9.3. Коллективизация в ссср.

Преобразование сельского хозяйства на основе социальной и технической реконструкции было исторической необходимостью. К концу 20 гг. ход социально-экономического развития поставил эти вопросы в повестку дня. Хозяйствование на мелких клочках земли с помощью примитивных орудий обрекало крестьян на тяжелый ручной труд, обеспечивая им всего-навсего поддержание существования. Низкий уровень сельскохозяйственного производства сдерживал общее экономическое развитие страны, ставил серьезные преграды начинавшейся индустриализации. Вместе с тем эта необходимость не требовала проведения “сплошной коллективизации” за два или три года и любыми средствами. Никакие объективные условия не могут оправдать того насилия над крестьянством, которое было совершено при проведении коллективизации и раскулачивания “по-сталински”.

До сих пор прочно сохраняется один из стереотипов сталинской концепции, будто именно на XV съезде ВКП(б) в декабре 1927 г. был провозглашен “курс на коллективизацию”. В действительности же на съезде речь шла о развитии всех форм кооперации, ни сроков, ни форм, ни способов кооперирования крестьянских хозяйств съезд не устанавливал. Решение съезда о переходе к политике наступления на кулачество имело в виду последовательное ограничение эксплуататорских возможностей кулацких хозяйств, их активное вытеснение экономическими методами, а не путем разорения или принудительной ликвидации. В целом XV съезд никак не может быть назван “съездом коллективизации сельского хозяйства”. Вопросы кооперирования занимали важное место в его работе, однако задачи ускорения процессов роста промышленности и сельского хозяйства должны были реализовываться на основе НЭПа.

К 1927 г. в стране складывалась крепкая система сельскохозяйственной, кустарно промысловой и потребительской кооперации. Вместе они охватывали свыше двух третей товарооборота между городом и деревней, обеспечивая тем самым прочную экономическую связь между крестьянскими хозяйствами и промышленностью. Развитие капиталистических элементов и в торговле, и в производстве находилось уже под достаточно полным и эффективным контролем. Таким образом, были все условия для того, чтобы на основе общего производственного подъема деревни в период за две пятилетки создать при этом мощный сектор коллективного земледелия. Трудности на этом пути были неизбежными (особенно в связи с задачами индустриализации), но и преодолимыми, без насилия над крестьянством.

В 20-х годах был наметился подъем крестьянского хозяйства, свидетельствовавший о благотворных результатах национализации земли и освобождения крестьян от помещичьего гнета, а также об эффективности новой экономической политики. За три-четыре года крестьяне восстановили сельское хозяйство после сильнейшей разрухи. Однако в 1925-1929 гг. производство зерна колебалось на уровне чуть выше довоенного. Рост производства технических культур продолжался, но был умеренным и неустойчивым. Хорошими темпами увеличивалось поголовье скота: с 1925 по 1928 г. примерно на 5 % в год. Словом, мелкое крестьянское хозяйство отнюдь не исчерпало возможностей для развития. Но, конечно, они были ограниченными с точки зрения потребностей страны, вступившей на путь индустриализации.

Кризис хлебозаготовок в конце 1927 г. возник как результат рыночных колебаний, а не как отражение кризиса сельскохозяйственного производства, а тем более социального кризиса в деревне. Конечно, сокращение государственных заготовок хлеба создавало угрозу планам промышленного строительства, осложняло экономическое положение, обостряло социальные конфликты и в городе, и в деревне. Обстановка создавшаяся к началу 1928 г. требовала взвешенного подхода. Но сталинская группа пошла на слом НЭПа и широкое применение чрезвычайных мер, то есть насилия над крестьянством. На места последовали подписанные И.В. Сталиным директивы с угрозами в адрес партийных руководителей и требованием “поднять на ноги партийные организации, указав им, что дело заготовок является делом всей партии”, что “в практической работе в деревне отныне делается ударение на задаче борьбы с кулацкой опасностью”. Таким языком с партийными работниками и организациями ЦК не вел разговоров с гражданской войны.

