Социальный состав учащихся гимназий и университетов (в %)

* Высшие учебные заведения технического профиля.

Доля учащихся из непривилегированных сословий за 1843-1914 гг. по­высилась в гимназиях с 20 до 60 %, в университетах за 1855-1914 гг. — с 26 до 54 %, в технических институтах — до 67 %. В военно-учебных заведениях процент учащихся из потомственного дворянства с 1881 по 1903 г. сократился с 62 до 52. Вытеснение дворянства из учебных заве­дений, естественно, вело к его вытеснению из бюрократии и офицерско­го корпуса. Выходцы из потомственного дворянства среди классных чиновников в середине XIX в. составляли около 44 %, в 1897 г. — 31 %, в офицерском корпусе в 1844 г. — 73,5 %, в 1912 г. — менее 37 %. Образование являлось важнейшим каналом социальной мобильности, так как открывало возможности для карьеры на государственной или частной службе и получения титула личного или потомственного дво­рянства.

Все виды межсословных перемещений охватывали в крепостное время около 10 % каждого поколения, а в пореформенное время — более 20 %. Это немало, учитывая сословный характер русского общества той эпохи. Уровень социальной мобильности в городе был существенно выше, чем в деревне. До 1874 г. примерно на 70 % социальная мобильность была принудительной (переходы в солдаты происходили не по доброй воле); в пореформенное время принудительная мобильность осталась доминиру­ющей, но в данный период вследствие индустриализации, урбанизации и аграрного перенаселения, которые вынуждали крестьян цокидать дерев­ню, изменять профессию и социальный статус. Поскольку перемещения из крестьянства в бюргеры или военные были главными направлениями социальной мобильности и, как правило, сопровождались повышением социального статуса, можно сказать, что на протяжении XVIII-начала XX вв. в российском обществе преобладала восходящая мобильность.

Горизонтальная социальная мобильность в абсолютных цифрах охва­тывала большие массы населения, но при переводе этих данных в относи­тельные показатели оказывалась незначительной. В 1678-1858 гг. в пере­селения было вовлечено до 4,7 млн человек, что составляло в среднем в год около 30 тыс., или 0,1 % среднегодовой численности населения, сле­довательно, 2-3 % от численности каждого поколения. Во второй поло­вине XIX в. горизонтальная социальная мобильность, как и вертикальная, увеличилась примерно в 2 раза: в 1870-1915 гг. в пределах России пере­селились 8,1 млн человек по 233 тыс. человек в среднем в год, или 0,2 % среднегодовой численности населения.

Как и всюду в мире, в России жизненный успех отдельного человека зависел от социального происхождения, материальной обеспеченности, службы, образования и случая. Интересные результаты дает корреляцион­ный анализ факторов социальной мобильности чиновников в первой по­ловине XIX в. Карьера (при устранении влияния возраста) примерно на 31 % зависела от образования, на 18 % — от социального происхожде­ния, на 12 % — от богатства (числа принадлежавших чиновнику крепос­тных душ) и на 39 % — от других факторов — здоровья, национальности, родственных и личных связей, способностей, активности, благоприят­ного стечения обстоятельств. Примечательно, что роль происхождения для карьеры была относительно невелика и уступала образовательному цензу — и это в период расцвета сословного строя. Вероятно, в порефор­менном российском обществе сословный статус для жизненного успеха человека имел еще меньшее значение.

В развитом буржуазном обществе социальная мобильность была на­много выше наблюдаемой в России даже в начале XX в., например в США в 1945-1957 гг. в нее было вовлечено от 61,5 до 67,7 % самодея­тельного населения. Невысокая мобильность в крепостное время не обес­печивала представителям различных сословий равных возможностей для продвижения, но зато являлась одним из факторов высокой социальной стабильности дореформенного российского общества. Напротив, двукрат­ный рост социальной мобильности в последней трети XIX-начале XX в. увеличил шансы у лиц из непривилегированных слоев на повышение со­циального статуса, но дестабилизировал общество и послужил фактором развития революционного движения, даже несмотря на то что восходя­щие потоки социальной мобильности скорее всего превышали нисходя­щие. Подтверждение этому находим в данных об участии выходцев из духовенства в революционном движении.

