Сущность и этапы становления тоталитарного строя в ссср

Режим, установленный большевиками после Октябрьского переворота, уже был тоталитарным. В нем воплотились традиционные для России отношения власти и общества, существовавшие с момента утверждения самодержавия. С XVI века государство, как хозяин, подчиняло общество целям своей политики путем принуждения и насилия. В царском режиме имелись определенные то­талитарные черты: всевластие, специальные органы (опричнина, гвардия, тай­ная канцелярия, департамент полиции и жандармский корпус), скрытое дело­производство по осуществлению личной власти. В большевистском режиме эти традиции усугубились многократно благодаря таким его чертам, которых не было у предшествовавших форм деспотизма: а) господство одной идеологии как инструмента манипуляции массой; б) монополия на власть одной массовой партии; в) контроль партии над средствами массовой информации, пропаган­да и агитация в целях установления контроля над умами и поведением людей и мобилизации их на достижение задач, поставленных партией; г) контроль партии над вооруженными силами; д) централизованный контроль над эконо­микой и подчинение ее политическим целям; е) массовый террор в небывалых масштабах против истинных и воображаемых врагов режима, социальная се­лекция общества; ж) организация массовой поддержки режиму «снизу» через систему псевдодемократических органов народного представительства.

Центральным элементом тоталитарного политического устройства была диктатура коммунистической партии. Система диктатуры партии окончатель­но сложилась в первой половине 20-х гг., когда была ликвидирована оппозиция, утвердилось всевластие партийного аппарата в самой партии и срастание его фун­кций с функциями органов государственной власти. Вот как шел этот процесс.

В 1920 — 1921 гг. было ликвидировано разнообразие строения местных партийных комитетов. Учетно-распределительный отдел ЦК взял на учет около 7 тыс. ответственных партийных работников всероссийского, областного и гу­бернского уровня. Для них выделялись спецпайки, обмундирование, места в санаториях (парткойки), предусматривался отдых за границей. Партийные ко­митеты все больше воспринимались как органы власти и все дальше отдаля­лись от рядовых «солдат партии», несмотря на протесты снизу. Резолюция Х съезда РКП(б) 1921 г. «О единстве партии» ввела настоящий осадный режим в партии, запретив всякое инакомыслие ее членов (фракции, группировки). ЦК получил право исключать за это членов ЦК из партии, что раньше мог делать только съезд. В 1922 г. в Уставе было закреплено, что ЦК через Оргбюро и Секретариат назначает работников всероссийского, губернского и областного уровня (ликвидирована выборность их), а также хозяйственных руководителей на заводах и фабриках. Был введен единый код для шифровки телеграмм. Во всех партаппаратах на местах были созданы секретно-шифровальные отделы. Распространение сведений из шифрованных документов считалось преступ­лением. Привлечь к суду секретарей обкомов и губкомов было возможно толь­ко с согласия ЦК. С этого времени только секретари губкомов, обкомов и наци­ональных ЦК владели на местах информацией о положении дел в партии и стране. Только с их разрешения она могла попасть в печать.

Секретариат ЦК всегда был уверен в том, что партийные комитеты на мес­тах выполнят эти указания, потому что они имели строго приказной характер. В результате подобных превращений партия как организация единомышлен­ников перестала существовать. Она резко увеличилась численно и подчини­лась строгой иерархии партийных комитетов. В ее основании были партячей­ки, разобщенные даже в масштабах района. Они не принимали решений, а лишь проводили в жизнь директивы вышестоящего парткома. Ни о какой внут­рипартийной демократии не могло быть и речи. Идеологи диктатуры партии тогда откровенно писали о том, что партия превратилась в становой хребет советской государственности и пролетарской диктатуры.

Членами партии были все руководители государственных учреждений. По­этому каждое государственное ведомство обязано было принимать все реше­ния в духе партийной директивы. Но делалось это тайно: ни в одном офици­альном документе, протоколе или приказе не должно было быть ссылок на распоряжение партийных органов. Вся переписка с партаппаратом была засек­речена.

Обслуживала партийно-государственный аппарат тайная полиция (ОГПУ). Все назначения на должности предварительно согласовывались с ее органами насчет политической благонадежности выдвигаемых на руководящую работу. ОГПУ обслуживало секретную связь партийных и государственных органов и промышленных предприятий.