Тон был задан сталинской поездкой по округам Сибири в январе - феврале 1928 г. Во время этой инспекции были сняты с работы и подвергнуты наказаниям, вплоть до исключения из партии, многие десятки местных работников - за “мягкотелость” и “примиренчество” с кулаком и т.п. Волна замены партийных, советских, судебных и хозяйственных работников прокатилась тогда по всем районам. На Урале за январь - март 1928 г. были отстранены 1157 работников окружного, районного и сельского аппарата. Все это нагнетало обстановку нервозности и административного произвола. Началось закрытие рынков, проведение обысков по крестьянским дворам, привлечение к суду владельцев не только спекулятивных хлебных запасов, но и весьма умеренных излишков в середняцких хозяйствах. Суды автоматически выносили решения о конфискации как товарных излишков хлеба, так и запасов, необходимых для производства и потребления. Аресты в административном порядке и тюремные заключения по приговорам судов довершают картину произвола и насилия, чинимого в деревне зимой и весной 1928 г.

Волна массового недовольства прокатилась по районам хлебозаготовок уже весной 1928 г. Во многих местах были отмечены демонстрации крестьян в городах, учтено около 150 массовых выступлений на Украине, Северном Кавказе, в Сибири, Казахстане и других районах. Казалось, эти факты были учтены июльским Пленумом ЦК ВКП(б), подтвердившим сохранение НЭПа и запретившим применение чрезвычайных мер. Однако “чрезвычайщина” на заготовках хлеба в дальнейшем приобретала все более широкие масштабы. В следующей хлебозаготовительной кампании, особенно к весне 1929 г., под давлением непосильных заданий местные организации становились на путь невольных обысков и арестов. Нарушения законности, произвол, насилие вызывали открытые протесты крестьян, вплоть до вооруженных восстаний. В 1929 г. было зарегистрировано до 1300 “кулацких” мятежей.

Анализ происхождения кризиса хлебозаготовок и путей его преодоления был в центре внимания апрельского и июльского пленумов ЦК ВКП(б) в 1928 г. На этих пленумах выявились коренные расхождения в позициях Бухарина и Сталина в предлагаемых ими решениях возникших проблем. Для Сталина кризис хлебозаготовок объяснялся “кулацкой стачкой” - выступлением выросшего и окрепшего в условиях НЭПа кулачества против Советской власти. Вообще все трудности, по Сталину, создавались врагами: “Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать... ни на одну минуту”. И средства преодоления трудностей виделись ему в беспощадном уничтожении врагов, среди которых на первом месте стояли кулаки.

Н.И. Бухарин при анализе тех же явлений делал акцент на имеющихся недостатках и ошибках в работе органов власти. Отсюда и альтернатива сталинской линии - улучшение работы партийно-государственных органов по созданию условий для кооперирования сельского хозяйства на базе совершенствования экономического механизма, сложившегося в годы НЭПа(отказ от “чрезвычайных” мер, сохранение курса на подъем крестьянского хозяйства и развитие торгово-кредитных форм кооперации, повышение цен на хлеб и др.). Предложения Н.И. Бухарина были отвергнуты как уступка кулаку.

Довольно реален был и другой вариант: добиться в течение первой пятилетки (1928/29-1932/33 гг.), чтобы кооперация охватила до 85 % крестьянских хозяйств, из которых 18-20 % предполагалось вовлечь в колхозы.

Осуждение группы Бухарина в 1929 г. как “правооппортунистической” и в отстранении ее от участия в политическом руководстве ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) лишил крестьянство иных альтернатив, кроме поголовного “околхозивания”. В это же время был фактически отброшен и первый пятилетний план: продуманные и взаимосвязанные задания стали произвольно пересматриваться в сторону увеличения без учета реальных условий и возможностей. Начиналась безумная и безумная гонка “за темпом”.

