Лекция 2. Социально-экономическое развитие украинских губерний в 60–90 гг. XIX в. План:

1. Украинское пореформенное село.

2. Промышленность и транспортная инфраструктура украинских губерний.

3. Новые социальные группы украинского общества: генезис и особенности формирования.

4. Урбанизационные процессы в украинских губерниях.

Хотя реформа 1861 г. освободила крестьян от помещиков, экономическое положение деревни не улучшилось. Статистические описания пореформенной жизни крестьян похожи на стон и плач. Крестьяне оказались обложены невыносимым бременем выплат при вопиюще малом количестве отведенной им земли. А ведь кроме выплат за свои наделы крестьяне вынуждены были платить и подушную подать, и целый ряд «косвенных» налогов или пошлин: на сахар, чай, табак, хлопок, изделия из металла, на водку. Согласно докладу специальной правительственной комиссии, изучавшей причины обнищания крестьян, сумма их налоговых выплат (учитывая компенсацию за землю) десятикратно превышала выплаты дворян. Даже после того как правительство в 1886 г. отменило подушную подать, а в 1905 г. – компенсации, большую часть крестьянских денег продолжали поглощать непрямые налоги.

Чтобы выполнить свои финансовые обязательства, крестьянин вынужден был залезать в долги к богатому соседу, а иногда (в особенности на Правобережье) к ростовщику-еврею. Но поскольку проценты часто превышали 150, крестьяне, как правило, только еще туже затягивали на своей шее долговую петлю. Некоторые для уплаты долгов пытались торговать малыми излишками сельхозпродукции, но мелкое крестьянское хозяйство при невысоком спросе, удаленных рынках сбыта и низких ценах практически не давало никакой прибыли. И в конце концов оставался один выход: снова наниматься на работу к помещику или богатому соседу, что и делали крестьяне-бедняки, причем часто за очень низкую плату.

Хроническое отсутствие денег у 90% населения никак не способствовало экономическому развитию Украины. Большинство крестьян не могли купить ни дополнительные земельные участки для расширения производства, ни новые орудия сельскохозяйственного труда для увеличения его производительности (не говоря уж о машинах). И на Лево-, и на Правобережье около половины крестьян были безлошадными, не имея при этом и более-менее современного металлического инвентаря. Пахарь, запряженный в деревянный плуг, был здесь обычным явлением. Отсутствие денег ослабляло внутренний рынок Украины и препятствовало развитию торговли, промышленности и городов.

Крохотные наделы 1861 г. (а в Украине они были еще меньшими, чем в других губерниях империи) едва могли удовлетворить даже скромные нужды их владельцев. А естественный прирост населения (во второй половине XIX в. Российская империя, как и большинство стран Европы, переживала демографический взрыв) усугублял крестьянские беды до степени национальной катастрофы. Между 1861 и 1897 гг. население империи увеличилось с 73 до 125 млн, а к 1917 г. достигло 170 млн. В частности, в Украине количество населения менее чем за 40 лет выросло на 72%.

Поскольку большинство украинцев жили в селах, именно здесь более всего ощущалось демографическое давление. В 1890 г. и на Лево-, и на Правобережье на один акр пахотной земли (2,5 десятины) приходилось вдвое больше людей, чем в 1860 г. Таким образом, эти регионы превратились в самые густонаселенные в Европе (в Англии на один акр пахотной земли приходилось в это время вдвое меньше людей, чем в Украине). Что же вызвало столь стремительный скачок? Прежде всего улучшение медицинского обслуживания, которому способствовали земства, резкое сокращение детской смертности (хотя при всем при том смертность на каждую тысячу жителей Российской империи все еще оставалась вдвое более высокой, чем в среднем по Западной Европе).

Последствия двух взаимосвязанных проблем – перенаселения и недостатка пахотной земли – не замедлили сказаться в виде повышения цен на землю. В некоторых регионах, прежде всего в южных степях, в 1900 г. они в три – четыре раза превышали цены 1861 г. А это окончательно замыкало порочный круг, ибо делало совершенно недоступной для крестьянина покупку новой земли, которая ему была столь жизненно необходима.

Другим результатом перенаселения стала безработица. Подсчитано, что в 1890-е годы реальное количество рабочих рук в Украине достигало почти 10,7 млн, из них в сельском хозяйстве требовалось 2,3 млн, в других отраслях экономи­ки – 1,1 млн. Таким образом, излишек рабочей силы составлял 68 %, или 7,3 млн. Все эти люди были безработными или имели работу от случая к случаю, практически ведя полуголодное существование. Не удивительно, что по уровню жизни украинцы далеко отставали от Запада. Так, за 1900 г. среднестатистический датчанин съел 2166 фунтов хлеба, немец — 1119, венгр — 1264, а украинец — только 867 фунтов, и это при том, что в Украине — «житнице Европы» — хлеб был для крестьянина основным продуктом не только производства, но и питания...

