19.2. Основные модели модернизаций государств-обществ Южной, Юго-Восточной и Северо-Восточной Азии во второй половине XX века.

Завершение второй мировой войны привело весь незападный мир, включая и Восток, в процесс национально-государственного освобождения и признание своего политической и экономической независимости. При этом, ситуация в мире кардинальным образом изменилась. Если раньше для Востока значимым «Другим» и эталоном выступал исключительно Запад, то теперь у него появилась альтернатива в виде «коммунистического Востока»- (России-СССР). Тем более что на фоне негативного для Запада колониального прошлого, Советская Россия явно выигрывала притягательностью своего образа защитника угнетенных Западом народов. Да и вековые антисобственнические и эгалитаристские настроения на Востоке были благоприятной питательной средой в пользу социалистического эксперимента. Оба соперничавших после Второй мировой войны мира: капиталистический во главе с США и постоянно расширяющейся социалистический, мир во главе с СССР, с разными политическими идеологиями стали бороться за гигантский незападный мир, чтобы привлечь его на свою сторону. В свою очередь, страны Африки и Востока стали объектом напряженной конкуренции двух полярных мировых сил, каждая из которых пыталась навязать всеми средствами от финансовых вливаний в экономику, до организации государственных переворотов свою социально-экономическую и политическую модель развития. Поэтому весь период так называемой холодной войны все страны Востока и Африки за исключением, наверное, Японии и Турции, постоянно меняли свои модернизационные модели, исходя из расклада сил между ключевыми игроками планеты, а также под влиянием частой смены своих политических режимов. Последние, в свою очередь, постоянно оглядывались на США, или на СССР, и в зависимости от формата установленных с ними отношений (союза или вражды) меняли, или существенно корректировали проведение курса модернизации. Но, общим для всех стран было стремление покончить с традиционализмом, построить современное индустриальное общество.

Освободившись от колониального и полуколониального диктата Запада страны Азии и Африки, используя разные модели модернизации, пытались перейти к индустриальному обществу. На этом пути все страны встретились с огромными трудностями и немалыми препятствиями, которые объяснялись разным уровнем социально-экономического развития, культурного, религиозного своеобразия и наличия капиталистического уклада. Однако глобальная повестка новой эпохи, сразу поставила все освободившиеся страны Третьего мира перед выбором: какой путь модернизации выбрать-западный, капиталистический, или советский, социалистический, или же, выбрать некий третий путь, исходя из своего цивилизационно-религиозного фундамента. Но и выбор прокапиталистической или просоциалистической модели развития на практике так или иначе означал адаптацию его к местным культурным условиям, в результате чего эта модель отличалась от своего образца, ярко выраженным «восточным колоритом» и цивилизационно-культурной спецификой.

Исходя из основных, выбранных моделей развития стран Востока и Тропической Африки, во второй половине XX в., мы назовем следующие: марксистско-конфуцианская (китайская), капиталистическая (японская), мусульманская (государственная), африканская (традиционно-марксистская), модели. Причем, основными моделями выступали марксистско-государственная и противоположная ей западнокапиталистическая, частнособственническая. Третья модель, опираясь на исламский цивилизационный фундамент, условно была промежуточным вариантом первых двух, соединяя в себе черты как первой модели (большая доля госсектора и бюрократии), так и второй (допущение частного сектора в промышленности и развитие предпринимательства). Особенностью четвертой, африканской модели заключалось в том что она в наибольшей степени опиралась не на модернизированные, а на традиционные и даже архаичные формы построения государственного социализма. Данное членение носит довольно условный характер, поскольку немало азиатских стран в проведении своей модернизации сочетали в себе признаки всех трех моделей, с большим, или меньшим приоритетом, какого- то одного, например, Иран (до 1979 г.) западнокапиталистического, Лаос, Камбоджа (до 1991 г.) социалистического (Сомали до конца 70-х гг.). Несмотря на многочисленные различия в путях индустриального развития стран Востока и Тропической Африки, общим для всех стран явилось то, что модернизация проходила при огромной роли государства и минимальной роли общества, сохранении многоукладности общества и огромных пластов традиционализма (особеннов африканских странах).