Если сформулировать подлинные цели коллективизации “по-сталински”, то они могут выглядеть следующим образом:

- получение средств на индустриализацию за счет продажи сельхозпродукции наряду с другими экспортными товарами за границу;

- обеспечить людские ресурсы для строительства промышленных предприятий за счет миграции населения из деревни;

- уничтожить кулака и поставить под полный контроль государства самостоятельного сельского производителя.

- наладить бесперебойное обеспечение городского населения сельскохозяйственной продукцией.

“Курс на сплошную коллективизацию” вырабатывался в ходе кризиса хлебозаготовок и в непосредственной связи с ним. Меры по борьбе с кризисом сочетали как политико-административный нажим на крестьян не желавших продавать хлеб государству по низкой цене, так и экономическое стимулирование кооперативных форм ведения сельского хозяйства. Резко возрастают масштабы государственной помощи колхозам - кредитование и снабжение машинами и орудиями, передача лучших земель, налоговые льготы. Партийные и советские организации разворачивают активную пропаганду коллективного земледелия, работу по практической организации колхозов. Летом 1929 г. провозглашается лозунг “сплошной коллективизации” крестьянских хозяйств целых округов (первым среди них стал Хоперский округ Нижневолжского края).

Тенденция к сплошной коллективизации отражала позицию Сталина и его окружения. В основе этой позиции лежало пренебрежение к настроениям крестьянства, игнорирование его неготовности и нежелания отказаться от собственного мелкого хозяйства. “Теоретическим” обоснованием форсирования коллективизации явилась статья Сталина “Год великого перелома”, опубликованная 7 ноября 1929 г. В ней утверждалось, что в колхозы якобы пошли основные, середняцкие массы крестьянства, что в социалистическом преобразовании сельского хозяйства уже одержана “решающая победа” (на самом деле в колхозах тогда состояло 6-7 % крестьянских хозяйств, при том, что свыше третьей части деревни составляла беднота).

Следующий шаг на пути усиления гонки за “темпом коллективизации” был сделан на ноябрьском Пленуме ЦК ВКП(б) того же 1929 г. Задача “сплошной коллективизации” ставилась уже “перед отдельными областями”. Сообщения членов ЦК, сигналы с мест о спешке и принуждении при организации колхозов не были учтены. Вся работа по организации колхозов проходила под лозунгом: “Кто больше!” На местах директивы округа иногда преломляются в лозунг: “Кто не идет в колхоз, тот враг Советской власти!”

Руководители парторганизаций Северного Кавказа, Нижней и Средней Волги, Украины стали брать своего рода “обязательства” по проведению коллективизации к лету 1931 г. Но и эти “обязательства” были признаны недостаточными. Вот как выступил В.М. Молотов: “...для основных сельскохозяйственных районов и областей, при всей разнице темпов коллективизации их, надо думать сейчас не о пятилетке, а о ближайшем годе”. 5 января 1930 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) “О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству”. Северный Кавказ, Нижняя и Средняя Волга должны были в основном завершить коллективизацию “осенью 1930 г. или во всяком случае весной 1931 г.”, а остальные зерновые районы - “осенью 1931 г. или во всяком случае весной 1932 г.”

Несмотря на это под сильнейшим нажимом сверху не только в передовых зерновых районах, но и в черноземном центре, и в Московской области, и даже в республиках Востока выносились решения завершить коллективизацию к концу 1930 г. Разъяснительная и организационная работа в массах подменялась грубым нажимом, угрозами, демагогическими обещаниями. Раскулачивать стали не только кулаков, но и середняков - тех, кто еще не хотел вступать в колхозы. Число раскулаченных во многих районах достигало 10-15 % крестьянских хозяйств, число “лишенцев” (лишенных избирательных прав) - 15-20 %. Грубейшие извращения допускались при обобществлении средств производства (включая единственную корову, мелкий скот и птицу).

