Из речей и выступлений65

Среди многочисленных кризисов, политических и экономических, с которыми мы сталкиваемся, возможно, самый большой — кризис человеческого духа. Пока этот кризис не преодолен, трудно будет найти выход из других кризисов, тревожащих нас [1. С. 304].

Убежден, что сегодняшние мировые проблемы не будут разрешены только с помощью финансовых и экономических средств или только тем, что можно назвать политическими средствами. За ними стоит огромный духовный конфликт, который отражается в других конфликтах, экономических и политических, но без разрешения этого духовного конфликта… ни одна страна не будет знать мира [1. C. 378].

В то самое время, когда покорены внешние обстоятельства, мы наблюдаем странную картину слабости моральных устоев и самоконтроля в самом человеке. Побеждая физический мир, он не может победить самого себя. Это трагический парадокс века атома и спутников. Наука выходит далеко за пределы понимания значительной части человечества и ставит проблемы, которые большинство у нас не может понять и еще менее того — разрешить. Отсюда внутренний конфликт и смятение, переживаемые в паше время. С одной стороны, идет огромный и неодолимый прогресс в науке и технологии, с другой — происходит какое-то умственное истощение самой цивилизации [4. С. 114 — 115].

Лично я думаю, что большинство болезней мира, которые поставили его сегодня на грань ужасной войны, в конечном счете обусловлены крайне односторонним ростом техники. В старое время люди были более отсталыми, но у них было ощущение полноты жизни, уравновешенности. Ныне человек чувствует полное отсутствие равновесия в себе самом, в группе, в государстве… Чрезмерные специализация и техническое развитие бесспорно приносят благо человеку, но в то же время множество сомнений закрадывается в мой ум: не подрывают ли они одновременно человечество, снижая уровень интеллекта и духа и порождая тенденции к самоуничтожению [2. С. 564].

Машина очеловечивается, а человек, кажется, все более становится машиной, что очень грустно, ибо машина была создана человеческим разумом. Произошло ли это из-за политических (авторитаризм) или экономических условий, из-за голода, вырождения или из-за технических усовершенствований — какова бы ни была причина, но, если человеческий разум теряет свои творческие возможности и становится все более похожим на машину, это, очевидно, трагедия для человечества, несмотря на огромные достижения цивилизации в других областях, потому что таким путем постепенно иссякают источники культуры. Культура может воскреснуть, может произойти какое-то перевоплощение цивилизации <…>. Но переживаемая нами эпоха огромных перемен с нашим ускоренным ритмом жизни, с нашими поспешными решениями, с отсутствием и досуга, и возможностей, и времени для размышлений сама по себе вызывает неудовлетворенность [2. С. 470].

История сегодня перестала быть историей той или иной страны, она стала историей человечества, потому что все мы связаны общей судьбой. <…> Барьеры, которые отделяли так называемый Восток от так называемого Запада, постепенно исчезают [2. С. 390, 422].

Проблемы, с которыми мы сталкиваемся здесь сегодня⁶⁶, являются так или иначе проблемами, общими для многих стран современного мира. Назовете ли вы эти страны капиталистическими, социалистическими или коммунистическими, проблема останется той же: миру приходится сталкиваться с определенными трудностями, вызванными определенными главными причинами [2. С. 555].

Сегодня в мире находятся в конфликте различные идеологии, экономические и политические. В основном их две: с одной стороны, так называемая капиталистическая идеология, а с другой — так называемая коммунистическая, или советская, идеология. Думаю, что это очень грубый способ обобщения вопроса <…>. Вы вовсе не должны непременно следовать либо той, либо другой линии. Существует много промежуточных путей [1. С. 140].

Не хочу утверждать, будто то, что мы сказали о социализме, есть последнее слово в этой области. Я смотрю на социализм как на развивающуюся, динамическую концепцию, как на нечто такое, что должно соответствовать меняющимся условиям жизни и деятельности человека в каждой стране [3. С. 52].