Ориентиром и эталоном первой марксистско-азиатской модели, выступал Советский Союз и коммунистическая идеология. Привлекательность такой модели для стран, выбравших ее (Монголия, Китай, Вьетнам, Северная Корея, Лаос, Камбоджа), заключалось в удивительной схожести сталинского казарменного социализма с огосударствленной экономикой и подконтрольностью общества с классическим азиатским деспотизмом. В социализме всемерно подчеркивается ведущая роль коллективного начала и социальной справедливости, что отвечало базовым ценностям Востока и в первую очередь, конфуцианства. Неслучайно одними из последовательных сторонников этой модели выступали страны конфуцианской традиции- Китай, Северная Корея, Вьетнам. К тому же, привлекательность такой модели заключалась также в возможности в кратчайшие исторические сроки путем мобилизационного «скачка» построить индустриальное общество и стать сильной военно-политической державой. Легкость установления такой модели в этих странах объяснялось высоким уровнем социально-мировоззренческой и трудовой дисциплины, почитанием властей и пренебрежительным отношением к собственникам, то есть всем тем, что веками формировалось в конфуцианской традиции.

В этих странах по типу СССР установилась жесткая однопартийно-государственная система («класс-государство»), с административно-мобилизационной экономикой и полным отсутствием частной собственности. СССР этим странам (особенно Китаю) оказал большую помощь в проведении реформ. Копирование советского опыта в Китае привело к гипертрофировании внеэкономических военно-командных средств и стимулов в производстве, которое затем вылилось в 50-х гг., в так называемый «большой скачок». Через «большой скачок» вождь КПК Мао Цзэ-Дун намеревался в кратчайший срок создать мощную промышленность, чтобы догнать и затем перегнать все страны мира.

Начавшийся в 1958 г. период «коммунизациии» и «большого скачка», являл собой пример авантюристической «левацкой» попытки одним махом «перепрыгнуть» в коммунизм. Результатом ее стало полное дезорганизация производства, в том числе и в сельском хозяйстве, где функционировали народные коммуны и как следствие страшный голод (по некоторым сведениям до 40 млн. чел.) в преимущественно аграрной стране. В стране, в высших партийных кругах развернулась критика авантюристической политики Мао. Однако Мао Цзэ-Дун используя опыт партийных чисток своего наставника и «учителя» Сталина, решил с одной стороны, подавить в зародыше всю формировавшуюся оппозицию, с другой, будучи сторонником левого коммунизма, стремился раскрыть все «творчество масс», и разрушить косную бюрократическую машину Китая. Поэтому, с 1965 года в стране развернулся потрясающий социальный эксперимент по приведению китайского общества в состояние «поголовной» социальной и культурной однородности- «культурная революция». В Китае, так называемая «культурная революция» вылилась в грандиозную компанию фактического произвола и беззакония, санкционированную властями. Сам лозунг «огонь по штабам», фактически означал в стране «народную вендетту» против обюрократившейся компартии Китая, но под горячую руку хунвейбинов в большом количестве попадали и представители старой «буржуазной интеллигенции». Согласно принятому ЦК КПК решению от 8 августа 1965 г. «революционные учащиеся»-молодые рабочие и студенчество (т.е. хунвэйбины) заранее освобождались от ответственности за совершения в ходе «культурной революции» преступлений. Это открыло стихию грубого насилия, когда отряды хунвэйбинов, арестовывали любых «неблагонадежных» граждан, судили их и выносили приговоры, нередко расправлялись с ними, без суда и следствия. Параллели со сталинским террором явно напрашиваются? Во всем ли? Следует подчеркнуть что идеи Мао гораздо сильнее связаны с теориями левого коммунизма, близкому к троцкизму с его критикой бюрократии, и даже анархизм. Последнее в частности проявилось в нападках Мао на китайские традиции, конфуцианство, которые, как он считал, мешают прогрессу страны. Правда нужно отметить, что, несмотря на больший «демократизм» модернизационной коммунистической политики Мао Цзэ-Дуна по сравнению со Сталиным, именно она привела Китай на грань социального и экономического коллапса. В частности, деструктивность такой политики «обезглавливания» элиты, выразившееся в устранении и уничтожении высококвалифицированных кадров в стране, где наблюдалась острая нехватка специалистов с образованием, показала свою губительность довольно скоро. Страна была в полном тупике, население в массовом порядке голодало, а случаи людоедства в самой крупнейшей социалистической стране мира во второй половине XX в., были обычным явлением. Это было время, когда Китай фактически был превращен в большую военизированную казарму, с уравнительным распределением предметов первой необходимости и с мобилизацией населения на трудовые стройки страны.

