«Красный телефон»

В последующие за смещением Хрущева годы, вплоть до окончательного утверждения Брежнева в качестве единоличного правителя, несмотря на всяческое подчеркивание нашими руководителями принципа «триединства» руководства СССР (Брежнев — Косыгин — Подгорный), за границей полагали, что дело надо иметь только с Косыгиным. Зарубежные лидеры рассуждали примерно так: коллективное руководство — это сугубо внутренняя политика, а переговоры надо вести с тем, кто больше других разбирается в международной политике и способен грамотно выразить мнение государства. Таким человеком в их глазах и был Алексей Николаевич. Поэтому послы для обсуждения особо важных вопросов просились на прием именно к Косыгину, личные послания от первых лиц зарубежных государств адресовались опять-таки ему.

…В июне 1967 года на Ближнем Востоке разразилась Шестидневная война. В нее были втянуты три государства: Израиль — с одной стороны, Сирия и Египет — с другой. Как только началась эта война, выяснилось, что военное превосходство на стороне Израиля. Дело шло к полному уничтожению чуть ли не всей военной техники Сирии и Египта, которая в свое время была поставлена им СССР. Перспектив успешного исхода для арабов не было. И тогда советское руководство стало искать выход. Вспомнили о наличии так называемой горячей линии связи между Москвой и Вашингтоном.

Договоренность о создании такой линии была достигнута после Карибского кризиса. Мир в тот момент буквально висел на волоске. Угроза ядерной войны между двумя супердержавами была реальной. Каждая лишняя минута, затраченная на налаживание связи между руководителями, могла оказаться роковой для человечества. Обычные дипломатические каналы уже не годились. Послание, написанное в Москве, нужно было зашифровать (шифровали в ту пору от руки), отправить в наше посольство в США, там его следовало расшифровать и передать в Белый дом. Конечно, время уходило еще и на перевод. Вручение же послания без промедления американскому послу в Москве тоже не убыстряло доставки. Словом, в дни Карибского кризиса выяснилось, что связь осуществляется крайне медленно. Так, одно из посланий Хрущева было передано по каналам ТАСС и по радио раньше, чем оно дошло до Белого дома в своем «официальном» виде. И вот тогда решили создать горячую линию связи, или, как ее еще называли, «красный телефон». То есть механизм прямой связи.

О заключении соответствующего соглашения были публикации в прессе, и поэтому люди знали, что в Кремле есть помещение, где находится надлежащая аппаратура. Но что это такое на самом деле, никто не имел ни малейшего представления. Ходили слухи, что это просто-напросто телефонный аппарат красного цвета. Поднимаешь трубку — а в ней слышишь голос президента Соединенных Штатов…

Следует заметить, что в Вашингтоне аппаратура горячей линии была установлена в Белом доме, где, как известно, президент не только работает, но и живет. Кремль же — исключительно рабочее место наших руководителей.

5 июня 1967 года меня вызвали в Кремль. Выяснилось, что на заседании Политбюро Косыгину поручили срочно связаться с американским президентом. Возле здания Совета Министров меня встретил охранник, мы спустились с ним в подвал и пошли по длинным коридорам. За одним из поворотов была неприметная дверь, за ней следовали три небольшие комнаты. В первой за столами сидели четыре молодые девушки — переводчицы и машинистки. Вторую занимал генерал КГБ, ведавший всей этой «конторой». И наконец, в третьей стояла аппаратура. Конечно, никаких телефонных аппаратов для связи с Вашингтоном там не было. В комнате находился самый обычный телетайп — с клавиатурой, как у пишущей машинки, с широкой бумажной лентой, на которой печатался текст. Послание набиралось машинисткой, определенным образом кодировалось и обычным телеграфным способом шло через всю Европу и Атлантический океан в Вашингтон. Перехватить его в пути, естественно, могли, но вот расшифровать никому бы не удалось. Шифры менялись каждый месяц. Специальные ленты должны были синхронно вставляться в аппараты в США и у нас. Раз в неделю операторы обменивались контрольными сообщениями для проверки работоспособности линии. Наши обычно посылали абзац из «Записок охотника» Тургенева. А в англоговорящих странах на такой случай давно используется фраза, содержащая все до единой буквы латинского алфавита. По-русски она звучит примерно так: «Проворная рыжая лиса перепрыгивает через ленивую собаку». Каждая сторона отправляла свое послание на родном языке. Ответственность за перевод несла принимающая сторона. У нас переводили молоденькие выпускницы Института иностранных языков, сидевшие в первой комнате.

Все это мне подробно растолковал генерал, пока мы ждали Косыгина.

Вскоре появился Косыгин. И не один, а вместе с Андроповым и Громыко. Все трое никогда здесь раньше не бывали. И первым делом спросили:

— А где же телефон?

При появлении Косыгина, Андропова и Громыко весь персонал, включая генерала, испытал шок.

— Мы хотим поговорить с президентом США, — сказал Косыгин.

Генерал стал объяснять, как действует линия, мол, нужно отдать машинистке текст и после набора он сразу же будет передан в Вашингтон.

Судя по всему, заседание Политбюро, на котором решили срочно связаться с президентом Джонсоном, еще не закончилось.