Уровень коллективизации стремительно повышался, к январю 1930 г. в колхозах числилось свыше 20 % крестьянских хозяйств, к началу марта - свыше 50 %. Конечно, среди них было немало значившихся лишь на бумаге. Однако главным последствием насилия при создании колхозов стало массовое недовольство, истребление скота (чтобы не сдавать его в колхозы) и открытые протесты крестьян, вплоть до вооруженных выступлений. С начала января до середины марта 1930 г. их было зарегистрировано более 2 тысяч. Особенно сильными были выступления на Северном Кавказе в Осетии, Чечне и Кабардино-Балкарии, где по существу развернулась партизанская война против Советской власти. Только применение армии, жестокие преследования и расстрелы недовольных позволили взять ситуацию под контроль.

Неверно было бы отрицать наличие в деревне этого времени сторонников коллективизации, ее подлинных энтузиастов, борцов за колхозы. Они были представлены беднотой и частью середнячества, а также партийными активистами. Без их активной поддержки ни коллективизация, ни ликвидация кулачества были бы просто невозможны. Но и самый убежденный сторонник коллективного земледелия не мог понять и принять того разгула бюрократического насилия, который ворвался в деревню зимой 1929/30 г. За осень и зиму на имя Сталина и Калинина поступило из деревни 90 тысяч писем с жалобами, протестами, описаниями творившихся безобразий. И тем не менее нажим на местные организации продолжал нарастать.

Однако уже во второй половине февраля 1930 г. ЦК партии дал директивы о ликвидации спешки при организации колхозов, прекращении раскулачивания там, где сплошная коллективизация еще не началась, о необходимости учета местных условий в национальных республиках. 2 марта “Правда” опубликовала переработанный Примерный устав сельскохозяйственной артели, учитывающий возможности и настроения крестьян.

В том же номере газеты появилась статья Сталина “Головокружение от успехов”, в которой осуждались перегибы, подчеркивалась необходимость соблюдения принципов добровольности коллективизации. При этом вся ответственность за допущенные “искривления” перекладывалась на местных работников, обвиненных в “головотяпстве”. Тем не менее, достигнутый к 20 февраля 50 % уровень коллективизации объявлялся в этой статье успехом, свидетельствующим, что “коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным”.

Местные организации, активисты колхозного строительства были поставлены в крайне тяжелое положение. На многих обрушились суровые наказания, вплоть до судебных репрессий. Причем эти карательные меры проводились теми же лицами и органами, которые сами и навязали нелепую и пагубную гонку темпов коллективизации. Не случайно в мае - июне 1930 г., когда шла подготовка к XVI съезду ВКП(б), на партийных собраниях в первичных организациях многие коммунисты выступили с резкой критикой сталинской политики коллективизации. Для настроений коммунистов характерно письмо рабочего Мамаева “К XVI съезду партии”, опубликованное “Правдой” 9 июня 1930 г. С подлинной смелостью в письме ставился вопрос: “У кого же закружилась голова? На деле получилось так, что к середняку применили политику, направленную против кулака... Выходит, царь хорош, а чиновники на местах негодные”.

Мамаев и другие коммунисты, выступившие тогда с открытой критикой сталинского руководства, были прямо обвинены в том, что они выступают “против внутрипартийного режима и руководства ЦК”, ошельмованы как правые уклонисты, что автоматически вело к исключению из партии. Одновременно были предприняты меры по нормализации общей обстановки в деревне. “Прилив” в колхозы сменялся “отливом” из них крестьян. Исчезли “бумажные” и насильственно созданные колхозы. В августе 1930 г., когда “отлив” прекратился, колхозы объединяли только 21 % крестьянских хозяйств. Стали более активно применяться экономические рычаги. Возросли масштабы технической реконструкции в сельском хозяйстве - главным образом через создание государственных машинно-тракторных станций (МТС). За 1931 г. было создано 1040 МТС. Уровень механизации сельскохозяйственных работ заметно поднялся. Был упорядочен процесс обобществления крестьянских средств производства. Постановление ЦК от 26 марта 1932 г., обязывало местные организации прекратить принудительное обобществление скота и помочь колхозникам в обзаведении личным скотом.