Только смерть Мао в 1976 году спасла Китай от дальнейших чудовищных социальных экспериментов. На третьем пленуме ЦК КПК Китая (декабрь 1978 г.) было положено старту новых реформ, которые покончили с десятилетиями авантюристических экспериментов, «революциями» в области экономики и культурной сфере. Новые коммунистические лидеры Китая, в первую очередь, «архитектор китайской перестройки» Дэн Сяопин, приступили к реализации программы широкомасштабной модернизации, известной как «Курс экономической реформы и открытости», что, по сути, явилось отказом от прежней модели социализма, но не от социализма как парадигмы социально-экономического развития.

Первым делом, были распущены неэффективные «народные коммунны», а земля была передана крестьянам на правах собственности «коллектива сельских жителей». Крестьяне, таким образом, пусть и на правах коллективных собственников, стали реальными хозяевами земельных участков, что сразу же повысило эффективность сельского хозяйства. Затем начались преобразования в промышленности: мелкие и средние предприятия разрешено было сдавать в аренду, передавать в собственность трудового коллектива; государственные предприятия переводились на хозрасчет и возможность сбывать по рыночной цене сверхплановую продукцию. Рынок сразу наполнился дешевыми товарами и начался невиданный рост экономики. С 1992 г. Китай переходит к строительству «социалистической рыночной экономики» и реализации стратегии ее экспортной ориентации. Правительство всяческими мерами стимулирует приток иностранного капитала, который проливает свой «золотой дождь» финансовых вливаний в экспортноориентированную экономику Китая. Китаю таким образом, удалось интегрировать свою экономику в мировое хозяйство создав на своей территории зоны свободного предпринимательства- очаги развития современного рыночного хозяйства. Там стали развиваться крупные национально-иностранные корпорации по схеме: иностранные капиталы, с одной стороны, дешевые китайское сырье и рабочая сила-с другой. По темпам прироста продукции Китай обгоняет все страны мира и за двадцать лет реформ учетверяет свой объем ВВП. Успеху Китая во многом способствовала дешевизна рабочей силы в сочетании с высокой ее дисциплинированностью и сравнительно высоким качеством труда. В результате Китай, к концу XX века, превращается в ведущую развивающуюся экономику планеты, с мощным индустриальным производством и довольно обширным частнособственническим сектором экономики. Китай, таким образом, в конце XX века, продемонстрировал успешный опыт рыночной индустриальной модернизации, без либеральной демократии и без политического господства буржуазии.

Примеру Китая в его рыночных преобразованиях, но при сохранении господства правящей коммунистической партии в конце 80-х гг. следует Вьетнам и вскоре также добивается успеха. Все это происходит на фоне лавинообразного обрушения мировой «социалистической» системы, во главе с его лидером СССР. Затем, отходят от плановой социалистической экономики Монголия, Лаос и Камбоджа. Все эти страны фактически выбрали капиталистическую ориентацию, сохранив при этом высокую долю государственного сектора в экономике и старую политическую систему. Только северокорейский режим оказался непреклонным и сохранил в неприкосновенности сталинскую командно-административную систему, с полным отсутствием частной собственности.

Если Китай, Вьетнам, Северная Корея, Монголия, Лаос, Камбоджа развивались в послевоенный период, по пути решительного уничтожения частнособственнических отношений и усиления традиционной вотчинно-государственной системы, сдобренной индустриальной идеологией марксизма, то такие страны, как Япония, Индия, Турция, Южная Корея, Тайвань, ЮАР, кто в большей, кто в меньшей степени, выбрали модель капиталистической модернизации, но с учетом своего цивилизационно-религиозного фундамента. Замечание о «большей или меньшей степени» выглядит далеко не случайным и напрямую касается цивилизационно-культурных особенностей восточных обществ. Мы уже говорили о колониальном синтезе и появлении здесь благодаря Западу восточного колониального капитализма. С уходом европейских колонизаторов естественным образом и исчезает прилагательное «колониальный» и образуется восточный капитализм, который несет в себе перечисленные ранее черты, резко отличающего его от западного собрата. Напомним, что на Востоке государство было всем, а общество и частный сектор были им задавлены. В условиях сохранения многоукладности общества, отсутствия гражданского общества и наличие небольших анклавов местного капитализма, все это во многом препятствовало строительству на Востоке полноценного капиталистического общества. Государство, по-прежнему, являлось ключевым игроком в проведении буржуазной модернизации, а национальная бюрократия с уходом европейцев вновь оказалась у власти. А как мы знаем, бесконтрольная бюрократия везде, рано или поздно, пытается превратиться в «класс-государство. Это во многом и предопределило долгий, противоречивый, со многими откатами назад процесс буржуазной модернизации перечисленных стран. Здесь, счастливым исключением, являлась Япония.

