Герд Штриккер. Русская православная церковь в советском государстве Очерк истории отношений между Церковью и государством

История не начинается с какой-либо определенной точки, у нее есть всегда предыстория. Так, история Церкви в Советском государстве не начинается с Октябрьского переворота 1917 года. Именно попытка описать отношения между государством и Церковью в советское время заставляет обратиться к церковной истории прошедших столетий.

Истоки

Киевская Русь входила в соприкосновение с христиан­ством через Византию. Святой князь Владимир принял крещение из Константинополя, и с ним крестились все киевские жители – это было политическим решением. Таким образом, Киевская Русь и более поздние государ­ственные структуры – наследницы союза древнерусских княжеств – вросли в византийскую культуру. Отсюда – с разделения на византийский Восток и латинский Запад – берет начало особое развитие Восточной Европы, влияющее на судьбу всей Европы до нынешнего дня. На Руси были христиане еще до крещения князя Владимира в Киеве. Великая княгиня Ольга, бабушка святого Владимира, приняла крещение уже в 957 году в Констан­тинополе, но ее сын Святослав остался язычником. Таким образом, крещение Ольги осталось эпизодом. Примечатель­но, что после своего крещения Ольга попросила в 959 году прислать епископов для миссионерской деятельности – но обратилась она не к Византии, а к римско-германскому императору Отгону I (912–973). Император послал в Киев епископа Адальберта из Трира, но когда епископ прибыл в 962 году в Киев, великим князем уже был Святослав и Адальберт вынужден был вернуться. Так епископ-мис­сионер из Германии, латинянин, в Киеве также остался эпизодом.

С другой стороны, мусульманские источники говорят об успешной исламизации Киевской Руси. Они сообщают, что князь Владимир сначала принял ислам, который в то время стремительно распространялся из Средней Азии на Запад. Так, волжские булгары, соседи древнерусских княжеств, за несколько десятилетий до крещения Владимира приняли ислам. Геополитически или геостратегически исламизация Киевской Руси была бы более вероятной, чем ее христианизация.

Как в Киевской Руси еще до крещения Владимира жили христиане, так и славянские языческие боги еще долго жили в сознании восточных славян. Сосуществование христианского и языческого мировоззрения, так называемое "двоеверие", ярче всего представлено в "Слове о полку Игореве" (XII–XIII вв.), в котором оно является основным поэтическим фоном эпоса. О конфликтах с языческими представлениями, которые иногда видимо принимали ха­рактер бунтов, как, например, в 1024 и 1071 годах, рассказывает "Повесть временных лет".

Священники, которые осуществляли христианизацию Киевской Руси, в большинстве своем, вероятно, были болгарами. Болгарский народ принял христианство (864 г.) на столетие раньше, чем Киевская Русь. Болгары к тому времени широко пользовались созданной святыми Кирил­лом и Мефодием из Салоник (Солуни) славянской письменностью и языком, сформировавшимся на базе южнославянского солунского диалекта. Поэтому, помимо его функционального названия – "староцерковнославян­ский язык", на Западе применяется лингвистический термин "староболгарский". Евангелия и основные церков­ные тексты, в особенности литургия, были уже переведены на церковнославянский и вместе с более поздними переводами с греческого в значительной степени способст­вовали проникновению в Киевскую Русь византийской культуры, византийско-греческого мышления и мировозз­рения. Из деятелей духовной культуры, развивавшейся в киевской колыбели, особенно в Киево-Печерском монасты­ре, назовем лишь имена великих киевских князей Ярослава Мудрого (1019–1054) и Владимира Мономаха (1113– 1124).

С самого начала параллельно духовной литературе развивалась и деловая письменность, где хотя и употреб­лялись церковнославянские формы, но уже в большей или меньшей степени (в зависимости от жанра) отражалась и восточнославянская живая речь, как, например, в новго­родских берестяных грамотах XI–XV веков.

В вопросе об организации Церкви в первые столетия после крещения еще много неясного. По всей вероятности, вначале все епископы были греками и назначались Константинополем. Позднее, вероятно, лишь митрополит Киевский назначался Патриархом Константинопольским из греческого клира, а иногда из славян, в то время как епископами на местах в большинстве случаев становились славяне. Видимо, жесткий контроль Киевской митрополии со стороны Константинополя был невозможен, с одной стороны, из-за больших расстояний, с другой – из-за нараставшего давления не только турок-османов, но с XIII века и латинского Запада (вспомним завоевание Констан­тинополя латинянами в результате четвертого крестового похода, "Латинскую империю", 1204–1261). Таким обра­зом, Киевская митрополия довольно скоро получила определенную независимость от Матери-Церкви и имела большую внутреннюю автономию. Согласно византийскому документу, в середине XIII века Киевской митрополии подчинялись следующие епархии: Новгород Великий, Чернигов, Суздаль, Ростов, Владимир Великий (на Клязьме), Переяславль, Белгород, Юрьев, Полоцк, Рязань, Тверь, Смоленск. После завоевания Киевской Руси татарами даже в столице Золотой Орды Сарае (рядом с нынешним Волгоградом) в 1261 году была образована епархия.