Государство в 1930 г. оказывало колхозам большую помощь, им предоставлялись существенные налоговые льготы. Зато для единоличников были увеличены ставки сельскохозяйственного налога, введены взимаемые только с них единовременные налоги. Рос также объем государственных заготовок, которые приобретали обязательный характер.

Состоявшийся в декабре 1930 г. объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) обозначил новые контрольные цифры по коллективизации для всех районов страны на 1931 г.:

1. для Северного Кавказа, Нижней и Средней Волги, степной Украины устанавливалось задание объединить в колхозах “не менее 80 % крестьянских хозяйств”;

2. для Центрально-Черноземной области, Сибири, Урала, лесостепной Украины и зерновых районов Казахстана предписывалось “обеспечить 50 % коллективизации крестьянских хозяйств”;

3. “для потребляющей полосы по зерновым хозяйствам” - 20-25 %;

4. по СССР в целом - “не менее половины крестьянских хозяйств”.

Причем, как указывалось в сталинской телеграмме секретарю Восточно-Сибирского крайкома Ф.Г. Леонову (март 1931 г.), местным организациям “рекомендуется перевыполнять задание”. К июню 1931 г. по стране в целом в колхозах состояло уже 52,7 % крестьянских хозяйств.

1932 г. был объявлен “годом завершения сплошной коллективизации”. При этом ставилась цель объединить в колхозах 60-70 % крестьянских хозяйств. Осенью в колхозах значилось 62,4 % крестьянских хозяйств. Крупное коллективное хозяйство, таким образом, становится одной из основ советской экономики и всего общественного строя.

Коллективизация затрагивала интересы и судьбы всего крестьянства. Но, естественно, различные социальные слои деревни по-разному воспринимали переход к коллективным формам хозяйствования. По данным 1927 г. среди крестьянских хозяйств было 3,9 % кулацких, 62,7 % - середняцких, 22,1 % - бедняцких и 11,3 % пролетарских. Основную массу, как видим, составляли середняки, треть - бедняки и батрачество. Для последних была характерна безлошадность, поэтому, даже имея землю, хозяйствовать самостоятельно они не могли, находились в сильнейшей зависимости от зажиточных слоев деревни, в особенности от кулачества. У них не было реальной перспективы в одиночку вырваться из нищеты и кабалы. Эта часть деревни увидела выход для себя в объединении.

Более сложным и противоречивым было отношение среднего крестьянства. Условия его жизни и труда также оказались весьма нелегкими. Большинство середняков начинало понимать ограниченность возможностей мелкого хозяйства. Но и переход к коллективным формам хозяйствования означал для них коренную ломку привычного уклада жизни. Неизбежными были поэтому их сомнения и колебания. Прежде чем решиться на этот шаг, они хотели видеть практические, наглядные доказательства преимуществ колхозов, получить возможность самим, без принуждения, в соответствии со своими интересами строить новые формы жизни. При этих условиях середняк делал выбор добровольно.

В условиях НЭПа имел рост кулацких хозяйств. Их насчитывалось в 1927 г. около 900 тысяч - это максимальная численность за послереволюционное время. Однако этот процесс находился под весьма жестким контролем государства, проводившего политику вытеснения кулачества: чрезвычайные меры по хлебозаготовкам, конфискация хлебных запасов, скота и инвентаря у кулаков. Многие из них были осуждены по обвинению в спекуляции. В 1928 - 1929 гг. применялись принудительный выкуп тракторов и сложных машин, сокращение, а потом прекращение кредитования и снабжения средствами производства, усиление налогового пресса - все это также подрывало экономические и политические позиции кулака. Введение индивидуального налогообложения, изымавшего весь годовой доход, прямо разоряло эти хозяйства. Начались свертывание в них производства, распродажа скота и инвентаря, сельхозмашин. Кулацкие семьи переселялись в города, уезжали на промышленные стройки. К осени 1929 г. суммарный удельный вес кулацких хозяйств едва ли превышал 2,5-3 %, а численность – 600-700 тысяч семей.

