Стихира.

Стихира, как показывает само название — песнопение, написанное стихотворным размером или приуроченное к сти­хам. Современный церковный устав знает несколько видов сти­хир, различая их по месту, занимаемому ими в круге суточно­го богослужения. Это:

1. Стихиры на “Господи воззвах,”

2. Литийные стихиры,

3. Стихиры на стиховне,

4. Стихиры на “Хвалнтех.”

В древности под именем τά στιχηρά то есть βιβλία подра­зумевались учительные книги Ветхого Завета, написанные сти­хотворным размером; иногда так назывались ветхозаветные пес­ни. Вероятно, что отдельные стихи этих песен и были первона­чальных обликом стихир.

1. Стихиры на “Господи воззвах”

Это те церковные песнопения, что припеваются к отдель­ным стихам вечернего псалма “Господи воззвах” (точнее псалмы 140, 141, 129 и 116). В описании синайской утрени, то есть повествовании о посещении патр. Иерусалимским Софронием и Иоанном Моском преподобного Нила Синайского, уже упо­минаются припевы на “Господи воззвах” (VI—VII вв.). Они называются в данном случае “тропарями.” Название “стихи­ра” еще долго не было твердо установившимся. В XV в., например, св. Симеон Солунский называет еще стихиры “тропа­рями.” Полные списки Савваитского и Студийского уставов уже пользуются термином “стихира.” Древние стихиры были короче. Это видно особенно по первым стихирам на “Господи воззвах” в Октоихе. Вообще со временем размер отдельных стихир непомерно возрастает, что особенно заметно в наших славянских, в частности русских, произведениях. Современ­ный устав знает ежедневное употребление стихир на “Госпо­ди воззвах.” Количество их варьирует в зависимости от степе­ни важности празднуемого события: 6, 8 или 10. В день собора арх. Гавриила (26 марта) поется и одиннадцатая стихира с припевом “Творяй ангелы своя духи...” и только на день Вели­кого Канона, то есть в среду 5-ой седмицы Великого Поста, к обычным 6 стихирам добавляются еще и особые 24, поемые особым же напевом, так что в этот день на “Господи воззвах” поются всего 30 стихир, и так было издавна. Студийский и Евергетидский Типиконы имели на воскресение только 8 сти­хир; Студийско-Алексеевский устав — 9.

Из современных нам 10 стихир воскресной вечерни (точ­нее, поемых на Великой вечерне в субботу) можно отметить три группы, а именно:

• Первые 3 воскресные стихиры, наиболее краткие и, следовательно, более древние. Как замечает Скабалланович, их нельзя приписывать св. Иоанну Дамаскину, как это обычно, по традиции, делается, так как они про­ще по содержанию, чем песнопения Дамаскина и, кроме того, в некоторых уставах студийских, в которых “стиховные стихиры” подписываются именем Дамаскина, эти первые три на “Господи воззвах” называются “древние.”

• Вторую группу стихир на “Господи воззвах” состав­ляют так наз. “Анатолиевы” стихиры. Что значит это прилагательное сказать не легко. Предполагают некото­рые, что это означает имя автора, Анатолия, студийско­го игумена IX в., или патриарха Константинопольского V века. В пользу этого мнения говорит то, что в Октои­хе 4-го гласа эти стихиры прямо надписаны: “творение Анатолиево.” Но, как говорит Скабалланович, греческое слово άνατολικά едва ли может быть переведено, как это делается в славянских книгах на полях: “Анатолиевы”; это по гречески было бы Άνατολιακά, причем имя автора в надписании всегда выражается родительным падежом, а не прилагательным. Правильнее было бы по­этому читать эти стихиры, как “восточные,” как это де­лается в некоторых редакциях богослужебных книг. Оче­видно, это анонимные стихиры, названные так потому, что вошли, вероятно, впервые в службу в восточных Иерусалимских уставах, и не были известны в древней­ших студийских типиках. Их не было и в Евергетидском Типике, но зато они попали в итало-сицилийские. “Вос­точные” стихиры несколько длиннее и содержательнее, чем первая группа.