Чтобы понять, каким образом И.В. Сталину удалось разгромить своих полити­ческих соперников в руководстве партии в 20-е гг. и превратить диктатуру партии в личную диктатуру в 30-е гг., нужно остановиться на роли Секретари­ата ЦК. В 20-е гг. существовали три высших партийных органа — Политбюро, Оргбюро и Секретариат ЦК. Поначалу Секретариату отводилась чисто техни­ческая роль: обслуживать первые два органа, готовить дела для рассмотрения на их заседаниях. Но после того, как в апреле 1922 г. Секретариат возглавил И.В. Сталин (генеральный секретарь), его политический вес стал быстро расти: а) все вопросы, выносившиеся на обсуждение Политбюро и Оргбюро ЦК, факти­чески контролировались Секретариатом; б) он держал в своих руках все связи с секретарями местных партийных органов. С 1923 г. Секретариат стал подми­нать под себя Политбюро и Оргбюро ЦК. С 1925 г. за партию решал уже даже не Секретариат ЦК, а Кабинет т. Сталина, имевший в своем составе Особый сектор и Сектор кадров. По той же схеме строились партаппараты на местах. Держа в руках нити партийных карьер всех ответственных работников на мес­тах, И.В. Сталин мог полагаться на их лояльность ему в любой политической схват­ке наверху. Делегаты на съезды и конференции партии подбирались такие, чтобы могли составить надежное большинство в поддержку «генеральной ли­нии» партии, олицетворяемой И.В. Сталиным. Малообразованная масса рядовых партийцев, не понимая смысла политических разногласий вождей, ориентиро­валась на тех из них, за кем было большинство. А И.В. Сталин был единственным из состава ленинского Политбюро, кто никогда не оказывался в меньшинстве и кто входил во все три высшие парторгана. Поэтому он всегда побеждал. Поэто­му получал поддержку в партии независимо от того, какую выдвигал програм­му. Правота большинства в 20-е и последующие годы толковалась как право на подавление меньшинства и его политическое уничтожение. Чтобы исполь­зовать это право для установления личной диктатуры и физического уничтоже­ния неугодных, нужно иметь лишь желание и волю и умение оказываться в большинстве.

На 30-е — начало 50-х гг. пришелся второй этап коммунистического тоталитаризма, когда политический режим принял форму личной диктатуры вож­дя. Для нее характерно: 1) Превращение партии в послушное орудие его воли не имеющее самостоятельного значения в политической системе вследствие угасания собственно партийной жизни (за 1934 — 1953 гг. состоялось всего лишь 3 съезда, 1 конференция и 23 пленума ЦК; не было созыва пленумов в 1941 1942, 1943, 1945, 1946, 1948, 1950, 1951 гг. Все важнейшие нормы Устава партии превратились в фикцию; высший парторган — Политбюро — собирался по прихоти И.В. Сталина, а с конца 40-х гг. вообще не функционировал: вождь пря­мо игнорировал и третировал его). 2) Сосредоточение в руках диктатора клю­чевых постов в партии, правительстве, армии. 3) Культ личности вождя. 4) Мас­совые репрессии как способ укрепления своей власти и решения проблем ру­ководства обществом. 5) Подчинение законности произволу вождя и тем, кто действует от его имени. 6) Личный контроль вождя над тайной террористичес­кой полицией, обслуживающей его единовластие.

После смерти И.В. Сталина в 1953 г. тоталитарный режим в СССР вступил в третий и последний этап своего развития, продолжавшийся до середины 80-х гг. Главными чертами его эволюции стали: 1) восстановление формаль­ных норм внутрипартийной жизни и переход от личной диктатуры вождя к дик­татуре партии над государством и обществом (при том, что сохранялось гла­венство в партии иерархии аппаратчиков над остальной массой коммунистов); 2) восстановление формальной советской законности и отказ от наиболее скан­дальных форм манипуляции ею (при том, что судебно-правовая система про­должала работать на увековечивание партийного господства в политической системе и не стала независимой ветвью власти); 3), прекращение массовых репрессий и террора, а также расформирование ГУЛАГа освобождение боль­шей части его узников (но не отказ от этих средств подавления вообще: реп­рессии становятся выборочными, и заключение в лагерь по-прежнему грозит тем, кто будет замечен в критике режима и других проявлениях недовольства); 4) разделение высших постов (председатель правительства и генеральный секретарь ЦК партии) между двумя персонами, чтобы предупредить возмож­ность диктатуры одного человека (правда, Н.С. Хрущеву в 1958 — 1964 снова удалось соединить их в своих руках, а Л.И. Брежнев с 1977 г., будучи генеральным секрета­рем, принял пост председателя Президиума Верховного Совета, то есть главы законодательного органа высшей власти; 5) восстановление партийно-государ­ственного контроля над тайной полицией (с 1954 г. — Комитет Государственной Безопасности при Совете Министров СССР) во избежание использования ее для установления очередной личной диктатуры; однако органы госбезопасности оставались «сторожевым псом» партии. В силе была и формула 20-х гг.: «каждый чекист должен быть коммунистом, а каждый коммунист — чекистом». В работу на КГБ прямо или косвенно «был вовлечен почти каждый десятый граж­данин советского общества. Отказ от предложения сотрудничества рассматри­вался как вызов системе и нежелание выполнять патриотический долг перед Родиной. 6) Половинчатая критика культа личности Сталина, не помешавшая усиленному насаждению культа Н.С. Хрущева в 50-60-е гг., Л.И. Брежнева — в 70-80-е гг. С 1965 г. явственно обозначилась тенденция к ползучей реабилитации И.В. Сталина. Происходит частичная реабилитация жертв сталинизма. Таким образом, коммунис­тический режим в СССР сохранил свою тоталитарную сущность в непри­косновенности, а его смягчение не давало гарантий от возврата к жест­ким формам в будущем.