархами. На третьем-четвертом поколении домашняя община обыкновенно разделялась, но вновь возникающие домашние общины продолжали считаться родственными, могли иметь общий культ предков, обычаи взаимопомощи и т.п.

В дальнейшем, хозяйства первого сектора стали собственностью государства, хозяйства же второго сектора остались в верховной собственности территориальных общин и во владении глав семей; практически владения последних отличались от полной собственности лишь тем, что пользоваться и распоряжаться землей могли только члены территориальных общин под контролем этих общин.

Общинники, т.е. свободные члены хозяйства второго (общинно-частного) сектора, как правило, работали на земле сами и с помощью только членов своей семьи. Однако в пределах домашних общин и в особенности между родственными домашними общинами существовало имущественное неравенство. Оно зависело от социального положения глав отдельных семей (так, некоторые общинники были жрецами, старейшинами и т.п.), от случайной удачи или неудачи, от умения отдельных членов распорядиться своими средствами, так как движимое имущество, в отличие от дома, поля или финиковой плантации, принадлежало лично каждому члену семьи. Некоторые семьи общинников - на основе обычаев взаимопомощи или же давая продукты в долг менее удачливым однообщинникам - могли пользоваться и чужим трудом; иногда имелись и рабы, о которых речь пойдет ниже.

Люди, расселенные на землях, составивших впоследствии государственный сектор, владели землей условно - она выдавалась им для пропитания и как плата за службу или работу на храм или вождя-правителя и т.п.; при этом земля выдавалась за службу или работу индивидуально, на малую, а не на большую семью, т.е. сыновья и внуки несли службу отдельно и снабжались земельными наделами отдельно от своих отцов и дедов. Размер же прибавочного продукта был, вероятно, примерно равен арендной плате с данного участка земли. У каждого из них земля могла быть отобрана или заменена на другую по усмотрению администрации. Многие работники государственного сектора земли вообще не получали, а получали только паек. Однако и среди занятых в государственном секторе людей были состоятельные по тем временам лица, пользовавшиеся чужим трудом и имевшие рабынь и рабов. Это были чиновники, верхушка воинов, квалифицированные ремесленники. Им выделялась также некоторая часть продукта, созданного земледельческими работниками храмового или правительского хозяйства. Они могли иной раз подняться очень высоко по служебной лестнице, именно из их числа в основном пополнялся административный аппарат; некоторые из них хотя и не имели государственной земли в формальной собственности, зато фактически управляли хозяйством государственного сектора. Но среди людей государственного сектора были и собственно рабы и особенно рабыни, которых можно было покупать и продать.

Таким образом, общество, сложившееся в III тысячелетии до х.э. на территории вдоль нижнего течения Евфрата, разделялось на сословия. К высшему принадлежали члены свободных общин, участвовавшие в общинной собственности на землю и обладавшие правами общинного самоуправления, а первоначально и правом избрания вождя-правителя. К более низкому принадлежали члены персонала храмового или правительского хозяйства, владевшие землей только с условием служить и работать или вовсе ею не владевшие, а получавшие лишь паек. Кроме того, были рабы, которые стояли как бы вне сословий, поскольку с ними можно было в принципе обращаться, как со скотом. Но, по существу, и они составляли особое, бесправное сословие.

Такое деление общества было вполне очевидно и осознавалось самими древними. Однако существовало и другое, более глубинное, объективное социально-экономическое деление общества - на общественные классы, различавшиеся по месту в процессе производства и по отношению к собственности на средства производства, по отношению к эксплуатации. Это деление не совпадало с сословным.

Высшим классом был класс лиц, не занимавшихся производительным трудом и эксплуатировавших чужой труд. В нашей науке этот класс обозначается как рабовладельцы, хотя эксплуатировали они не только рабов в собственном смысле слова. Члены этого класса либо участвовали в собственности на средства производства (если они были общинниками), либо владели ими на условии службы, а фактически управляли хозяйствами государственного сектора в интересах господствующего класса в целом.

Средним классом был класс крестьян и ремесленников, занимавшихся производительным трудом, но, как правилу, не эксплуатировавших чужой труд или пользовавшихся им как подсобным. К этому классу относились в первую очередь менее состоятельные общинники-собственники, но к нему могли примыкать и условные владельцы земли - члены персонала хозяйств государственного сектора, а также арендаторы и наемные работники (как правило, имевшие и свою или арендованную землю). Последние категории едва ли не чаще всего подвергались эксплуатации, поэтому в государственном секторе провести грань между средним и низшим классом иной раз очень трудно.

Низший класс составляли подневольные люди рабского типа, лишенные собственности на средства производства в хозяйстве, где они подвергались внеэкономической эксплуатации. Внеэкономическая эксплуатация - это эксплуатация, осуществляемая прямым физическим или идеологическим насилием, в отличие от экономической эксплуатации, возникающей там, где трудящийся в силу исторически сложившейся экономической структуры общества не может прокормиться иначе, как заключив сделку с собственником средств производства о продаже ему своей рабочей силы. Экономическая эксплуатация была в древности исключением, а не правилом.

В состав этого эксплуатируемого класса входили и рабы, не только лишенные собственности на средства производства, но и сами являвшиеся собственностью эксплуатирующих, бывшие как бы живым орудием труда. Производительность рабского труда при постоянном наблюдении за ним и при тогдашних крайне примитивных орудиях труда существенно не отличалась от производительности труда крестьянина-общинника, но раб не мог иметь семью, а те члены внеэкономически эксплуатируемого класса, которые не являлись собственно рабами, должны были содержать и семью на свой паек или на урожай с надела. Сосуществование различных форм зависимости приводило к тому, что, с одной стороны, формы рабства смягчались, а с другой стороны, прочие формы зависимости все более сближались с рабством.