• Третью группу стихир на “Господи воззвах” в суббо­ту вечера составляют так наз. стихиры Павла Аморрейского (основателя Евергетидского монастыря +1054). В греческих книгах этих стихир не положено. Содер­жание их покаянное. Они, в сущности, по уставу, и не могут почти быть исполнены на “Господи воззвах,” так как всегда имеются стихиры святого Минеи или отда­ния, или предпразднества, которые и вставляются, вместо стихир Павла Аморрейского. В наших печатных Октои­хах они появились очень поздно, в самом конце XVII в.

• Последняя стихира в ряду стихир на “Господи воз­звах,” поемая обычно на “и ныне,” носит особое наиме­нование “Догматика,” или иногда просто “догмата.” Ав­тор их, по-видимому, св. Иоанн Дамаскин. По содержа­нию они великолепны и исключительно богаты. Они служат лучшим подтверждением того, что наше бого­служение, по своему внутреннему содержанию, есть хра­мовое исповедание в слух народа наших догматов, на­шего вероучения и нравоучения.

Скабалланович прекрасно устанавливает взаимную связь содержания всех восьми догматиков.

• В догматике 1-го гласа — догмат воплощения с ука­занием всемирной славы Пресвятой Девы в связи с обе­тованием о семени Жены;

• догматик 2-го гласа показывает отношение ветхоза­ветных прообразов к новозаветным событиям;

• в догматике 3-го гласа показан образ рождения Гос­пода;

• цель рождения Господа и сотериологическое значе­ние дано в догматике 4-го гласа;

• в догматике 5-го гласа показано приснодевство Бого­родицы через ветхозаветные прообразы;

• неслитное и нераздельное соединение естеств в ли­це Господа дано нам в догматике 6-го гласа, раскрываю­щем, таким образом, сущность Халкидонского верооп-ределения; .

• сверхъестественность и таинственность воплощения раскрыты в догматике 7-го гласа;

• и, наконец, в последнем, 8-го гласа, дано нам поло­жительное и краткое изложение этого важнейшего дог­мата христианства.

Таким образом, при внимательном слушании этих поучи­тельных стихир, христианин во время богослужения посвяща­ется в таинственные глубины нашей веры.

2. Литийные стихиры

Они поются при выходе священнослужителей в притвор на литию. В некоторых праздничных последованиях положе­ны особые литийные стихиры, которые и поются. Но в обыч­ный воскресный (недельный) день, когда нет никаких сти­хир на литии, они заменяются храмовыми стихирами, т.е. в честь храмового святого. Устав не указывает, какие имен­но. В службе 1-го гласа добавлено, что поются, кроме хра­мовой стихиры, и стихиры Павла Аморейского (что и по­нятно, так как на своем месте на “Господи воззвах” они обыч­но вытесняются дневными стихирами Минеи), или что настоятель изволит.

3. Стихиры “на стиховне” или “стиховны”

Они названы так потому, что присоединяются не к повсе­дневному псалму, а к особым стихам, приуроченным к данно­му дню или празднику. По Симеону Солунскому они названы так, ибо литийные стихиры не имеют стихов. В субботу вече­ра, например, к стиховнам служат припевом стихи:

1(“Господи воззвах”, на вечерне или “Всякое дыхание” на утрене)

“Господь воцарися, в лепоту облечеся

Ибо утверди вселенную, яже не подвижится

Дому Твоему подобает святыня. Господи, в долготу дний.”

В будние дни:

“К Тебе возведох очи мои. Живущему на небеси. Се яко очи раб в руку господий своих, яко очи рабыни в руку госпожи своей: тако очи наши ко Господу Богу нашему. дондеже ущедрит ны.”

