Собачий портрет в Грановитой палате

Расскажу об одном запомнившемся мне эпизоде, характеризующем физическое состояние Брежнева в ту пору.

В 1973 году был создан Американо-советский торгово-экономический совет. С американской стороны в него вошли видные представители большого бизнеса, руководители многих крупных корпораций США, ну а с нашей — конечно, государственные чиновники. Ежегодные собрания этой организации попеременно проходили то в Вашингтоне, то в Москве. Стало традицией в один из дней работы Совета устраивать обед от имени главы принимающего государства. В тот раз обед проходил в Грановитой палате Кремля. Сначала, на правах хозяина, встал Брежнев и зачитал подготовленный для него текст. С ответным словом выступил министр торговли США. Держали речь и другие гости, в частности глава корпорации «Пепси-кола» Дональд Кендалл.

Во время обеда гости подарили Брежневу модные в те годы электронные часы с миниатюрным калькулятором (причем настолько миниатюрным, что им было неудобно пользоваться). Тогда это была новинка. Брежнев обрадовался часам, стал нажимать на кнопки, получалось у него плохо. Затем объявили об очередном подарке. Генсеку сказали, что ему дарят охотничью собаку, но так как ее в Кремль привести нельзя, то в Грановитой палате выставили живописный портрет этой собаки, а Брежневу вручают красивый ошейник для нее. Я почувствовал, что Леонид Ильич сильно расстроился.

Между тем обед продолжался. Брежневу в то время водку пить запретили, из бутылки с наклейкой «Столичная» ему наливали обыкновенную воду. Об этой его «спецбутылке» я уже знал и понимал, что Леониду Ильичу довольно скучно за столом. Да и подарок его расстроил. Повернувшись ко мне, он сказал:

— Вот дураки-то, не знают, что я не хожу на охоту с собаками. А тут зачем-то собаку привезли, какой-то ошейник подарили. И вообще я здесь есть ничего не могу.

Он действительно почти не притрагивался к еде, официанты только меняли тарелки, убирая нетронутые им блюда одно за другим. Потом он снова обратился ко мне:

— Ты знаешь, Витя, я, пожалуй, пойду. Приеду сейчас домой, там и покушаю: съем вареное яичко, две сосиски — вот и весь мой ужин…

Но обед-то был в самом разгаре, и хозяину никак нельзя было его покидать. Я начал лихорадочно соображать, чем бы занять Генсека, чтобы отвлечь того от желания отправиться домой. Стал рассказывать, что живу в том же доме, где и он, на Кутузовском проспекте. Брежнев оживился и спросил, не в его ли подъезде. Я ответил, что в его подъезде живет только высокое начальство. Потом поинтересовался, не собирается ли он переезжать в новый дом по улице Щусева, где, как я знал, ему специально спроектировали квартиру. Леонид Ильич покачал головой и сказал, что ни за что не уедет из своей квартиры на Кутузовском, хотя домашние его и уговаривают, а вообще-то, живет он постоянно на даче, а не в городе.

Квартирная тема иссякла, и тут я вспомнил, что в МИДе, на одном этаже со мной, правда в другом управлении, работает его дочь Галина. Я сказал ему об этом. В глазах Брежнева вдруг мелькнула строгость, и он спросил:

— А она аккуратно ходит на работу? Вовремя приходит?

Я успокоил его: аккуратно, вовремя, хотя знал, что это далеко не так.

Банкет близился к завершению, и я с облегчением замечал, как список блюд, включенных в меню, постепенно исчерпывается. Но до конца обеда Брежнев все же не высидел. Когда подали сладкое, поднялся и заявил о своем уходе. Прощаясь, пожелал всем присутствующим успехов в их трудах и выразил надежду, что в будущем встретится с ними вновь.

Брежнева сильно беспокоили его болезненные трудности с речью. Не раз во время бесед в те, свои последние, годы, он, зачитав «разговорник», обращался к Громыко:

— Андрей, я, по-моему, сегодня плохо говорю…

Громыко всякий раз успокаивал его:

— Нет, нет, Леонид. Все нормально. Все хорошо… Тут ни убавить ни прибавить…

Впрочем, ухудшение речи Брежнева мою работу не усложнило. Ведь мне давали копию его «разговорника». Стало даже легче, длительность бесед намного сократилась, и когда после их завершения я приезжал в здание ЦК готовить запись, то просто отдавал листки «разговорника» машинисткам, а сам диктовал лишь высказывания иностранных собеседников.