— Нет у меня никакого текста, — ответил Косыгин.

— Ну тогда диктуйте машинистке, а она будет печатать… — предложил генерал.

Машинистка села за телетайп. Руки у нее от волнения тряслись. Впервые за многие и многие дежурства ей пришлось приступить к своей ответственной работе. Да еще в присутствии людей, чьи лица она раньше видела только на огромных портретах во время праздничных демонстраций.

Сначала передали какую-то условную фразу, после принятия которой другая сторона должна была понять, что линия сейчас заработает. Вскоре пришло подтверждение.

Косыгин продиктовал:

— У аппарата ли президент Джонсон?

Я взглянул на часы. Президент не мог быть у аппарата, потому что в Америке раннее утро.

— Вряд ли, Алексей Николаевич. Время-то… Спит он еще, — негромко сказал я.

Тем не менее через несколько минут из Америки ответили, что, когда будет получено послание, президенту его немедленно отнесут.

Косыгин начал диктовать текст. В послании выражалась тревога в связи с обострением военных действий на Ближнем Востоке, предлагалось объединить усилия, дабы положить конец конфликту, содержалась просьба о воздействии президента на Израиль, а также говорилось о том, что медлить нельзя.

Послание ушло. Все застыли в ожидании. Минут через двадцать передали текст Госсекретаря США Дина Раска, в котором тот сообщил, что президент Джонсон очень скоро подойдет к аппарату.

Когда из телетайпа поползла лента с текстом послания президента, Андропов сказал:

— Ну, товарищ Суходрев, теперь пришла ваша очередь.

Я с листа перевел послание, а потом начал диктовать одной из машинисток. Она, помню, сильно нервничала и делала много опечаток. Рядом стояли Косыгин, Андропов и Громыко, ждали текст, чтобы отнести его в Политбюро, которое, судя по всему, ожидало это послание. Я всячески успокаивал машинистку, говорил, что не надо никаких подтирок и перепечаток. Худо-бедно она все напечатала, я вытащил лист из каретки. Его у меня тотчас выхватил Косыгин, сложил вдвое и сунул себе в папку. Все трое сразу ушли.

После их ухода переполох усилился. Девочки бурно переживали случившееся. Генерал запричитал: у него, оказывается, строгая инструкция, в которой до мельчайших подробностей расписано, как регистрировать все исходящие и входящие документы горячей линии — журнал входящих документов, журнал исходящих документов. А «входящий документ» уже унес Косыгин. Я его успокаивал: Председатель Совета Министров взял послание при свидетелях. Генерал махнул рукой и стал говорить, что послание Джонсона нужно было занести в журнал, перевести, отредактировать, размножить в трех экземплярах, вызвать офицера фельдсвязи, законвертовать, запечатать сургучом и послать по специальной разметке — в ЦК, Политбюро и Совет Министров. Ничего этого сделано не было. Генерал пребывал в отчаянии. Я подумал: «Не дай бог действительно возникнет критическая ситуация между Вашингтоном и Москвой! Прежде чем хоть одна бумага дойдет до адресата, ракеты успеют уничтожить страны и континенты. Наш генерал не успеет выполнить и половины всех формальностей…»

Мне уже вроде делать было нечего, и я как мог успокаивал команду горячей линии. Через некоторое время народ пришел в себя. Девушки начали восхищаться моим переводом с листа. Я понял, что они никогда бы так не перевели. Листали бы словари, справочники и тому подобное. Их, оказывается, направили на эту службу сразу после института. Дали звание младших лейтенантов КГБ, и все — заполнили штатные единицы. Опыта у них, конечно, не было. Единственная практика — отсылать в Америку раз в неделю «Тургенева» и получать обратно «лису с собакой». Работали они сутки через трое и зарабатывали, надо сказать, соответственно…

Генерал качал головой:

— Эх, вот нам бы сюда людей с вашей квалификацией…

Я ответил:

— За квалификацию надо платить. Думаю, что и дальше не обойдетесь без профессионалов из МИДа. И не ждите, что вам дадут время для всего этого бюрократического оформления.

Вот так произошло первое в нашей истории использование горячей линии связи, о которой когда-то много говорили и писали.

С 5 по 10 июня горячая линия включалась почти каждый день, но о согласованных действиях договориться так и не удалось. Отношения с Америкой обострились.

В десятых числах июня по нашему требованию была созвана 5-я чрезвычайная специальная сессия Генассамблеи ООН для срочного рассмотрения ситуации, сложившейся на Ближнем Востоке. В качестве главы советской делегации туда поехал Алексей Николаевич Косыгин. Он снова оказался на острие событий.

Это была его первая поездка в Соединенные Штаты.

Об официальном визите в США пока речи быть не могло. Но Косыгин ехал как бы и не в США. Он отправлялся в штаб-квартиру Организации Объединенных Наций, которая находится в Нью-Йорке.

Известие о том, что Косыгин едет на сессию, вызвало соответствующую реакцию в мире — руководители некоторых стран решили тоже отправиться в Нью-Йорк.

Наша поездка готовилась в пожарном порядке.