“Помилуй нас. Господи, помилуй нас, яко по многу ис-полнихомся уничтожения. Наипаче наполнися душа на­ша поношения гобзующих, и уничтожения гордых.”

На Успение Пресвятой Богородицы:

“Воскресни, Господи, в покой Твой, Ты и кивот святыни Твоея.”

“Клятся Господь Давиду истиною,и не отвержетсяея.”

“Стиховные” стихиры поются не только на вечерне, но так­же и на повседневной утрене, и в таком случае они имеют стихи:

“Исполнихомся заутра милости Твоея, Господи, возра-довахомся и возвеселихомся: во вся дни наша возвесе-лихомся. За дни, в няже смирил ны еси, лета в няже видехом злая, и призри на рабы Твоя, и на дела Твоя, и настави сыны их.”

“И буди светлость Господа Бога нашего на нас, и дела рук наших исправи на нас, и дело рук наших исправи.”

На вечерне стиховные стихиры торжественнее и зна­чительнее по своему содержанию, чем стихиры на “Госпо­ди воззвах.” Также и на праздники, в частности, на Пасху, на Рождество и др. Происхождение “стиховен” достаточно древнее. В синайской утрене VII века уже имеется одна стиховна, называемая там “Тропарь на Свете Тихий или на Сподоби Господи.” “Стиховнами” они названы в уставах IX в. и встречаются уже в том же числе, что и в наше время. Воскресные стиховны, называемые “стихирами по алфави­ту,” напоминают первую главу трех стихир на “Господи воз­звах.” Приписываются они св. Иоанну Дамаскину. как о том свидетельствуют уставы студийские в южно-итальян­ской редакции и типики грузинские. Некоторые греческие иерусалимские уставы их именуют “восточные по алфа­виту”.

4. Хвалитные стихиры

— είς τούς άίνους, названные по имени “хвалитных псалмов” (148, 148, 150). Эти псалмы призывают всю тварь к торжественному прослав­лению Господа, почему и приуроченные к ним стихиры по содержанию торжественны и полны славословия. В архитек­тонике нашего суточного круга это особенно заметно и пока­зательно. Вечерня начинается с покаянно-скорбных стихир на “Господи воззвах”; несколько более величественны стихиры “стиховные,” однако, все это в тонах ветхозаветных, преобра­зовательных, как и соответствует вечернему богослужению. Утреня, начинающаяся тринитарной доксологией “Слава Свя­тей, Единосущной...” и по существу уже более близкая к но­возаветному благовестию, нарастает в своем настроении че­рез весь канон и чтения, и к моменту хвалитных достигает своего апогея. Это — самая торжественная часть утрени.

Это заключительная часть утренней синагогальной молит­вы (Скабалланович). С древнейших времен она входила в со­став христианского утреннего богослужения, чему доказатель­ством служит их наличие и в римо-католической утрени в виде laudes и у всех восточных диссидентов: коптов, армян, несториан, иаковитов. В утреннем богослужении VII века эти стихиры уже присутствуют под именем “тропарей.” Поздней­шие типики, как Константинопольский Студийский, так и Савваитский Иерусалимский их содержат. Воскресные стихиры предписаны даже в увеличенном числе — восемь.

Как особенно торжественные, эти стихиры имеют свой на­рочитый “славник” в воскресные дни и свое всегда одно и то же “и ныне” — “Преблагословенна еси....” “Славник” носит особое наименование “евангельской” стихиры, так как подоб­но эксапостиларию (о чем ниже), он пересказывает содержа­ние утреннего воскресного Евангелия. Автором их считают императора Льва VI Мудрого (886—911). Если почему-либо при сочетании праздника, имеющего свой “славник,” евангель­ская стихира уступает ему место, то все же она не отпускается совсем. Ее положено исполнить в конце утрени, перед ог­лашением преп. Феодора Студита.

Канон.