Однако в ранней древности максимальная "классическая" эксплуатация рабов была, как правило, неосуществимой по ряду причин. Обратить члена своей общины в полного раба было нельзя, потому что он был связан родственными и культовыми узами с другими общинниками и они приходили ему на помощь. Общинники добивались периодически освобождения всех своих сообщинников, попавших в рабство за долги, а также выкупа пленных сообщинников. Чужеземные же рабы поначалу находились как бы на положении младших (несовершеннолетних) членов семьи. Но в IV - III тысячелетиях до х.э. обычно пленных воинов сразу же убивали, а угоняли в рабство женщин и тех детей, которые были способны перенести угон; остальных тоже убивали. Если же угоняли мужчин, то сажали их только на государственную землю как подневольных работников на пайке или на наделе и давали им возможность иметь свое жилье и семью.

В частных хозяйствах общинников не было возможности выделять пленным особое хозяйство, не было и возможности держать пленных рабов под охраной на полевой работе. Поэтому здесь могло существовать только патриархальное рабство. Это значит, что из пригнанного полона в дом брали либо девушек и молодых женщин (с которыми рабовладельцы приживали детей), либо мальчиков, которые были в таком возрасте, что могли привыкнуть к дому и почувствовать себя принадлежащими к нему. Рабыням и рабам поручали преимущественно тяжелую работу в самом доме (лепить горшки, ухаживать за скотом, прясть и ткать, варить пищу, молоть зерно между двух камней - это был особенно тяжелый труд - и т.п.). В поле мальчикам-рабам поручалась подсобная работа вместе с членами семьи - погонять волов, полоть, жать, вязать снопы, но пахота и сев им не доверялись. Труд рабов в доме спорился не только потому, что они были под постоянным наблюдением хозяев, но и потому, что они участвовали с хозяевами в общем производственном процессе; немаловажно было и фактическое родство многих рабов со своими хозяевами, а также отсутствие большой разницы в бытовых условиях между хозяевами (кроме, разумеется, верхушки общества) и рабами: сами хозяева тоже питались скудно, одевались более чем скромно. То же верно в отношении хозяйств отдельных лиц на надельной земле в государственном секторе; мелким хозяйствам много рабов и не требовалось.

Мы уже упоминали, что иное положение складывалось в собственно государственном секторе, например на храмовой земле. Здесь работников требовалось много; держать на полевых работах отряды рабов было невозможно - не хватило бы надзирателей, не было и хозяйской семьи, которая могла бы сама пахать и сеять. Поэтому в рабском положении тут держали обычно только женщин, а мужчин-пленных и детей рабынь приравнивали к остальному трудящемуся персоналу больших хозяйств; те могли происходить из числа младших братьев в обедневших домашних общинах, из беглецов, искавших убежища под защитой храма или соседнего вождя - либо при разгроме их родного города, либо в случае катастрофической засухи или наводнения у них на родине и т.п. Не исключена возможность, что когда-то община, выделяя земли храмам и вождям, одновременно обязывала часть своих членов работать в храмовых и государственных хозяйствах. Таким образом, получали ли работники государственного сектора только паек или еще и земельный надел, они (хотя и подвергались эксплуатации путем внеэкономического принуждения и были лишены собственности на средства производства) все же были не совсем в рабском положении.

Они не обязательно происходили из пленных, даже чаще из местных жителей. Им разрешалось иметь движимое имущество, а нередко свой дом и семью и даже скот. Так как им не разрешалось покидать имение, в котором они работали, то их нередко обозначают как крепостных. Но они не имели собственности на средства производства, они отличались от средневековых зависимых крестьян, так как подвергались все-таки фактически рабовладельческой эксплуатации; поэтому во избежание путаницы мы будем здесь и далее называть их тем термином, которым в Греции называли государственных рабов, посаженных на землю и своим трудом кормивших членов господствующего класса, но имевших в собственности хозяйства: илоты. Илоты - эквивалент патриархальных рабов в пределах государственного сектора.

Опираясь на персонал постепенно захваченных ими в свои руки мощных государственных хозяйств, правители номов, или городов-государств, создавали многочисленные дружины, независимые от совета, народного собрания и других общинных органов самоуправления. Это позволило правителям, поддержанным группировкой бюрократии, созданной из их личных приверженцев, встать выше отдельных номов и создать единую царскую власть в пределах всей ирригационной сети Нижней Месопотамии - страны между реками Тигр и Евфрат.

Существенно, однако, что в государственном секторе создается к тому времени единое царское рабовладельческое хозяйство. Частные хозяйства внутри общинного сектора при описываемом пути развития рабовладельческого общества все же сохраняются.

В ходе дальнейшей истории выяснилось, что содержание государства за счет ведения им собственного хозяйства с помощью больших масс эксплуатируемых рабского типа, в конечном счете, оказывается нерентабельным: оно требует слишком больших непроизводительных затрат на надзор и управление. Государство переходит на систему взимания прямых налогов и даней со всего населения. Различие между государственным и частно-общинным сектором тем не менее остается, хотя и на государственной, и на общинной земле ведутся частные рабовладельческие хозяйства; разница заключается в характере собственности и владения, а именно: владение государственной землей не связано с собственностью на нее.

Таким был на ранней ступени древнейшего классового общества его первый путь развития, характеризуемый сосуществованием двух экономических секторов - государственного и общинно-частного при преобладании первого. Этот путь развития был характерен для нижней долины Евфрата, а также для долин рек Карун и Керхе (Средний Элам).