Отчаявшись когда-либо получить в достатке земли на родине, крестьяне готовы были отправиться в любые страны, где бы им пообещали ее много. При этом, в отличие от западноукраинских крестьян, в поисках земли и работы отправлявшихся за океан, крестьянам Российской империи не нужно было эмигрировать за ее пределы. Им достаточно было преодолеть большую часть ее территории в восточном направлении, где близ Тихого океана, в бассейне Амура были свободные земли. Между 1896 и 1906 гг., после сооружения Транссибирской железнодорожной магистрали, на Дальний Восток переселилось около 1,6 млн украинцев. Суровые условия освоения дальневосточных земель заставили многих вернуться домой. Но несмотря на это, в 1914 г. на Дальнем Востоке постоянно проживало уже около 2 млн украинцев. Более того, украинцев переселилось сюда в поисках земли вдвое больше, чем русских. И в то самое время, когда западные украинцы, недавние подданные Габсбургов, осваивали прерии Западной Канады, украинцы в Российской империи распахивали берега Тихого океана.

Несмотря на общее для крестьян беспросветное существование, некоторые из них, как водится, умудрялись работать и хозяйничать лучше других. Соответственно в пореформенный период четче проступают имущественные отличия между крестьянами. В сущности, социальная структура пореформенной украинской (как, впрочем, и русской) деревни лишь отражала ту самую общечеловеческую особенность, что подмечена в знаменитом афоризме Олдоса Хаксли: «Люди имеют обыкновение делиться на высших, средних и низших».

В полном соответствии с этой бесспорной истиной пореформенная деревня быстро разделилась на три социальные группы. Первую составляли относительно богатые крестьяне, или «кулаки» (по-украински – «куркули»). Вторую — крестьяне среднего достатка, «середняки». Были, наконец, и беднейшие крестьяне — «бедняки».

К первой группе можно было отнести 15–20% жителей пореформенной деревни. Само слово «кулак» сразу вызывает в сознании образ жестокого и прижимистого мужика, беспощадного эксплуататора своих же односельчан. На деле имела место, конечно, и эксплуатация — но лишь как один из компонентов (частый, но отнюдь не непременный) реального образа кулака. Другие – обязательные – компоненты: тяжкий труд до седьмого пота, инициатива и немного удачи. Все это вместе взятое помогало этим 15—20 % сельчан богатеть, в то время как другие неуклонно беднели. Затем они вступали между собою в браки, тем самым еще увеличивая и сохраняя от поколения к поколению семейное добро. «Средний кулак» имел 65–75 акров земли, несколько лошадей, неплохую сельхозтехнику. Нанимая батраков, он выращивал урожай на продажу. Вот этих-то удачливых крестьян клеймили В.И. Ленин и советская наука, литература и т. д. Образ кулака был неизменно отрицателен, их рассматривали в качестве деревенской буржуазии и эксплуататоров-кровопийц. Напротив, западные ученые не склонны преувеличивать социально-экономические отличия кулаков от прочей крестьянской массы. Пусть они и в самом деле эксплуатировали односельчан – а те ненавидели их и завидовали, но и в собственных глазах, и даже в глазах завистников кулаки всегда оставались именно крестьянами, а не помещиками или мещанами. Да и деревенский бедняк на деле мечтал вовсе не «ликвидировать кулачество как класс», а стать одним из представителей этого «класса».

Вторая группа — «середняки» — была значительно больше первой, составляя примерно 30 % всего сельского насе­ления. «Средний середняк» имел 8—25 акров земли, и этого вполне хватало на то, чтобы прокормить семью. Часто у середняка было несколько лошадей и несколько голов скота. В отличие от кулаков середняки редко могли позволить себе покупку сельскохозяйственной техники. Но в общем и эти представители деревенского «среднего класса» были люди солидные, работящие. Особенно широко этот крестьянский тип был распространен на Левобережье, где расписные белые хаты самим своим видом говорили о гордости хозяина своей независимостью и достатком.

Но, конечно, больше всего было «бедняков» — примерно около половины всего крестьянства. У них или вовсе не было земли, или было всего каких-нибудь несколько акров, явно недостаточных для нормального существования. Чтобы выжить, бедняк вынужден был наниматься к богатому соседу или помещику, а то и покидать на время насиженное место в поисках сезонной работы. Беднели люди по разным причинам (как, впрочем, и богатели). Часто такие несчастья, как болезнь, преждевременная смерть кормильца или стихийное бедствие, заставляли семью продать свою землю, и таким образом она надолго (часто навсегда) лишалась единственно надежной хозяйственной опоры. А бывало и так, что люди не могли свести концы с концами из-за неумелого, безалаберного хозяйствования, лени или пьянства. Так или иначе, и без того большое количество бедняков медленно, но верно росло – а это означало, что в тихом деревенском омуте завелась червоточина ненависти и беспокойства. Вот, кстати, почему многие революционеры считали, что взорвать Российскую империю можно именно и только из деревни.