Канон — наиболее поздний облик византийского песнетворчества, в настоящем своем объеме и формах закончив­шийся в VIII—IX вв. Это сложная цепь разных ветхозаветных гимнов, переплетенных с христианскими песнопениями. Этот тип гимнографического творчества полюбился византийским писателям; первые попытки составления канонов легко на­шли себе подражателей, и очень быстро каноны заняли в бо­гослужебном обиходе первенствующее место, совершенно вы­теснив из употребления кондаки. Трудно сказать, в чем сек­рет такого успеха. Нельзя, однако, не признать, что в большом числе случаев позднейшие подражания первым образцам остав­ляют желать многое; необходимость придерживаться одной определенной формы и мерки зачастую придают отдельным тропарям и даже песням канона характер малосодержатель­ных похвал данного лица или события. С вопросом о канонах встает ряд параллельных тем, разрешение которых важно для литургиста: это связь канонов с библейскими песнями, исто­рия канонов, состав канона; кроме того, весьма поучительна история научной разработки канонов и в связи с этим — ис­тория греческой гимнографии вообще.

а) Библейские песни, о которых было сказано выше до­вольно кратко, представляют собою обоснование канонов. Над­лежит ознакомиться с их содержанием и с взаимной связью между этими песнями и песнями наших канонов. Всего в Биб­лии записано 12 песен, но песни Деворы (Суд. V гл.) и Езекии (Ис. 28:11-20) не вошли никак в богослужение наше и, таким образом, десять песней составляют фон нашего кано­на. При этом некоторые песни соединились в одну, а некото­рые, наоборот, разделились. Схематически это выглядит так:

1. Песнь Моисеева (Исх. 15:1-19) дала 1 п. канона

2. (Вт. 32:1-43)

3. Анны (I Цар. 2:1-11)

4. Аввакума (Авв. 3:1-19)

5. Исаии (Ис. 26:9-19)

6. Ионы (Ион. 2:3-10)

7. 3-х отроков составила две песни канона, а именно (Дан. 3: 26-56) дала 7 п. канона, а (Дан. 3:67-88)

8. Богородицы (Лк. 1:46-55) не создала отдель­ной песни канона, вошла неизменной частью и целиком во все почти дни года, как т. наз. “Честнейшая,” стоя­ щая между 8-ой и 9-ой п. канона.

9. Захарии (Лк. 1:68-79) дала 9 п. канона.

Скабалланович замечает: “Песни расположены в каноне приблизительно в хронологическом порядке; только песнь Ав­вакума переставлена с песнью Ионы, может быть, чтобы для 6-ой песни канона, как заключительной в отделе, взять более трогательную библейскую песнь. При этом нельзя не заме­тить, что песни радостные заняли нечетные места, а скорб­ные — четные (ср. Шестопсалмие), исключая песни 7 и 8, где для этого принципа пришлось бы конец песни поставить рань­ше начала...”

Обличительная песнь Моисея из Второзакония, по своему характеру составившая тему второй песни канона, приуроче­на только ко времени Великого Поста, так что в большую часть церковного года в каноне отсутствует вторая песнь.

Эти упомянутые девять библейских песен (или, точнее, восемь, так как песнь Богородицы стоит совсем особняком) дали темы авторам канонов для составления отдельных песен оного. Это совсем очевидно из содержания так наз. “ирмо­сов,” которые очень часто составлены из отдельных выраже­ний данной библейской песни, или даже целиком ее воспроиз­водят. Как пример можно привести: “Помощник и покрови­тель бысть мне во спасение, сей мой Бог и прославлю Его, Бог Отца моего и вознесу Его, славно бо прославися,” или “Вонми небо и возглаголю.,..” Иногда эта связь — не буквальная, но все же идеологически вполне выдержанная, как например: “Вод­ного зверя во утробе длани Иона крестовидно распростер, спа­сительную страсть проображаше яве...,” или “Образу златому на поле Деире...” и т. д. Но весьма часто никакой связи, ни буквальной, ни по содержанию в том или ином ирмосе не сохранится, как например, в таком случае, как наиболее час­тая в году катавасия: “Отверзу уста моя и наполнятся духа и слово отрыгну Царице Матери и явлюся светло торжествуя и воспою радуяся Тоя чудеса.” Или: “Царю царей, яковый от яковаго един слове происшедый....”