Не подлежит сомнению тот факт, что после крещения Киевской Руси Церковь сыграла большую роль в деле консолидации древнерусских удельных княжеств. Однако, поскольку Церковь сама еще находилась в организационной стадии, она не могла препятствовать возникновению княжеских междоусобиц, братоубийственной вражде (убий­ство святых князей Бориса и Глеба братом Святополком) и разобщению, из-за чего татарам так легко удалось завоевать Киевскую Русь (1238–1240). В течение первых двух столетий после крещения Руси Церковь осваивала византийскую культуру и создавала свою, церковнославян­скую, но не стала фактором власти, могущим повлиять на судьбу союза русских княжеств.

После покорения Киевской Руси татарами на протяже­нии всего периода татарского ига (1240–1480), Православ­ной Церкви пришлось решать задачу, которую нельзя назвать иначе как национальной. По сравнению с киев­скими и удельными князьями Церковь находилась в привилегированном положении: она стала единственным межрегиональным действующим славянским институтом во время татарского правления и поэтому пользовалась большим авторитетом между князьями. Киевские и удель­ные князья должны были покорно просить подтверждения своих княжеских полномочий у хана Золотой Орды в Сарае, подкрепляя свои просьбы роскошными подарками (никогда не зная, вернутся они живыми или нет), в то время как назначение церковных иерархов принималось ханом Орды, как правило, безоговорочно: новому епископу не нужно было ехать на поклон в Сарай. Татары после завоевания Киевской Руси больше не трогали монастыри, за стенами которых могла сохраняться (но не развиваться) духовная культура: монахи занимались постоянным переписыванием и распространением по преимуществу церков­ной литературы, сохраняя таким образом культурное наследие Киевской Руси для потомков.

Находясь под постоянной угрозой разорения и сожже­ния, центральные территории Киевской Руси пришли в запустение – люди покидали эти земли. В пограничных районах Киевской Руси сложились два центра, где сосредотачивались беженцы: Владимир, Тверь и Москва на северо-востоке и Галицко-Волынское и Полоцкое княжества на западе. Таким образом началось разделение восточного славянства, из которого образовались русский, украинский и белорусский народы.

В течение XIII–XV веков Московские князья подчинили себе все славянские княжества между Белым морем, Новгородом и Черниговом – так называемое "собирание русских земель". Московиты, таким образом, вскоре стали самой значительной силой восточного славянства. Одновре­менно на западных границах окрепло Польско-Литовское государство и стало силой, с которой нужно было считаться. Земли Галицко-Волынских и Полоцких князей уже в XIV веке стали православными провинциями в католическом Польско-Литовском государстве. Перенесение митропо­личьей резиденции из Киева во Владимир митрополитом Максимом (1299 г.), а затем в Москву митрополитом Петром (1326 г.) говорит о перемещении центра власти на северо-восток.

Велика заслуга Церкви в том, что лучшие ее предста­вители не могли примириться с татарским порабощением и подвигали князей, плативших дань хану Золотой Орды, на борьбу. Так, св. Сергий Радонежский вдохновил и благословил князя Димитрия принять бой с татарами в 1380 году на Куликовом поле, завершившийся важной победой московского войска, которая имела большое значение для национального сознания русских. Церковь оставила второстепенные позиции и начала играть по отношению к князьям партнерскую, в национальном смысле ведущую, роль.

Киевские и удельные князья позаимствовали у Византии и принцип симфонии – идею равноправия государства и Церкви, императора и патриарха, князя и епископа. В самой Византии этот принцип проводился в жизнь довольно редко, так как император почти всегда сам определял ход развития Церкви. В русской же истории можно найти несколько митрополитов, которые ставили себя выше современного им великого князя или царя. В качестве примеров можно привести митрополита Макария и царя Ивана Грозного, Патриарха Филарета (Федора Романова) и его сына царя Михаила Федоровича, первого в династии Романовых, Патриарха Никона и царя Алексея Михайло­вича.

Такова же причина и самого значительного – и одновременно самого трагического – раскола в Русской Церкви: в результате борьбы государственной власти с церковной появилось старообрядчество. Патриарх Никон (1652–1660) жесткими реформами вызвал сперва протест, затем раскол. Государство светскими (например, военными, экономическими и другими) средствами, церковь духовны­ми (например, анафемой) мероприятиями преследовали старообрядцев-раскольников. В сущности, староверы стали реформаторами: в трехвековой борьбе с государственной и церковной властями они совершенно отделились от госу­дарства – что "новообрядческой" Церкви не удалось до сих пор.

