Был ли шут мудрым?

«Охота на ведьм», направленная на уничтожение «суеверий», имела последствия прямо противоположного характера. Усиливавшаяся религиозная экзальтация в обществе привела к появлению тех, кто считал себя действительно связанными с дьяволом. Люди с ослабленной психикой, принимая галлюциногенные препараты, могли увидеть дьявола в любом из обличий, которые красочно описывали проповедники и священники. Это было явление того же порядка, что и аскетизм Раннего Средневековья, только с противоположным знаком. Помешанных в эпоху Возрождения было едва ли не больше, чем в средние века. Только отношение к ним теперь резко изменилось.

Прежде сумасшедшего считали «блаженным», а его речи нередко воспринимались как откровения античных оракулов, одержимых богом. Но это было во времена, когда Бог в душах и умах людей занимал куда больше места, чем дьявол. Нескончаемая «охота на ведьм» привела к своеобразной «смене ориентиров». Сумасшедший мог быть одержим только бесом (об этом упоминали еще Евангелия). Городских и деревенских дурачков не жалели, как прежде. Кого-то из них обвиняли в колдовстве и сжигали, кого-то толпа забивала камнями. Только немногие приобретали статус почитаемых юродивых, хоть как-то оберегавший их от самосуда. Примерно в XVI в. в Европе появились первые дома для умалишенных. Эти дома были плодами того самого образования, за которое ратовали гуманисты. Сумасшедшему не присваивали клейма, его признавали больным. Но в качестве лечения использовалась только изоляция от общества. Условия в сумасшедших домах были кошмарны, безумцев просто запирали в перенаселенных палатах, где они и доживали свой век.

Рис. 191 [Илл. – Диего Веласкес. «Портрет карлика-шута». XVII в. (Детский Плутарх, стр.431)]

Литература эпохи Возрождения создала образ шута – мудрого безумца, живущего при королевском дворе. Его внешнее безумие служит своего рода охранной грамотой и позволяет открыто говорить правителю крамольную правду. Этот образ, особенно популярный в последующие времена, в эпоху Возрождения не отличался особой правдивостью. Сумасшедших держали при дворах не ради того, чтобы выслушивать их, как греческих пифий. Бормотание и несвязные возгласы шута на фоне изысканной манеры речи придворной знати создавали просто комический эффект, а его «дурацкое» поведение только усиливало потешность фигуры шута. Чувство юмора знатных дворян XV–XVI столетий немногим отличалось от чувства юмора раннесредневековой знати.

Век Возрождения поверил в разум. Разум еще не успел вытеснить Бога – это произошло позже, в эпоху Просвещения. Но разум уже считался высшей благодатью, доступной человеку. Соответственно, лишенный разума не мог быть членом общества и не мог рассчитывать ни на какую защиту. Судьба умалишенных, попавших в «лечебницы», была еще страшнее тех, кто был казнен как «одержимый». Относились к безумцам как к животным – кормили, держали в «стойлах», и не более того. Так продолжалось вплоть до конца XIX в., когда сумасшествие стали считать поддающейся лечению болезнью, а не приговором судьбы.

Точно так же, как к сумасшедшим, в обществе в XV–XVI вв. резко ухудшилось отношение и к жертвам другой страшной болезни Средневековья – к прокаженным. В средние века прокаженные вынуждены были жить за пределами города, в особом поселке-лепрозории. Но они обладали всеми правами свободных людей, могли находиться среди здоровых, прося милостыню. Прокаженный мог обратиться в суд, как любой свободный человек. Медицина в XIV–XV вв. еще не поднялась до того уровня, чтобы разобраться в причинах проказы и путях ее распространения. Но возросшие суеверия заставили общество и в проказе видеть происки нечистой силы, и всячески ограждать здоровых от больных. Уже в конце XIII в. во Франции прокаженных перед изгнанием в лепрозорий подвергали символическому обряду изгнания из мира живых. Прокаженный прыгал в специально вырытую яму, а священник или сам епископ читал над ним отходную молитву. После обряда прокаженный считался «умершим» и не подпадал больше под законы здоровых. Он не мог обратиться в суд; появляясь на городских улицах или просто выходя за ворота лепрозория, он обязан был носить с собой колокольчик или трещотку, звуком предупреждая людей о своем приближении.

В XIV в. лепрозории можно было строить не ближе чем в полукилометре от городских стен. В некоторых местах законодательство против прокаженных отличалось особенной суровостью. Прокаженный, например, не имел права входить в город. Заниматься каким-либо ремеслом прокаженные могли только внутри своего поселка, но кто осмелился бы купить товар, изготовленный руками этих больных? Поэтому им не оставалось иного занятия, кроме попрошайничества. Если дорога в город была заказана, оставалось либо просить подаяние у городской стены, либо бродить по дорогам, рискуя быть убитым за свою болезнь.