Своего пика приток церковников в революционные массы достиг в 1870-е гг.: 22 % народников происходили из духовенства, в то время как его доля во всем населении страны была в 24,4 раза меньше — 0,9 %. Но и в последующем вклад духовенства в революционные кадры был значи­телен: доля духовных лиц руководящего ядра эсеров — 9,4 %, большеви­ков — 3,7 %, кадетов — 1,6 %. Экс-семинаристами были И.В. Сталин, А.И. Микоян, Н.И. Подвойский, украинский националист С.В. Петлюра, лидер энесов А.В. Пешехонов, члены ЦК кадетской партии М.С. Адже- мов, Я.К. Имшенецкий, Н.В. Некрасов. Ф.Э. Дзержинский в юности мечтал о карьере ксендза. Среди многих объяснений революционной на­строенности церковников самое социологичное и наиболее верное пред­ложил в 1863 г. А.А. Фет: «Искусственное умственное развитие, раскры­вающее целый мир новых потребностей и тем самым далеко опережающее материальные средства известной среды, неминуемо ведет к новым, не­бывалым страданиям, а затем и ко вражде с самою средою».

Исследователи, изучающие социальную мобильность, обнаружили, что в закрытых обществах люди, выбившиеся наверх, но не получившие той доли социальных благ, на которую они рассчитывали, рассматривают су­ществующий строй как помеху к достижению своих законных целей и стремятся к радикальному его изменению. А образованные и талантливые люди среди опустившихся становятся лидерами революционного движе­ния. Церковники, исключенные из семинарии, относились именно к этим категориям людей. Они происходили из духовного сословия — образо­ванного, но бедного, презираемого снизу и сверху. В семинарии они осоз­навали, как трудна и тяжела дорога к священническому сану, а награда ■— ничтожна. Карьеру в церковной иерархии могли сделать 3-5 % семинари­стов — тем, кому удавалось поступить в духовные академии. Остальных ожидала хорошо известная им судьба сельского священника — бедность, безвыездная жизнь в темной деревне и сложные отношения с крестьяна­ми. И это после 6 лет учебы и 8—10 лет послесеминарской службы! Вот почему бросившие семинарию или из нее исключенные часто находили свое призвание в революционном движении.

Итак, к 1917 г. сословия юридически утратили важнейшие специфи­ческие привилегии и превратились в классы. Однако, как это часто быва­ло в России, закон обгонял и жизнь, и массовые представления о соци­альной структуре общества, и социальные отношения, и социальное по­ведение. Социальные традиции оказались весьма живучими и служили препятствием для полной трансформации сословий в классы. Сословная парадигма, упраздненная юридически, не была окончательно ликвидиро­вана фактически и психологически, хотя в общественной практике и в массовом сознании она, безусловно, к 1917 г. потеряла свое прежнее значение. Общество пореформенного периода можно назвать протоклас- совым. Существование сословий с различными, а иногда и враждебными субкультурами, с огромной имущественной дифференциацией между ними и внутри себя затрудняло формирование не только среднего класса и граж­данского общества, но также и единой российской нации, объединенной единой культурой, единой системой ценностей, единым законом. Наличие в составе России других национальностей еще более замедляло этот про­цесс. В результате складывание российской нации и единого националь­ного государства к 1917 г. не завершилось.

Основные тезисы

1. Московское государство было обществом этакратическим с эле­ментами сословности.

2. Общество второй половины XVII-XVIII в. было протосословным.

3. Сословный строй сложился к концу XVIII в., законодательно закреп­лен «Жалованными грамотами дворянству и городам» в 1785 г. и вторич­но в «Своде законов Российской империи» 1832 г. Закон определил четыре главных сословия, которые с точки зрения престижа ранжировались как дворянство — духовенство — городское сословие — крестьянство.

4. После Великих реформ сословия стали превращаться в классы и профессиональные группы, но процесс этот к 1917 г. не завершился: по­реформенное общество — протоклассовое.

5. Сословия и классы формировались в значительной степени стихий­но в процессе взаимодействия социальных групп друг с другом и с госу­дарственными структурами, в конфликтах и взаимных уступках, под ру­ководством государства, которое юридически оформляло компромисс, делая процесс образования сословий и классов по возможности цивили­зованным.

6. Сословия являлись одновременно и реальными социальными еди­ницами, и воображаемыми сообществами. Люди ощущали себя и вос­принимали других в рамках сословной парадигмы — как крестьян, дво­рян, духовных, мещан и т. п.; люди добровольно играли роли крестьян, дворян, духовных, мещан и пр., как они прописывались в законе или обычае. Однако, имея в виду всероссийский или губернский уровень (кро­ме дворянства, которое составляли губернские и уездные корпорации), можно сказать, что сословия являлись воображаемыми или статистичес­кими сообществами, поскольку представители отдельных сословий не были объединены ни на всероссийском, ни на губернском уровне.