Политика Петра Великого в отношении Церкви объяс­нялась тем, что, из-за отсутствия механизма наследования при смене монарха, Церковь своей позицией могла решительно вмешиваться в споры о престолонаследии и в значительной мере влиять на избранного ею фаворита.

За автокефалией Русской Церкви (1448 г.), более века спустя (1589 г.), последовало признание Московской митрополии патриархатом со стороны старых патриархатов – Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского. Росло самосознание Церкви. Она стала почти государством в государстве и оказалась, в лице некоторых первоиерархов (например Патриарха Никона, 1652–1660, Патриарха Иоакима, 1674–1690), дестабили­зирующим фактором в политике, что вызвало у монарха просвещенного абсолютизма, каким, несомненно, был Петр I, негодование. Огромные богатства Церкви (ей принадле­жала одна треть всех пахотных земель) при постоянно пустой государственной казне вызывали желания завладеть ими, что в значительной мере смогла осуществить Екатерина II. Во всяком случае, столкновения с Церковью были для Петра I неизбежны.

В "Духовном Регламенте" (1721 г.) – положении об управлении Церковью, ориентированном на протестантскую структуру государственной Церкви (Staatskirche), уже не соблюдается равновесие "царь – Патриарх". Патриарх заменяется "Духовной Коллегией" (названной впоследст­вии "Святейшим Управляющим Синодом"). Эта коллегия имела такой же статус, как и все другие коллегии, то есть министерства. Секретарь Синода – обер-прокурор (мирянин) – фактически стал в XIX веке главой Церкви, красноречиво называвшимся "оком царя". Епископы дол­жны были присягать на верность царю.

С тех пор перевод епископов на новую должность часто осуществлялся не по церковным, а по государственным соображениям: он означал императорскую милость или наказание. Церковь как "моральное учреждение" должна была служить "общей пользе", как этого требовал дух эпохи просвещенного абсолютизма. Петр Великий опреде­лял для Церкви задачи народного образования и благо­творительности (например, монастыри использовались как госпитали для раненых солдат, как обители для солдат на пенсии и солдатских вдов). После смерти Петра Церковь попала в еще большую зависимость от государства. Церковное имущество в значительной степени было отчуждено, большое число монастырей секуляризовано или обращено в социальные учреждения. Представление о том, что монастырь, в первую очередь, должен быть местом для молитв, пастырского служения и духовных размыш­лений, рационалистам XVIII века было чуждо. Церковь находилась как бы в золотой клетке – внешне она имела привилегии, епископы жили в роскоши, но изнутри, в своей окостенелости, она следовала государственным ука­зам. Социальное положение сельского духовенства, как правило, было тяжелым. Свидетельством такого положения духовенства служат, например, анонимные оценки, приве­денные в книге русского священника И. С. Беллюстина "Описание сельского духовенства" (Берлин, 1858 г.).

Далеко не единственной реакцией на такое положение было возрождение монашеского идеала, особенно старчества (Оптина Пустынь), в начале прошлого столетия. Спустя 50 лет в России получило развитие светское богословие, которое в своей сути до сегодняшнего дня еще не оценено в должной мере (В. Соловьев, К. Леонтьев, А. Хомяков, Н. Бердяев и другие). Русская литература, имевшая глубоко христианские основы, вступила в свой "золотой век" (Ф. Достоевский, Л. Толстой, А. Чехов и другие). Наконец, в церковных недрах возникло критическое отношение к внутреннему состоянию Церкви, которое нашло отражение в публицистике, – в этом смысле изучение церковной печати с 1870 года до первой мировой войны представляет чрезвычайно большой интерес. Требо­вание всеобщего обновления Церкви сверху донизу стало в конце концов настолько распространенным, что импера-тзр Николай П дал согласие на созыв Поместного Собора, не собиравшегося 200 лет. На Соборе нужно было рассмотреть все накопившиеся к тому времени вопросы и принять решение о восстановлении патриаршества. Пред-соборная комиссия в 1906 году за несколько месяцев подготовила Поместный Собор; однако первая мировая ьойк- помешала его созыву. Тем не менее материалы предсооорной комиссии легли в основу работы Поместного Собора, который состоялся после Февральской революции 19!7 года. Лишь при Временном правительстве А. Ф. Керенского (1886–1970> было проведено отделение Церкви от государства, и в августе 1917 года долгожданный Поместный Собор был созван. Самым важным его результатом было восстановление патриаршества и избра­ние митрополита Тихона (Беллавина) Патриархом Мос­ковским и всея Руси. Другие решения (о структуре Церкви, об укреплении прихода, о роли мирян в Церкви в смысле соборности и так далее) так и не были реализованы из-за Октябрьского переворота. Условия для работы Собора становились все сложнее и сложнее, и в середине 1918 года члены Собора вынуждены были разойтись. Только Поместный Собор, созванный в 1988 году по случаю Тысячелетия Крещения Руси, вернулся ко многим реше­ниям Собора 1917–1918 годов и внес их частично в новое Положение о Церкви.