Каждый человек должен иметь равные возможности. Такова наша цель⁶⁷. Мы хотим избежать большой концентрации богатств в частных руках. Такая концентрация вредна для общества, даже если она используется иногда для хороших дел. Крупные скопления богатств вредны для общества, потому что богатство может быть использовано и в дурных целях, что часто и случалось. Вообще говоря, мы установили, что мы хотим социалистического общества не в догматическом, или доктринерском, смысле, а такого общества, где возможности были бы равны для всех, где различия между людьми были бы невелики и где общественная жизнь основывалась бы на сотрудничестве [5. С. 56].

Не понимаю, почему меня просят дать определение социализма в точных, жестких выражениях. Я хочу, чтобы все люди в Индии имели бы равные возможности для своего развития и равные возможности трудиться в соответствии со своими способностями [3. С. 52 — 53].

Сегодня в Индии наблюдаются резкие контрасты в уровнях жизни: есть люди очень богатые и очень бедные. Эти контрасты порождены обстоятельствами. От них нельзя избавиться, просто отрубив головы высоким людям. Мы хотим, чтобы люди росли. Мы вовсе не хотим отрубать им головы [5. С. 95].

Экономический прогресс важен… Но в нас закладывается сомнение. Достаточно ли его самого по себе, или к нему должно быть добавлено что-то еще? Государство всеобщего благоденствия — достойная цель, но этого может оказаться недостаточно. В государствах, которые достигли этой цели, возникают новые проблемы и трудности, не разрешимые за счет одного лишь материального прогресса [4. С. 2].

Мы можем осуществить социальные преобразования и развития посредством демократического давления, а также дружественных совместных усилий скорее, чем путем ликвидации⁶⁸ в ходе борьбы [3. С. 79].

Я допускаю классовую борьбу, но не хочу усугублять ее, не хочу быть одержимым ею. Хочу избавиться от нее, насколько возможно, не углубляя борьбу [3. С. 79].

Даже если вы признаете конфликт между классами, правильный путь к разрешению этого конфликта состоит в том, чтобы положить ему конец мирными методами [3. С. 137].

Хотя мы должны признать наличие классового конфликта, нет никаких причин, по которым нам не следовало бы разрешить его мирными средствами [4. С. 4].

Запомните, есть пределы принуждению, которое мы можем применять. Мы должны продвигаться путем достижения согласия не каждого человека, а общества в целом [3. С. 7].

Очевидно, что речь идет не о том, чтобы заручиться согласием каждого. Мы не искали специального согласия землевладельцев, прежде чем принять земельное законодательство. Но все же мы приняли его в таком виде, чтобы не бросить землевладельцев на съедение волкам [3. С. 13].

Чем старше я становлюсь, тем яснее понимаю, что способ, которым делается дело, важнее самого дела. Средства более важны, чем цели. Все наши беспокойства с этим делом⁶⁹ вызваны не тем, что цели были нехорошими, а тем, что примененные нами средства запятнали цели, создали трудности и действительно стали препятствием к осуществлению этих целей [3. С. 202].

Главное, я думаю, заключается в том, что дурные средства не приведут к хорошим результатам, и ныне это уже не просто этическая доктрина, но и практическое утверждение [4. С. 118].

Мы в нашей стране не должны думать о достижении наших целей путем конфликтов и насилия. Мы многого достигли мирными методами, и нет никаких причин, которые заставили бы нас вдруг оставить эти методы и обратиться к насилию [2. С. 85].

Коммунизм определенно связал себя с насилием. Даже если он не прибегает к физическому насилию, он пользуется языком насилия, мыслит категориями насилия и стремится к изменениям не путем убеждения или мирного демократического давления, а путем принуждения и, конечно, разрушения и уничтожения. В фашизме все эти вредные аспекты насилия и уничтожения присутствуют в грубейшей форме, при этом он лишен приемлемого идеала. Это полностью противоречит мирному подходу, которому научил нас Гандиджи⁷⁰ [4. С. 117].

