От серьезного до смешного

Большинство госсекретарей США вышли из юристов, бизнесменов и считали себя людьми серьезными, солидными. Сказать, что Громыко был несерьезным, безусловно, тоже нельзя, но все же всплески чувства юмора время от времени у него случались.

Помню случай, когда Громыко заставил всех сидящих за столом переговоров смеяться. Произошло это в один из приездов Киссинджера в Москву. Беседа проходила не в мидовском особняке, а в Кремле. Громыко иногда практиковал такое, дабы повысить значение переговоров. Тем более что в подобных встречах в Кремле подчас принимал участие и сам Брежнев.

И вот в какой-то момент беседы Киссинджер, перелистывая свои бумаги и шепотом советуясь с помощником, вдруг, подняв глаза, посмотрел на массивную люстру и в шутку прикрыл руками текст, который лежал перед ним, явно намекая на наличие скрытых фотокамер. Громыко, уловив смысл жеста, заметил:

— Да. Возможно, вы правы. Но эта техника была установлена еще при Иване Грозном.

Генри Киссинджер хорошо запомнил этот случай и даже упомянул о нем в своих мемуарах.

А вот другой эпизод, на сей раз характеризующий чувство юмора Киссинджера.

Это произошло в Женеве в 1975 году, на последней подготовительной встрече перед подписанием Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, состоявшегося в том же году в Хельсинки.

Несколько лет лучшие дипломаты всех европейских государств, а также США и Канады бились над этим документом. Потребовалось много усилий и высокое дипломатическое искусство, чтобы удовлетворить всем требованиям 35 стран-участниц, в число которых входили страны — члены НАТО и Варшавского договора, а также нейтральные и неприсоединившиеся государства. Короче говоря, работы — хоть отбавляй.

В результате многотрудных усилий был найден компромисс по всем «трем корзинам» (военно-политической, экономической и гуманитарной) заключительного документа Хельсинкского совещания. Решили, что министры иностранных дел всех стран соберутся еще раз, чтобы обсудить этот документ, внесут в него последние коррективы, словом, окончательно подготовят его к подписанию главами государств. Что касается Советского Союза и США, то совещание в Женеве явилось для нас еще и дополнительным поводом к встрече и обсуждению собственных проблем, главной из которых считалось ограничение стратегических вооружений.

К этому времени все уже думали, что заключительный документ готов, что он, как говорится, в кармане. Поэтому в один из последних дней перед его подписанием Киссинджер и Громыко встретились и, не ожидая никаких осложнений, решили подвести итоги.

Послы обеих стран доложили, что документ практически готов. Уже даже обговорили раздел, который для Советского Союза был наиболее трудным, — вопросы «третьей корзины». Однако оставался незначительный, как тогда показалось и Громыко, и Киссинджеру, вопрос. Делегация одной из самых маленьких европейских стран, Мальты, требовала распространить действие документа и на район Средиземноморья. Всем было понятно, почему Мальта выдвинула это требование. У нее накопились определенные проблемы в отношениях с Ливией из-за спорных шельфовых месторождений нефти.

Трудность в разрешении ситуации состояла в том, что в случае удовлетворения требования Мальты концепция безопасности и сотрудничества в Европе выходила за рамки самой Европы, ибо южное побережье Средиземного моря — Африка, а восточное — Азия. Стало быть, появлялся риск привлечения к Хельсинкскому процессу еще и ближневосточных государств с их проблемами. Этого, разумеется, не хотел никто. Однако на европейском форуме действовал незыблемый принцип консенсуса, то есть принцип обязательного согласия всех участников. Мальта тормозила все дело.

Громыко и Киссинджер дали своим представителям четкие указания — работать с послом Мальты до тех пор, пока не удастся выработать приемлемый вариант, и как только все будет улажено, немедленно им об этом доложить. А сами тем временем продолжали заниматься вопросами ОСВ, что требовало высокой сосредоточенности и концентрации: необходимо было учесть количество моноблочных ракет, ракет с разделяющимися головными частями, крылатых ракет наземного, морского и воздушного базирования, подводных лодок, стратегических бомбардировщиков, технические данные, разные уровни и подуровни всего этого и многое другое. Требовалось также изучить массу графиков, диаграмм, таблиц. Короче говоря, работа не из легких.

Итак, Киссинджер и Громыко, обложившись бумагами, уже довольно долго обсуждали сложнейшие вопросы, когда вдруг распахнулись двери и в зал вошли послы. Дальше все развивалось прямо как в театре.

Министры подняли глаза. Они явно раздражены.

Министры:

— Ну что, решили?

Послы:

— Нет. Мальтийцы наотрез отказываются.

Оба министра недовольны:

— Могли бы и не приходить. Наверное, вы не очень постарались. Идите и договаривайтесь.

Послы уходят.

Министры с трудом вспоминают, на чем они остановились, и снова погружаются в сложные расчеты. Проходит час. Открываются двери. Вновь входят послы и говорят:

— Ничего не получается.

Министры, опять же с трудом оторвавшись от своих бумаг, раздраженно отсылают их обратно.

Послы удаляются.

Проходит еще час. Переговоры между Громыко и Киссинджером приобретают все более ответственный характер. Они все глубже уходят в область технических данных и расчетов. И тут опять появляются послы. Докладывают:

— Представитель Мальты сказал, что он ничего сделать не может без личного одобрения премьер-министром Домиником Минтоффом решения о невключении Средиземноморья в документ.

Министры:

— Почему же посол Мальты не свяжется со своим премьер-министром?

Послы:

— Он пытался, но Минтофф ежедневно в это время находится на пляже. Там у него маленький купальный домик, где нет телефона. И всем, даже ближайшим помощникам, запрещено нарушать его покой.

Наступает тягостная пауза. Министры двух держав, утомленные переговорами, с трудом соображают, что делать, и в конце концов спрашивают:

— А когда Доминик Минтофф вернется с купания?

— Неизвестно. Может, через час, может, через полтора, — отвечают послы.

Министры отдают приказ: «не слезать» с мальтийского посла и через него ловить Минтоффа!

Послы уходят.

Оба министра вновь склоняются над своими бумагами и молчат. Все остальные, разумеется, тоже хранят молчание. И вдруг в тягостной тишине раздается басовитый, с легким немецким акцентом голос Генри Киссинджера:

— Может быть, организовать убийство?

Взрыв хохота, грянувший с обеих сторон стола, был оглушительным.

Киссинджер, конечно, пошутил. Дело в том, что в то время все чаще становились достоянием гласности факты о тайной борьбе ЦРУ с противниками США, вплоть до планов физического уничтожения некоторых иностранных государственных лидеров. Например, в прессе много писали о таких планах в отношении Фиделя Кастро. Эти истории, став сенсацией, наделали немало шума и даже послужили темой специальных слушаний в Конгрессе. Так что шутка Киссинджера была довольно рискованной.

Я сидел рядом с Громыко и видел обращенный на меня полный ужаса взгляд тогдашнего посла США в СССР Уолтера Стессела. По-моему, он был единственным, кто не смеялся.

— Виктор, только это не записывайте, — прошептал он мне.

Я показал ему глазами на свою лежащую на столе авторучку и пожал плечами. Я не внес шутливую фразу Киссинджера в запись беседы. Вряд ли кто-нибудь в Москве оценил бы этот своеобразный юмор…

Примерно через час опять пришли послы и объявили, что Доминик Минтофф вернулся с пляжа. Видимо, купание пошло ему на пользу, и он согласился на предложенный ему компромиссный вариант.

Так завершилось согласование окончательного текста Заключительного акта.