Л. Бернстайн, р. Тебальди, в. М. Суходрев, л. Лайонс и Ван Клиберн в отеле «Плаза» Нью-Йорк, 1960-е годы

Итак, мамочка на том ужине отсутствовала, и Клиберн, сам того не замечая, был свободен. Это проявлялось в его раскрепощенной манере общения. Бернстайн спрашивал меня о том, насколько напряженна обстановка на Ближнем Востоке, где, как всегда, конфликтовали между собой арабы и израильтяне. Он хотел узнать мое мнение о возможной реакции Москвы на его запланированную поездку в Тель-Авив. Переживал, что в Москве, куда он был приглашен с концертом, на него за эту поездку могут обидеться. Я, разумеется, его успокоил, но сам подумал, что ведь запросто «обидятся».

Вдруг Ван обратился ко мне:

— Виктор, придумай быстренько что-нибудь остроумное. К нашему столу идет сам Леонард Лайонс.

Через весь зал к нам, действительно, шел человек — худенький, невысокого роста, с крупным носом. Меня, помню, удивило, что все знаменитости за нашим столом с особым почтением стали его приветствовать. Он, как я понял, был очень известной личностью, но я о нем ничего не знал. После обмена приветствиями Ван предложил ему сесть за наш стол. Я уловил направленный на меня острый, умный взгляд Лайонса. На предложение заказать что-либо из еды он попросил лишь чашечку кофе. Каждый из сидящих за столом старался завладеть его вниманием. Помню, Лайонс удачно пошутил, и все дружно рассмеялись. Неожиданно он протянул мне через стол блокнотный листок, на котором я прочитал: «Вы не хотели бы со мной за один вечер побывать на восьми бродвейских мюзиклах?» На этом же листке я ответил: «С большим удовольствием!» Прочитав это, Лайонс улыбнулся и через несколько минут вновь передал мне записку. В ней он указал свои телефоны и попросил звонить ему в свободное время. Вскоре он попрощался и ушел. О том, как Лайонс выполнил свое обещание, я расскажу ниже, а сейчас вернусь к рассказу о Клиберне.