Успеху Японии в капиталистической модернизации способствовала большая историческая «продвинутость» на этом пути (начиная со второй половины XX в.), и капиталистическая «развитость», а также, необычные для Японии цивилизационно-культурные формы «перековки» японского менталитета, во-время американской оккупации после войны. Западная политическая (демократическая) и социально-экономическая (капиталистическая) модель в послевоенной Японии внедрялась буквально «силовыми методами», с помощью американских оккупационных войск. Но кроме этого, в японском обществе существовал консенсус в усвоении западной модели развития. В стране была заново выстроена новая по западным стандартам государственность, создано эффективное управление очищенное от всесилия бюрократии и коррупции, и созданы наиболее благоприятные условия для предпринимателькой активности граждан и инвестиций в частный сектор. Массовое вовлечение японского общества в предпринимательскую деятельность целиком поддерживалось государством, использовавшую для этого многочисленные материальные и моральные стимулы. К этому следует добавить традиционную для Японии, дисциплину труда, редкую для Запада гармонию между трудом и капиталом, национальную устремленность перенимать все полезное и прогрессивное у других культур. Японию вообще отличает поразительная способность творчески заимствовать и перенимать и развивать достижения дугих народов, сохраняя при этом свою самобытность. Поэтому капиталистическая послевоенная модернизация не привела к обычной для Востока болезненной ломки культурных архетипов. Более того, особенности японского национального характера и культуры Долга, привели к более конкурентноспособному по сравнению даже с западной моделью, японскому конфуцианскому капитализму и менеджменту, с его пожизненным наймом и почти семейным микроклиматом («фирма-большая семья»).

Все это вместе взятое и стало причиной невиданного исторического взлета послевоенной Японии и так называемого «японского чуда», которое в итоге привело Японию, как единственную страну Востока в XX веке, в «клуб» самых процветающих стран Запада, с развитым индустриальным обществом. При этом Япония, не утратила своего национального и культурного «лица», она осталась страной Востока, единственной принятой Западом как равной себе.

В то же время, восточная специфика капиталистической модернизации, в первую очередь, в виде элементов политического авторитаризма, проявилась и в Японии. Здесь долгое время организация политических партий строилась на жесткой дисциплине и патронирующей опеки верхушки над партийными массами. Длительное время в Японии существовала однопартийная политическая система в виде господства Либерально-демократической партии, и был явный дефицит либеральной демократии. Той самой либеральной демократии, которая окончательно утвердилась на Западе после второй мировой войны. Это еще одно свидетельство в пользу «восточности» технологически развитой Японии.

Триумфальный успех Японии выбранной ею западнокапиталистической модернизации оказался очень заразительным, в первую очередь, для стран Дальнего Востока, где были сильны конфуцианские и буддийские традиции. Примеру Японии последовали Южная Корея, Тайвань, Гонконг. Именно эти страны в последнюю треть XX века проедемонстрировали наибольшие результаты по продвижению западнокапиталистистической модернизации своих экономик и обществ. Эти страны за считанные десятилетия смогли перестроить свои политические режимы из авторитарных в демократические, хотя и с восточной спецификой. Государство в этих странах целенаправленно и очень успешно, занималось трансформацией традиционных восточных политических и экономических структур, переориентировав их на существование в рамках рыночной экономики политической демократии. Синтез традиционной восточной структуры и западнокапиталистического уклада произошел, как и в Японии, плавно и гармонично, одна традиция была заменена новой- восточно-индустриальной и в результате здесь также было сформировано индустриальное капиталистическое общество. Важно также отметить, что последовательной экономической и политической модернизации Южной Кореи, Тайваня и Гонконга во многом способствовал и внешний фактор- США. Все эти страны оказались политически и экономически тесно связаны с Америкой и являлись ее союзниками. Америка оказала большую финансовую помощь этим странам и всегда являлась для них неким эталоном на пути модернизации.