В идеале, который предстоит перед творцом канона, тема библейской песни должна быть выдержана не только в ирмосе данной песни, но и во всех ее тропарях, что, само собой по­нятно, невозможно. Кроме верности библейскому содержанию песни, автор ведь должен вложить в данную песнь канона и прославление святого сегодняшнего дня или празднуемого со­бытия. Иногда это делается мастерски, особливо, когда к тому есть прямая связь; чаще же приходится прибегать к натяжкам или игре слов, как например: Пелагея и πέλαγος — пучина; еще же чаще никакой связи идей найти невозможно, и ника­кая игра слов помочь не может автору, обязанному во что бы то ни стало вставить прославление какого-нибудь преподобно­го или иконы Божией Матери в рамки темы о переходе через Черное море или пребывании Ионы во чреве кита. Весьма часто поэтому авторы должны влагать в уста своих “героев” те или иные выражения данной библейской песни; в 8-ой пес­ни поэтому очень многие мученики, преподобные, святители и благоверные цари неизменно “вопиют”: “Вся дела Господня Господа пойте и превозносите во вся веки.” Это указывается потому, что при писании кондаков Роман Сладкопевец или иные авторы, не будучи связаны никакой темой, кроме той, которая ими прославлялась, свободно развивали свои мысли, богословствовали, творчески провещавали о том или ином со­бытии или лице. Они вышивали подчас смелые узоры, созда­вали свои образы, не боялись полетов своего поэтического дарования. Творец канона не может быть так свободен и все­гда его язык и перо связаны этими девятью библейскими сю­жетами: переходом через Черное море для 1-ой песни, обличе­нием иудеев для 2-ой, пророком Аввакумом для 4-ой, Ионой для 6-ой и т. д. Понятно поэтому, что богословское и поэтиче­ское качество канонов по сравнению с кондаками более сла­бо. Бесспорно, что плоды поэтических вдохновений Дамаскина, Косьмы, Андрея и Феофана для прославления великих Гос­подских или Богородичных праздников находили свои прекрасные образы в некоторых песнях канона; но при подра­жании их учениками и последователями связь Ветхого Завета и церковно-исторического события улавливалась гораздо мень­ше и малоталантливее, и эти каноны, т.е. большинство их, в наших Минеях представляют собой натянутые сравнения, иг­ру слов или часто просто риторические ухищрения. Да и нельзя просто требовать, чтобы на все дни церковного года для всех мучеников и преподобных, жития и подвиги которых так, в общем, мало отличаются одни от других, находились вечно новые обороты, образы и краски, обязательно к тому же свя­занные с этой именно библейской темой.

Кроме этой связи по содержанию, устав церковный связы­вает и употребление песней канона с библейскими песнями. Библейские песни не только послужили темой авторам кано­нов, но, наряду с песнями канона, употребляются и по сию пору в церковном богослужении. Стихи библейских песен слу­жат так сказ. припевами к отдельным ирмосам и тропарям канона. Библейские песни употребляются в трояком виде:

• в целом их виде в Великий Пост (но не все ежедневно),

• в сокращенном — в будни,

• и еще в более сокращенном — в воскресения, праздни­ки, пред- и попразднества и в субботы (Скабалланович).

Но почти повсеместная практика упразднила употребле­ние стихов библейских песен, кроме как в Великий Пост. Их заменили особыми сокращенными припевами в честь празд­нуемого лица или события: “Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе,” или “Помилуй мя, Боже, помилуй мя,” или “Пресвятая Богородица, спаси нас,” или “Преподобный отче... моли Бога о нас.”

