Ядерные и прочие секреты

1942 г. был решающим для уранового проекта. Курчатов был эвакуирован на Кавказ — небольшое судно перевезло его в Поти. Но оттуда он, будучи экстренно вызванным, двинулся по 700-километровому пути по Волге на север, в Казань. Сюда на несколько дней приехал из Йошкар-Олы Флеров на семинар, который (воспоминания очевидца) «оставил впечатление, что все очень серьезно и фундаментально, что работа над урановым проектом должна быть восстановлена. Но продолжалась война. Неясно было, можно ли отложить исследования, нужно ли было браться за дело немедля или можно было подождать год или два». Ситуация была сюрреалистическая. Холод и дискомфорт не вязались с идеями выхода на передовую линию современной науки. Согласно воспоминаниям участников атомного проекта более всего в Казани им мешали грызуны. Ученые спали. завязав свои уши полотенцами — чтобы их не отгрызли крысы. Таков был старт одного из самых фантастических проектов в истории науки. Того решающего в истории России проекта, который в будущем сделает страну неуязвимой для внешней угрозы.

Флеров говорил прямо: необходима работа над быстрыми нейтронами — она приведет к бомбе. Для ее создания необходимы два с половиной килограмма чистого U235, что составит сто тонн тринитротолуолового эквивалента. Он предложил эскиз огромной пушки. Навстречу друг другу движутся с большой скоростью две полусферы с Ураном-235. Флеров предложил идею «компрессии активного материала».

Невидимо для всех началась еще одна битва. По мере того, как британские и американские ядерщики начали продвижение своего атомного проекта, их коллега Клаус Фукс, бывший коммунист, покинувший гитлеровскую Германию еще в 1933 году, начал передавать сведения об этом проекте сотруднику советского военного атташе. Чуть позднее связным Фукса стала некая «Соня»— жена летчика королевских военно-воздушных сил. 3 октября результаты британских исследований были доложены американскому руководителю проекта Конанту, который передал основное Рузвельту: взрывающаяся основа атомной бомбы будет весить примерно двадцать пять фунтов, взрывной эквивалент — 1800 тонн тринитротолуола. Проект будет довольно дорогостоящим. Все это было уже доложено Сталину.

Но немцы стояли под Москвой, обстановка была критическая и на несколько месяцев донесения, пришедшие от Фукса (который до отъезда в США для совместной работы с американскими ядерщиками шесть раз встречался с представителями советской военной разведки) лежали под спудом. Мы видим, что советское руководство обращается к его информации, из которой следует, что проблема атомной бомбы в принципе — в теории — уже решена и что следующим этапом будет практическая реализация этой теории.

В мае 1942 года правительственные органы обращаются в Академию наук с запросом, существует ли реальная основа для практического применения атомной энергии и насколько велика вероятность создания атомной бомбы другими странами. Ответ был осторожным и, в основном, сводился к тому, что завеса сугубой секретности должна наводить на мысль о проводимых в ряде стран практических работах. В апреле 1942 года представители разведки передали в Научно-технический совет записную книжку немецкого офицера, найденную на южном берегу Азовского моря, в которой содержался список материалов, необходимых для создания атомной бомбы. В записной книжку, прибывшей из 56-й армии, приводились вычисления выхода энергии, высвобождаемой критической массой урана-235. Советские эксперты пока еще скептически отнеслись к идее расходовать в 1942 году миллионы рублей на исследования, которые дадут результаты лишь через 10-20 лет. И лишь письмо Флерова Сталину укрепило точку зрения Кафтанова и Балезина, что, имея доказательства работы немцев в данном направлении, следует начинать работу над советским проектом — они направили соответствующее письмо в ГКО, рекомендуя создать ядерный исследовательский центр. Кафтанова, представлявшего научно-технический совет, вызвали к Сталину (конец весны 1942 года или начало лета 1942 года) и разговор был конкретный. Кафтанов признал, что проект, стоимостью 20 — 100 млн. рублей может не сразу дать результаты, но отказ от работ будет еще более опасен.

В августе 1942 года Флеров, написавший Сталину письмо о возможности создания атомного оружия, направляется в Казань. В Москве тем временем Вавилов, Вернадский, Иоффе, Хлопин и Капица обсуждают целесообразность продолжения ядерных исследований. Проект предложено возглавить Иоффе, но тот, ссылаясь на свои 63 года, предлагает поручить его Курчатову и Алиханову. Оба они приезжают в Москву 22 октября 1942 года. Курчатов приехал уже с проектом проведения подобных работ, и тогда именно ему поручили побывать в русских городах — чтобы определить, кто может быть полезен в атомном проекте. В списке Курчатова стояли Алиханов, Кикоин, Харитон, Зельдович. Курчатов возвратился в Казань именно в день осуществления Энрике Ферми цепной реакции в Чикаго. Курчатов убеждается в реализуемости проекта, он перестает бриться «до победы над немцами» и отныне окружающие (а затем и весь мир) знают его с бородой. По свидетельству Молотова, Сталин хотел знать мнение о проекте наркома химической промышленности Первухина — именно тот посоветовал ознакомить с секретными данными физиков. Именно тогда разведка знакомит Курчатова с материалами Фукса и прочими данными о работе над атомным оружием зарубежом.Возможно, решающее значение имела беседа Первухина с Курчатовым, который указал на «возможность осуществления мгновенной реакции в уране-235 с выделением громадной энергии». Видимо немцы уже идут по этому пути, они могут получить в свои руки оружие громадной разрушительной силы. Курчатов поддержал предложение Флерова возобновить работу над урановой проблемой. Письменно изложенные соображения Курчатова, Алиханова и Кикоина (из лаборатории Уральского политехнического института) были переданы Молотову. Тогда-то Молотов и сообщил Курчатову о назначении его руководителем атомного проекта. Молотов: «Вызвал к себе Капицу, академика. Он сказал, что мы к этому не готовы, и атомная бомба — оружие не этой войны, дело будущего. Спрашивали Иоффе, он тоже как-то неясно к этому отнесся. Короче, был у меня самый молодой и никому еще никому не известный Курчатов. Он произвел на меня хорошее впечатление».

В один месяц с завершением Сталинградской битвы — в феврале 1943 года создается организация исследований по использованию атомной энергии. Поразительно, градской операции получил название «Уран». Но это будет позже. Мы же находимся в том периоде, когда зимний порыв Красной армии, демистифицировавший вермахт, (впервые после Семилетней войны показавшей возможность бить немцев) начинает ослабевать. Немцы приходят в себя и, ожесточенные, начинают готовить реванш за декабрь 1941 года.