…Лязг мечей выродится в бесплодное насилие, в процессе которого энергия нации будет растрачена или, во всяком случае, сильно подорвана [2. С. 85].

Обязалось ли наше правительство следовать принципу ненасилия? Ответ отрицательный, правительство не связано ненасилием. Насколько я могу судить, при существующих обстоятельствах ни одно правительство не может быть связано ненасилием. Если бы мы взяли обязательство соблюдать принцип ненасилия, мы, разумеется, не содержали бы никакой армии, флота или военно-воздушных сил и, вероятно, также полиции. Можно иметь идеал. Можно следовать политике, ведущей в определенном направлении, но все же при существующих обстоятельствах не удается претворить этот идеал в жизнь. Для этого нам придется подождать какое-то время [3. С. 382].

Не знаю, насколько гандистская техника практически применима, потому что имеются бесчисленные трудности, но я думаю, что независимо от ее практической применимости, как интеллектуальный и психологический подход она может сильно нам помочь [2. С. 412].

Революционные изменения не могут быть осуществлены путем реформистской тактики и методов. Реформист, который боится радикальных перемен или свержения деспотического режима и стремится всего лишь к упразднению некоторых злоупотреблений, становится на практике одним из защитников этого режима. Поэтому мы должны воспитывать революционные взгляды, предусматривающие радикальные и далеко идущие перемены, а не неустойчивые представления нерешительного реформиста <…>. Я употребляю слово «революционный» в его правильном смысле, без прямой связи с насилием [3. С. 225].

История показывает нам действие двух принципов — преемственности и перемен. Кажется, что они противостоят друг другу, и все же каждый из них обладает какими-то качествами другого. Мы замечаем то, что воспринимается нами как неожиданные перемены, в форме насильственных революций. Но любой геолог знает, что наиболее важные изменения в земной коре происходят постепенно, а землетрясения не так значительны в сравнении с ними. Так же и революции представляют собой лишь внешние проявления процесса перемен и постепенной эрозии [3. С. 144].

Всегда должно быть равновесие перемен и преемственности… Если нет перемен, а существует только преемственность, тогда наступают застой и упадок. Если же есть одни перемены без преемственности, то это означает утрату корней, а ни одна страна или народ не могут выжить, если они потеряли связь с почвой, которая породила и вскормила их [3. С. 156 — 157].

…Мы унаследовали определенную структуру политическую, административную, судебную, экономическую и т. д. Нам приходится изменять ее. Есть два пути изменения: один заключается в том, чтобы разбить ее вдребезги и начать строить заново, сломать ее, если вам угодно, получить чистую доску и писать на ней… Я лично не согласен с этим. Хочется, чтобы вы поняли, что мы должны либо разрушить существующую систему целиком и начать строить с фундамента, либо изменить ее так быстро, как только возможно, и приблизить к этой системе, которая кажется нам справедливой. Нам приходится выбирать между этими двумя путями, потому что промежуточный курс был бы гибельным. Вы не разрушаете старую систему полностью и поэтому не начинаете строить заново, но вы и не даете развиваться процессам перемен. Ничего не происходит, кроме постоянного ухудшения положения и постепенного сползания к полному краху. Теперь многие настроены в пользу разрушения и строительства заново. Следствием этого курса будет, если, конечно, вы сумеете разрушить старую систему, громадный конфликт <…>. Это означает постоянный конфликт, а не мгновенный слом, как вам хотелось бы. Медленное разрушение занимает очень много времени и мешает заниматься другими делами <…>. Процесс разрушения ослабляет нацию во всех смыслах — с военной, экономической и финансовой точек зрения <…>. Как лицо, ответственное за индийское государство, я не осмелюсь ослабить свою нацию и дать возможность злонамеренным странам и злонамеренным силам устроить беспорядки в нашей стране [1. С. 372 — 374].