7. Образование сословий было большим социальным достижением российского общества. Четкое определение в законе прав и обязанностей отдельных сословий ставило отношения между сословиями и между со­словиями и государством в рамки закона, защищало людей от админист­ративного, судебного и другого произвола, развивало уважение к зако­ну и закономерному общественному порядку, создавало предпосылки для возникновения гражданского общества и правового государства.

8. Сословия были разделены внутри себя на страты. У дворянства и городского сословия средняя страта была слабой, низшая, состоявшая из бедных и неимущих, — многочисленной; богатство сосредоточивалось в руках малочисленной высшей страты. Имущественное расслоение среди духовенства было незначительным. Крестьяне до самой революции 1917 г. оставались в имущественном и социальном отношениях слабо дифферен­цированными.

9. Социальная структура всего населения в имперский период мед­ленно изменялась вследствие того, что сословия были открытыми на вхо­де и выходе, что предписанный, или наследственный, статус не блокиро­вал социальную мобильность, хотя и сдерживал ее.

10. В крепостное время внутрисословная мобильность была высокой у всех сословий; межсословная мобильность у дворянства, духовен­ства, бюргеров и разночинцев была достаточно высокой, а у крестьян­ства — низкой. Все виды межсословных перемещений охватывали до 10 % каждого поколения. На 70 % социальная мобильность была при­нудительной. Преобладала восходящая социальная мобильность. Уро­вень социальной мобильности в городе был выше, чем в деревне.

11. Во второй половине ХГХ-начале XX в. внутрисословная мобиль­ность оставалась высокой; основные направления межсословных переме­щений были прежними: из крестьянства— в городское сословие, из духо­венства— в дворянство и городское сословие. Но уровень межсословной социальной мобильности возрос примерно в 2 раза, открытость сословий увеличилась. Восходящая социальная мобильность, как правило, превос­ходила нисходящую, структурная мобильность—добровольную.

12. В крепостное время в горизонтальную мобильность вовлекалось 2- 3 % людей, во второй половине ХГХ-начале XX в. — 5-6 %, т. е. в 2 раза больше.

12. Низкая социальная мобильность до 1860-х гг. не обеспечивала пред­ставителям различных сословий и населению разных регионов равных возможностей для продвижения, но служила одним из факторов высокой социальной стабильности дореформенного российского общества. Дву­кратный рост социальной мобильности в последней трети Х1Х-начале XX в. увеличил шансы у лиц из непривилегированных слоев повысить социальный статус, но дестабилизировал общество и послужил факто­ром развития революционного движения.

Вопросы для размышления и повторения

1. В чем сходство и различие понятий касты, сословия и класса?

2. Когда сформировались сословия и почему образование сословий было боль­шим социальным достижением? Когда сословия перестали существовать?

3. Каким образом складывались сословия и классы?

4. Что такое социальная мобильность, какие виды социальной мобильности суще­ствуют, какое она имеет значение для общества и отдельного человека?

5. Какое сословие было самым открытым, самым закрытым и почему и какое это имело значение для отдельных сословий?

6. Трудно ли было в России недворянину стать дворянином, сколько в среде дво­рянства было выходцев из крестьян, мещан и купцов, и наоборот?

7. Всегда ли дворянин был богатым человеком? Российское дворянство было бед­ным или богатым сравнительно с дворянством Запада?

8. Как и почему происходила утрата дворянского статуса?

9. Кто и как мог стать священником? Многочисленным ли было духовенство в России сравнительно с западными странами? Как соотношение церковников и прихожан сказывалось на деятельности причта?

10. Почему народ в массе относился к духовенству негативно, какие это имело социальные последствия?

11. Какое сословие было самым образованным в России и почему?

12. Слово «мещанин» в современном языке означает «обыватель», человек узких взглядов, примитивный. Кого называли мещанами в дореволюционной Рос­сии? Чем они занимались? Мог ли мещанин стать дворянином или купцом?

13. Что такое коэффициент Джини?

14. Каков был уровень неравенства среди различных сословий?

15. Каков был уровень материального и социального неравенства среди кресть­ян? Мог ли крестьянин изменить свой социальный статус?

16. От каких факторов и в какой степени зависела карьера человека?

17. Каково было соотношение различных сословий, как и почему оно изменялось во времени?

18. Если соотношение сословий более чем за два столетия не изменилось, значит ли это, что социальная структура общества и само российское общество также не изменились? В чем же тогда выражалась социальная динамика?

19. Что такое средний класс? Велик ли он был в России, больше или меньше, чем в западноевропейских странах?

35