Обстановку в деревне и весь ход событий резко обострило принятое летом 1929 г. решение о запрещении принимать в колхозы кулацкие семьи. Это сразу и полностью отделило и противопоставило их всему крестьянству, вызвало крайнее озлобление, до предела ожесточило сопротивление кулачества. Раскулачивание захватило и значительную часть середняков.

О переходе к политике ликвидации кулачества как класса Сталин объявил 27 декабря 1929 г. в речи на научной конференции аграрников-марксистов. Объявил как уже о свершившемся факте. 11 января 1930 г. в “Правде” была опубликована передовая статья “Ликвидация кулачества как класса становится в порядок дня”. В ней прозвучал призыв “объявить войну не на жизнь, а на смерть кулаку и в конце концов смести его с лица земли”.

30 января Политбюро утвердило постановление ЦК ВКП(б) “О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации”. Предписывалось провести конфискацию у кулаков средств производства, скота, хозяйственных и жилых построек, предприятий по переработке сельскохозяйственной продукции и семенных запасов. Хозяйственное имущество и постройки передавались в неделимые фонды колхозов в качестве взноса бедняков и батраков, часть средств шла в погашение долгов кулацких хозяйств государству и кооперации.

Раскулачиваемые делились на три категории. К первой относился “контрреволюционный актив” - участники антисоветских и антиколхозных выступлений (они сами подлежали аресту и суду, а их семьи - выселению в отдаленные районы страны). Ко второй - “крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступавшие против коллективизации” (их выселяли вместе с семьями в отдаленные районы). И, наконец, к третьей - “остальная часть кулаков” (она подлежала расселению специальными поселками в пределах районов прежнего своего проживания).

Постановление определяло, что число раскулачиваемых по районам не должно превышать 3-5 % всех крестьянских хозяйств. И все же это было намного больше, чем сохранилось к зиме 1930 г. кулацких хозяйств. Для районов сплошной коллективизации (Северный Кавказ, Нижняя и Средняя Волга, Центрально-Черноземная область, Урал, Сибирь, Украина, Белоруссия и Казахстан) в постановлении указывались цифры подлежащих высылке в отдаленные районы страны: 60 тысяч хозяйств (семей) первой категории и 150 тысяч - второй. 25 февраля были установлены “контингенты” раскулачиваемых для Ленинградской, Западной, Московской, Иваново-промышленной областей и Нижегородского края: 17 тысяч первой категории, 15 тысяч - второй. Для союзных республик Средней Азии и Закавказья численность выселяемых по обеим группам - около 3 тысяч семей.

Чрезвычайные меры были превращены в систему. Не только против кулачества, но и против середняков действовали приемами времен гражданской войны и “военного коммунизма”. Стремление к “перевыполнению” спущенных сверху “контрольных цифр” приобрело повсеместное распространение. Взрыв крестьянского возмущения заставил сталинское руководство дать отбой, принять меры к исправлению наиболее грубых актов произвола и насилия. Была проведена и “реабилитация” части раскулаченных и предназначенных к раскулачиванию. Так в Курском округе, например, из 8949 раскулачиваемых хозяйств было восстановлено 4453, в Львовском округе - 2390 из 4487, то есть больше половины.

С февраля 1931 г. прошла новая, наиболее широкая волна ликвидации кулацких хозяйств, все больше принимавшее характер репрессий за невыполнение заданий по хлебозаготовкам, за хищения колхозной продукции, за отказ от работы. Лишь 8 мая 1933 г. партийным и советским организациям была разослана инструкция, предписывающая ограничить наконец масштабы репрессий в деревне. Этот документ, подписанный Сталиным и Молотовым, констатировал: “...в результате наших успехов в деревне наступил момент, когда мы не нуждаемся в массовых репрессиях, задевающих, как известно, не только кулаков, но и единоличников и часть колхозников”.