б) Второй вопрос, который возникает в связи с темой о богослужебных канонах, это вопрос об их возникновении и историческом развитии. Положительно установленной даты их появления история не знает. Следует вспомнить, что ранее христианское богослужение знало употребление отдельных биб­лейских песен, как о том сказано было выше. Но никаких данных о церковно-богослужебных канонах мы не имеем до VII века. Первое положительное свидетельство, по-видимому, является в известном описании Синайской утрени. Там же упоминаются “тропари,” припеваемые к 8-ой песни библей­ской. Скабалланович предполагает, что в то время на Синае все библейские песни пелись просто, со своими припевами, тогда как для 8-ой уже существовали особые припевы. “Если так — говорит он, — то первоначальной формой канона был однопеснец. Однопеснец постепенно возрос до двупеснца че­рез присоединение к 8-ой песни 9-ой: одна грузинская Минея 1Х-го в. на большинство дней года имеет двупеснцы из 8 и 9 песни, давая полные каноны только на величайшие праздники и трипеснцы для триодного периода. Кроме 8 и 9 песен, посте­пенно стали присоединять тропари и к рядовой песни дня, в понедельник к 1-ой песни и т. д.; так возник трипеснец, кото­рый, подобно двупеснцу, некоторое время был, должно быть, исключительною формою канона; след такой практики — ны­нешние трипеснцы на повечериях в предпразднества Р. X., Богоявления и особенно Преображения.” Это мнение нашего ученого литургиста особенно важно для истории творчества богослужебных канонов.

Предание довольно долгое время считало первым авто­ром этой новой формы церковной поэзии патриарха Иеру­салимского св. Софрония. Но, как доказывает Карабинов, в своей “Постной Триоди” (стр. 97), трипеснецы, приписы­вавшиеся Софронию, в действительности принадлежат преп. Иосифу Песнописцу, IX в. По-видимому поэтому, основопо­ложником этого нового вида богослужебной поэзии надо считать св. Андрея Критского (650-726)⁸. Самым знамени­тым его творением в этой области надо признать “Великий канон,” исполняемый в четверг 5-ой седмицы Вел. Поста целиком и в первые четыре дня первой седмицы, разделен­ный на четыре статии. Великим он назван по своей длине: всего по 250 строф или тропарей. Каждому стиху библей­ской песни соответствует тропарь канона. Замечательно то, что ирмосы канонов св. Андрея почти буквально повторяют библейскую песнь (“Помощник и покровитель...” или “Вонми небо...”) или ее очень близко перефразирует. Ирмос, по-видимому, есть изобретение самого св. Андрея. Это важно для вопроса о составе канонов. Как уже было указано, этот новый облик церковный поэзии очень быстро нашел себе подражателей. За Андреем Критским на этом поприще под­визаются: свв. Иоанн Дамаскин, Косьма Маиумский, Сте­фан Савваит, Феодор Студит, Иосиф Песнописец и ряд дру­гих менее известных и даровитых авторов.