Ни щедрые земельные наделы, ни финансовая поддержка правительства, ни целый ряд сохранившихся преимуществ и привилегий после 1861 г. не могли уже сдержать резкого упадка дворянства. Причина была в том, что большинство дворян не умели превратить свои поместья в выгодные коммерческие предприятия. На месте каждого из них хороший хозяин, имея столь солидный капитал, не растранжиривал бы его попусту, а вложил в сельскохозяйственную технику, нанял бы работников вместо освободившихся крепостных, мобилизовал бы всю инициативу и трудолюбие (впрочем, по понятиям российского дворянства, все это — «немецкие» качества и свойства) — и преумножал свои доходы... Но вместо всего этого дворяне предпочитали залезать в долги: к 1877 г. около 75% российского дворянства состояло в крупных должниках. Поэтому им приходилось распродавать свои имения, благо и покупатель был под рукой, в своей же деревне — честолюбивый, предприимчивый крестьянин-кулак. Таким образом с 1862 по 1914 гг. дворянское землевладение в Украине сократилось на 53 %. Исключение составляло Правобережье, где обширные имения по-прежнему принадлежали сказочно богатым польским магнатам, которым и в новые, трудные для большинства помещиков времена удавалось сохранить лицо.

В целом же в Украине, как и по всей империи, традиции дворянской элиты, да и само ее существование, быстро предавались забвению. Продав свои поместья, дворяне навсегда перебирались в города, становясь обычными чиновниками, офицерами, интеллигентами. Правда, они по-прежнему пользовались большими социальными преимуществами, да и большинство пахотных земель вплоть до 1917 г. все же оставалось в их руках. И все же после того как помещик утратил свою беспредельную власть над крестьянами и по мере постепенного перехода земель к новым хозяевам — дни дворянства как сословия были сочтены.

Как ни парадоксально, при общем обнищании и застое в украинском селе роль его как «житницы Европы» продолжала расти. Происходило это благодаря тому, что небольшой части дворянства вместе с предпринимателями из других сословий удалось, вопреки общей тенденции, сделать из своих поместий огромные агро-предприятия, поставлявшие продукцию на имперский и зарубежные рынки. Ненормальность такого положения уловил российский министр финансов И.А. Вышнеградский: «Недоедим, но вывезем!».

Впрочем, экспорт продовольствия имел довольно ограниченный, региональный характер: в нем принимали участие лишь некоторые губернии и сравнительно небольшой процент населения. Еще в начале XIX в. роль основного поставщика зерна на экспорт прочно утвердилась за степными причерноморскими губерниями, где было много свободных для освоения земель и ближайших портов. Задолго до освобождения крепостных степные помещики, активно увеличивая посевные площади, уже использовали наемный труд и вкладывали капиталы в сельхозтехнику. После 1861 г., когда количество свободной и мобильной рабочей силы резко возросло, а коммуникации улучшились, Украина вообще и степные губернии в частности увеличивали производство продуктов питания быстрее, чем остальные части империи. В начале XX в. 90 % экспорта пшеницы (а это, кстати, была основная статья экспорта Российской империи) приходилось на Украину. Тут собирали 43% мирового урожая ячменя, 20% пшеницы и 10% кукурузы.

И все же не пшеница была главной товарной культурой в Украине, а сахарная свекла. Во всей Европе трудно найти земли, которые лучше, чем Правобережье, удовлетворяли бы условиям крупномасштабного выращивания сахарной свеклы, утвердившегося здесь уже к началу 1840-х годов. Украина обеспечивала сахаром не только всю российскую империю, но и многие европейские страны. Крупнейшими сахарозаводчиками, как и следовало ожидать, были польские магнаты, прежде всего Браницкие и Потоцкие, но вскоре в ряду «сахарных баронов» Правобережья оказались русские Бобринские, украинцы Терещенки, Симиренки и Ханенки, евреи Бродские и Гальперины.

На Левобережье основной товарной культурой был табак: здесь находилась половина табачных плантаций Российской империи. И, конечно же, водочное производство процветало на обоих берегах Днепра.

Словом, украинский вклад в имперскую экономику был весьма ощутителен. И потому не было ничего странного в том, что Украину считали непременной и неотъемлемой частью Российской империи.