Определить число пострадавших при раскулачивании людей трудно. Точные данные имеются лишь о численности семей, высланных в отдаленные районы страны (то есть о тех, которые постановлением от 30 января 1930 г. отнесены к первой и второй категориям). За 1930-1931 гг. на Север, на Урал, в Сибирь и Казахстан была отправлена 381 тысяча семей. Часть кулацких семей (200-250 тысяч) успела сама бросить свое имущество и бежать в города или на стройки. В 1932 г. специальные кампании выселения не проводились. Однако общее число высланных в то время из деревни составило не менее 100 тысяч. Примерно 400-450 тысяч семей, которые должны были расселяться отдельными поселками в пределах краев и. областей прежнего проживания (третья категория), после конфискации имущества и разных мытарств в массе своей также ушли из деревни на стройки и в города. В сумме получается около одного миллиона - миллиона ста тысяч хозяйств, ликвидированных в ходе раскулачивания.

Прямым следствием коллективизации стал голод охвативший осенью 1932 г. обширные районы страны, особенно Южную Украину, Среднее Поволжье, Северный Кавказ и Казахстан. По своим масштабам он значительно превосходил голод в Поволжье 1921 г. Однако, если в 1921 г. голодающим помогали правительственные органы и международные организации, то в 1932 - 1933 гг. на информацию о голоде был наложен полный запрет. Деревни с голодающими блокировались войсками ГПУ. Люди были обречены на смерть. Изъятие хлеба через колхозную систему, забой скота и ликвидация приусадебных хозяйств оставили людей без продовольствия.

Вместо спасения людей власти предпринимали усилия по отправке зерна за границу. Только в 1932 - 1933 гг. в Европу было продано не менее 3 млрд. кг. зерна. Даже части экспортной пшеницы хватило бы для того, чтобы без помощи зарубежных стран ликвидировать голод. Но политика Сталина по ускоренной индустриализации требовала поставок зерна за границу и получения за счет этого средств на возведение предприятий.

Общая численность погибших в период голода 1932 - 1933 гг. различными исследователями оценивается от 5 до 8 млн. человек. На Украине только прямые потери от голода составили не менее 3 млн. человек. В Казахстане, по-видимому, погибло более 1 млн. человек. Столь же катастрофичными были результаты голода в других регионах.

Колхозная система , несмотря на некоторые изменения в 50 - 60-х гг., сохранилась до конца 1980-х гг. Самодеятельность колхозов с самого начала была резко ограничена, что тормозило их инициативу, хозяйственный рост. Из колхозной деревни шла постоянная мобилизация человеческих и материальных ресурсов на различные государственные нужды. В январе 1933 г. после провала хлебозаготовок вводятся обязательные поставки колхозной продукции государству, имевшие характер и силу налога. Цены на зерно и большую часть других сельскохозяйственных продуктов были установлены в 10-12 раз ниже рыночных. Важнейшие средства производства - практически вся машинная техника, - а также квалифицированные кадры были сосредоточены в системе государственных МТС, обрабатывающих колхозные поля за натуральную плату, причем размеры ее устанавливались сверху. Это также способствовало отчуждению производителя и от средств производства, и от результатов труда. Параллельно складывалась система директивного планирования и бюрократического командования колхозами со стороны аппарата. К тому же колхозники не имели паспортов, что лишало их возможности свободного перемещения, юридически привязывало к колхозу, придавало их труду принудительный характер. Происходило раскрестьянивание деревни.

Нельзя не воздать должное колхозному крестьянству, которое столько сделало для страны, для укрепления ее экономической и оборонной мощи, что особенно проявилось в годы войны. В тоже время, с экономической точки зрения колхозы не оправдали себя. Колхозно-совхозная система привела к кризису сельскохозяйственного производства в СССР: страна которая в начале XX века являлась крупнейших экспортером продовольствия на мировой рынок в начале 1960-х гг. вынуждена была приступить к плановым закупкам зерна у Канады и США.