Для времени св. Андрея Критского характерно, что 2-я песнь в его канонах еще не исключалась; каноны всех праздников ее имели. Примером может послужить канон Лазаревой суббо­ты. Сохранил ее и Дамаскин⁹. После, когда ее стали уже про­пускать, это обнаружилось в акростихах; например из Κήμεντος получилось бессмысленное “Ктщеуго”;. Косьма Маи­умский уже не писал 2-х песен. Во время св. Андрея Критско­го песни канона содержали обязательно предпоследним тро­парем из “Слава” — троичен, а последним, на “и ныне” — богородичен. Св. Иоанн Дамаскин сохраняет только богоро­дичные тропари, исключая часто “славники” с троичным со­держанием. Косьма Маиумский исключает уже и богородич­ные. Характерным отличием творчества св. Иоанна Дамаскина является сравнительная краткость его канонов в отличие от св. Андрея. Если этот последний старался подыскать для всех стихов библейской песни соответствующее количество тропарей своего канона, то Дамаскин часто ограничивался дву­мя-тремя тропарями. Сначала количество тропарей в канонах не выдерживалось с абсолютной строгостью. С Х-XI веков все типики, как Иерусалимские, так и Студийские, стали вво­дить определенное число тропарей и этим измерять важность праздника¹⁰. Еще одним любопытным отличием творчества св. Иоанна Дамаскина являются его знаменитые каноны на Рож­дество, Богоявление и Пятидесятницу, написанные ямбиче­ским триметром и приближающимся в этом отношении к древ­ним образцам греческой поэзии. Это — последняя попытка реставрации древних традиций в церковном песнетворчестве. Подражатели св. Андрея, св. Косьмы и св. Иоанна Дамаскина уже не имели тех дарований и того вдохновения, которыми обладали эти авторы. В песнетворчество проникло подража­ние, содержание стало очень часто заменяться внешней формой, увлечением акростихами, игрою слов и пр. В канонах, как говорит Миркович, преобладает более совершенная тех­ника в ущерб поэтической силе. Это то, что заметно отличает каноны, как тип песнетворчества, от кондаков. Связанность формою и темою библейских песен придала канонам, при ви­димом единстве их внешнего облика, несравненно большую бледность содержания и, главное, поэтической силы. Кроме того, и богословское содержание канонов позднейшего време­ни почти ничтожно, чего нельзя сказать о канонах Андрея, Косьмы и Дамаскина на большие праздники и в особенности о кондаках, часто являющихся законченными симфониями на определенные богословские темы.

Кроме ослабления связи между библейскими песнями и содержанием церковных богослужебных канонов, надо ука­зать и на постепенное вытеснение стихов библейских песен из богослужебного употребления и замены их особыми припе­вами, как это было уже выше указано. Когда этот обычай появился, сказать с точностью трудно, но в памятниках XVI ве­ка уже эти припевы известны. При этом великие праздники имели свои нарочитые, так сказ. индивидуальные запевы, напр. на Рождество — “Слава, Господи, Рождеству Твоему...,” на Богоявление — “Слава, Господи, крещению....” Во всяком случае, это вошло и в старообрядческие типики; при этом старообрядцы сохранили эти индивидуальные для праздников запевы: “Слава вознесению, преображению, сретению” и т. д., тогда как у нас возобладали унифицированные запевы для Гос­подских праздников: “Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе,” или для Богородичных — “Пресвятая Богородице, спаси нас.”

Первые воскресные каноны Октоиха, как утверждает Скабалланович, несомненно принадлежат св. Иоанну Дамаскину. Крестовоскресные каноны более позднего происхождения, но в списках уставов XIII века они уже упоминаются. Богородич­ные каноны в недельные дни происхождения иерусалимского и неизвестны студийским и евергетидским типикам. Вообще надо сказать, что Октоих в смысле своего состава претерпел значительные изменения: менялись тропари, их количество, их место, менялись ирмосы и т. д. Вообще же критическая работа над нашими богослужебными книгами еще ждет сво­его православного исследователя. Запад уже этим интересуется и начинает работу в этой области; мы же пребываем в лености и неведении. Нас это просто не интересует; тогда как, если внимательно сравнить книги греческие и славян­ские, то несовпадение между ними есть очень частое и неис­следованное явление.

в) Третий вопрос, интересующий нас в канонах — это со­став канона. Библейская песнь послужила основанием и те­мой для песен канона. Некоторых писателей она заставляла придерживаться почти буквально, другие, позднейшие, стали отступать от этого правила. Теперь, когда исполнение библей­ских песен вышло из употребления¹¹, канон сделался чем-то почти совсем независимым и обособленным.

