Политика или стилистика

В воскресенье Никсон был уже в Москве. Предупредив заранее о своем намерении, он отправился в баптистскую церковь. Я с ним не поехал: мне сказали, что там будут прихожане, знающие английский. В мемуарах Никсон пишет, что он был немало удивлен, увидев на службе молодых мужчин, однако потом выяснилось: многие из прихожан побоялись в тот день прийти в церковь, которую и так-то не жаловала власть. Но, как говорится, свято место пусто не бывает, в храм пришли «прихожане в штатском»… Наверное, так оно и было.

Вечером Никсону предстояло выступить в прямом эфире перед телезрителями. Дня за два до этого он попросил меня о том, чтобы русский перевод его выступления зачитывал за кадром я. Задача была не из легких: я полагал, что президент в своей речи будет оправдывать американскую политику на международной арене, в том числе и во Вьетнаме, и вообще станет говорить всякие хвалебные слова о собственной стране. А это никак не совпадало с нашей официальной линией. К тому же переводить мне придется четко и точно, с той же эмоциональной нагрузкой, с какой будет выступать сам президент. И наверняка кое-кому покажется, что я разделяю позицию Никсона. Такие уж были времена.

В общем, со своими сомнениями я обратился напрямую к Громыко. Тот дал ответ не сразу. Подумал и после паузы сказал, что, пожалуй, посоветуется с Генсеком. Через некоторое время Громыко ответил мне, что раз уж высокий гость просит, то его надо уважить. В его голосе мне послышалась интонация Леонида Ильича.

Рано утром от помощника президента по печати я получил текст телевизионного обращения Никсона к советскому народу и вместе с моими коллегами из МИДа перевел его. Однако я считал, что было бы не лишним к работе над окончательной редакцией перевода привлечь американских коллег — переводчиков Госдепартамента.

Во второй половине дня мы собрались в одной из комнат кремлевской резиденции президента и приступили к работе над окончательной редакцией русского текста. Вместе со мной с нашей стороны в этой работе участвовали — А. Вавилов и Т. Сиротина, а с американской — А. Акаловский и У. Краймер, с которыми я давно был знаком. Трудились мы продуктивно, стараясь, чтобы текст выигрышно звучал на русском языке, то есть хорошо воспринимался на слух.

Не обошлось и без курьеза. Дело в том, что в тот период американская пропагандистская служба рекомендовала радиостанции «Голос Америки», вещающей на русском языке, не употреблять в эфире словосочетание «советский народ». Лучше, дескать, говорить «люди, живущие в СССР». Намек был ясен — народы республик СССР не по собственной воле живут в составе Советского государства. Вот и Никсон в текст своего телеобращения вставил фразу: «люди, живущие в Советском Союзе». Не залезая в высокую политику, я начал убеждать американских коллег в том, что по-русски эта фраза звучит топорно, неуклюже, непривычно. Лучше уж тогда использовать сочетание «советские люди». Но американцы не соглашались. Разгорелся спор. В конце концов пришлось обратиться к одному из высоких чинов Госдепартамента, и тот разрешил вопрос в мою пользу.

Выступление в прямом эфире транслировалось из Зеленой гостиной Кремля. Я сидел в наушниках в соседнем помещении перед монитором и синхронно зачитывал перевод.

Никсон явно старался произвести хорошее впечатление на наших телезрителей. Особенно взволнованно говорил он о тяжелых испытаниях, выпавших на долю советских людей во время войны. А когда он, потрясенный впечатлением от посещения Пискаревского мемориального комплекса в Ленинграде, вспомнил знаменитый дневник школьницы Тани Савичевой и процитировал несколько фраз из него, я почувствовал, как у меня самого перехватило горло.

На следующий день перед подписанием очередного совместного документа ко мне неожиданно подошел А. Н. Шелепин — «железный Шурик», как его тогда за глаза называли, и сказал:

— Здорово ты вчера переводил Никсона! Очень точно попадал, да и речь хорошая.

Вот уж никак не ожидал такой похвалы от человека, который был известен своей жесткостью, а в качестве главного чекиста страны вызывал вполне понятный страх.

Визит близился к завершению. В понедельник, после прощальной беседы с Брежневым и приема в Большом Кремлевском дворце, президент отправился во Внуково, чтобы оттуда лететь в Киев.

Провожать поехали те же, кто и встречал Никсона — Косыгин с Подгорным.