Интеллигенция в конце шестидесятых.

Наряду с производством диссидентов идеологи развертывают кампанию по нравственному разложению интеллигенции, другими словами, по производству "скрытых" диссидентов. Интеллигенцию — писателей, артистов, ученых — начинают вовлекать в массовые действа по осуждению диссидентов, включая выступления на собраниях, заявления с подписями основных сотрудников институтов. Причем это осуждение должно было проводиться в подавляющем большинстве случаев при отсутствии реальной информации. При сборе подписей использовались различные методы воздействия. Так, например за отказ подписать заявление, осуждающее Сахарова, сотрудник научного института был предупрежден, что ему не дадут защитить готовую диссертацию, после чего он сдался. Некоторые шли на хитрость, не приходя в институт в день сбора подписей. Большинство же людей, работавших в науке в тот период, особо не задумывалось над своей подписью. Многие ставили подписи искренне, и на то были причины, так как действия некоторых диссидентов производили отталкивающее впечатление. Например, ходило по рукам произведение самиздата о А. С. Пушкине, из которого следовало, что более извращенную, порочную и омерзительную личность, чем Пушкин, трудно себе представить.

Но главное состояло в том, что появились люди, и их число росло, готовые поддержать любые действия идеологов, их необоснованные нападки, люди, готовые выслужиться и извлечь из этого конкретную пользу для себя. В их шумном и яростном осуждении диссидентов не было ни грана убеждений. Ради личной выгоды, личных интересов они были готовы пойти на все. Они могли менять цвет как хамелеоны. Подавляющее большинство деятелей литературы и искусства, с особой страстью осуждавших диссидентов и славивших социализм, стали к концу 80-х "демократами". Когда Солженицына в 1974 г. выслали из СССР, в газетах были опубликованы многочисленные отклики, клеймящие "литературного власовца". Например, писатель Александр Рекемчук пишет в "Литературной газете" в заметке "Клеветник":

"Откровенный контрреволюционер, враг социалистического строя, всех многотрудных побед и свершений нашего, народа, Солженицын не обошел своей ненавистью и советскую литературу, рожденную Октябрем.

Он пытается оплевать все, что свято для миллионов умов и сердец. Со страниц сочинения "Архипелаг Гулаг" многократно срывается брань по адресу Горького — одного из мировых художников слова, основоположника литературы социалистического реализма, великого гуманиста. Глумясь над творчеством Маяковского, он с издевкой цитирует именно те строки, которые посвящены Ленину, обращены к комсомолу, к деятелям искусства,— мы знаем их наизусть и повторяем, как клятву.

Ныне Солженицын, а с ним и вся зарубежная фабрика-кухня антикоммунизма возопили о том, что отклики советских людей, в том числе писателей, на появившиеся в "Правде" и "Литературной газете" статьи о его падении и гражданском бесчестии имеют де чересчур резкий и суровый тон...

На мой взгляд, тон их можно счесть даже слишком сдержанным в сравнении антисоветским содержанием и в сравнении с разнузданным "стилем" самого Солженицына".

Через десять с небольшим лет А. Рекемчук станет одним из руководителей антикоммунистического объединения писателей "Апрель".

К концу 60-х годов заметно меняется самосознание интеллигенции в целом. Интеллигенция заявляет о себе как ведущей политической силе в событиях в СССР и странах Восточной Европы. В свое время С. Н. Булгаков отмечал, что для дореволюционной интеллигенции чужд сложившийся мещанский уклад и есть чувство вины перед народом, за счет которого она ест и пьет. Тогда на переднем плане стояла "вера наизнанку" (атеизм). Детальный анализ состояния интеллигенции на рубеже 70-х годов провел Ф. Кормер /11/, который отметил резкое отличие от прошлого, буржуазность современной интеллигенции: в манерах, в одежде, в обстановке квартир, в суждениях, в стремлении к обеспеченности и благополучию. Идеалом теперь служит жизнь американского или европейского коллеги, хотя гораздо напряженнее работающего, но свободного и хорошо оплачиваемого. Другое отличие — склонность к иррационализму, неверие в прогресс, следование за социальной модой. Противопоставляя себя, как и раньше, власти, интеллигенция не доходит до открытого разрыва. В Ф Кормер писал:

"Ей нечего было противопоставить. В ее сознании не было принципов, существенно отличавшихся от принципов, реализованных режимом. Поэтому, если вообразить, что в какой-то момент террор был бы снят и интеллигенция получила бы свободу волеизъявления, то вряд ли можно сомневаться, что ее свободное движение быстро окончилось бы какой-либо новой формой тоталитаризма, установленной снова руками той же интеллигенции".

И, наконец, как характерную черту, следует отметить принцип двойного сознания интеллигенции, т. е. двойственный подход, сочетающий взаимоисключающие оценки ко всему окружающему социуму.