В современном их облике каноны состоят из следующих основных частей:

1. девять¹² песен,

2. каждая песнь составлена из: ирмоса, тропарей, катавасии

3. стихи библейских песен, припевавшиеся раньше к каж­дому тропарю, заменились вышеуказанными припевами.

4. акростих, или краегранесие, не имеющий никакого упот­ребления, но важный часто для определения автора канона или времен его составления.

Количество песен в каноне, как это уже было указано, изменилось со временем. Началось, по-видимому, с однопеснца, потом стали возникать дву-, три- и четверопеснцы; нако­нец, со св. Андрея Критского вошли в употребление полные каноны, соответственно числу библейских песен, в девять пе­сен. В сущности, и тут число девять не постоянно; Великим Постом вторая песнь поется, тогда как в иное время года она почти всегда отсутствует; кроме того, песнь Богородицы, пре­бывая постоянно неизменной, занимает свое особое место ме­жду восьмою и девятое песнями. Иногда эта последняя, в слу­чаях, когда “Честнейшую не поем,” заменяется особыми “задостойниками” или величаниями празднику в настоящем смысле этого слова. Величания, поемые во время полиелея, есть принадлежность только русской и сербской церковных практик, тогда как греческий типик их не знает. Под “велича­ниями” у греков понимаются именно эти запевы к девятой песни, “егда Честнейшую не поем.” Время Четыредесятницы, время Триоди, предпразднественные дни Рождества Христо­ва, Богоявления, один день перед Преображением и некото­рые дни Цветной Триоди знают и теперь употребление со­кращенных канонов в две, три и четыре песни; при этом 8-я и 9-я поются всегда, а третья или четвертая припеваются к ним в зависимости от дня седмицы.

Каждая песнь канона имеет своими составными частями особые строфы: ирмосы, тропари и катавасию.

1. Ирмос

Ирмос, от είρμός — связь, ряд или от глагола εϊρειν — нанизывать, ставить в ряд, в связь с чем-либо. Для уяснения себе этого надо помнить, что авторы наших церковных песно­пений были не только поэтами, но и композиторами — мелодами. Творя свое поэтическое произведение, такой автор писал и соответствующую мелодию для него, вполне ему отвечаю­щую. Единство авторства поэтического и музыкального объ­ясняет и целостность по духу и настроению этих древних цер­ковных песнопений. При этом авторы старались выдержать свои поэтические творения в строгой зависимости от правил метрики и ударения. Соблюдалось количество слогов, качест­во их (длина или краткость) и соответственная мелодия. При переводе песнопения с греческого на другие языки (арабский, славянский и пр.) исчезало это строгое соответствие метрики и мелодии. Переводные произведения естественно не сохра­нили всех этих достоинств оригинала. В особенности этого нельзя оценить в таких перлах церковного песнотворчества, как ямбические триметры св. Иоанна Дамаскина на Рождест­во, Крещение и Пятидесятницу. Ирмос и является в этом от­ношении известным образом, — ив смысле метрики, и мело­дии, и в идеальном понимании, — ив смысле содержания. Поэт, составляя свои ирмосы, давал себе, так сказ., извест­ный образец метрический и мелодический для своей песни, для всех ее тропарей. Кроме того, по крайней мере в первое время творчества канонов, то есть в эпоху Андрея Критского, отчасти Косьмы и Дамаскина, ирмос бывал и более или менее близким воспроизведением стиха библейской песни. Иногда это было почти буквально ¹³, или близко по содержанию¹⁴, или более или менее удачные варианты той же темы¹⁵. Из сказан­ного явствует, что ирмос есть идеологическая связка между данной песнью канона и песнью библейской; он является и музыкальной, и метрической связкой и образцом для всех тро­парей данной песни канона. Все тропари должны были бы и в смысле ударения, количества слогов и напевов быть пристав­ленными в ряд к данному ирмосу, быть на него нанизанными.