5 Октября враг прорвал первую линию обороны — между Ржевом и

Вязьмой. В боях под Вязьмой оказались в окружении дивизии народного

ополчения города Москвы. В июле в Москве было сформировано 12 дивизий

народного ополчения, всего 16 дивизий.

У той идеи был маститый автор: секретарь ЦК, МК и МГК ВКП(б) А.

С. Щербаков. Именно он, выступая на заседании ГКО, предложил:

оборонять подступы к Москве, кроме кадровых частей, должны и сами

москвичи. 4 июля ГКО принял постановление «О добровольной мобилизации

трудящихся Москвы и Московской области в дивизии народного ополчения».

В соответствии с ним намечалось формирование 12 дивизий народного

ополчения. В каждой дивизии предусматривалось иметь 11,6 тыс. бойцов и

командиров. К 10 июля в основном укомплектованы 12 дивизий народного

ополчения.

«В ополчение записывались просто, — рассказывали ветераны. — В

институте по рядам ходил листок бумаги. И кто хотел, вписывал свою

фамилию. Тех, кто не записался, мы презирали». Дело добровольное, а это

значит — в ополчение записывались самые совестливые, честные,

176

мужественные. Вглядимся в их лица. На сборный пункт торопится Сергей

Кудашев, потомок старинного рода. Одному его прадеду Державин

посвятил поэтические строки в стихотворении «Певец во стане русских

воинов», другому — Кутузов вручил именную шпагу «За храбрость». Сергей

Кудашев, став артиллеристом, погибнет под гусеницами танков.

С вещевым мешком идет профессор Московской консерватории А. Б.

Дьяков, выдающийся пианист, лауреат международного конкурса. Он не

выйдет из окружения и погибнет в концлагере. Актер театра Виктор

Розов, будущий драматург. Он будет тяжело ранен. Ему, истекающему

кровью, скажет его друг, актер Сергей Шумов, предчувствуя свою гибель:

«Завидую тебе, Витя…». Все они уходили рядовыми бойцами — студенты и

преподаватели МГУ, МГПИ им. Ленина, консерватории, юридического

института, писательская рота, рабочие «Трехгорки», ученые,

конструкторы в гражданской одежде. Вместо мисок брали с собой

тетради с формулами и проектами, томики стихов…

С вещевыми мешками уходили тысячи тех, с кем связывали надежды в

науке, искусстве. Им долго махали вслед. Никто еще не знал, что с ними

будто душа отлетала от Москвы. Такой страшной будет потеря. Писатель

Юрий Лебединский записывает в своем дневнике: «Идти мне трудно, в

глотке горит, на ногах лопаются пузыри. Идешь будто по стеклу. Так идем

мы на запад. За околицей начинаем рыть окопы. Все глубже уходишь в

землю. Не только руки болят, не только плечи и поясница, ноют кости,

тянет внутренности. Может быть, завтра здесь нам придется

сражаться». Пешим ходом шли к фронту. Триста километров, если

считать по прямой.

В сентябре 1996 г. двое поисковиков братья Акимовы нашли под

Вязьмой около деревни Панфилово железный сейф, в котором хранились

документы политотдела 22-го полка 8-й Краснопресненской дивизии

народного ополчения. Почти в каждом документе, идущим под грифом

«секретно», ощущаешь будущую трагедию. Политруки пишут в донесениях:

177

многие ополченцы не умеют стрелять, не хватает винтовок и гранат. «На

90 бойцов получили 50 учебных патронов. Ждем гранаты. Пока склад полка

не дает их». «Наши бойцы совершенно не обучены. И в таком состоянии они

представляют собой хорошую мишень или пушечное мясо». «2/3 бойцов

никогда не стреляли из винтовки, не умеют вести штыковой бой, метание

гранат и т.д. Ополченцы учатся военному делу на привалах…».

Рассказ, который записала журналист Людмила Овчинникова в Москве:

«Мы выкопали окопы рядом с шоссейной дорогой. Никто из нас до этого не

был в боях. Мы замерли, услышав грохот танковых моторов. Нас охватило

оцепенение. Все, что было в наших руках — бутылки с зажигательной

смесью и гранаты, — стали бросать по танкам. Сколько мгновений это

длилось? Немцы стали буквально расстреливать нас. Кругом стонут

раненые». Под Вязьмой были окружены четыре наши армии, в том числе и

почти все дивизии московского народного ополчения. Многие из них попали в

плен и погибли в немецком плену. Один из ополченцев сказал: «Под Вязьмой

погибла московская интеллигенция. Еѐ лучшая часть — элита. Мы-то знаем

об этом».