9.3.Сущность евроазиатской модернизации в России в XVIII веке.

Как не странно, но слом архаичных и традиционных основ жизни русского государства-общества и попытки Петра I построить современное эффективное российское государство по европейским лекалам, шли вразрез, западному капиталистическому пути общественной эмансипации, и на деле обернулось кульминационным отождествлением интересов общества и государства. И при этом в интересах только государства. И даже более того, в правлении Петра произошло и количественное и институциональное укрепление российской бюрократии (знаменитая Табель о рангах 1722 г.), которое превратилось в своеобразный «класс-государство» и со временем только укреплявший свои позиции. С петровских реформ начался «великий процесс» бюрократизации страны, когда чиновники, при условии их дворянского сословного статуса превращались в верховный класс в российском государстве, державший под неусыпным контролем все общество. Это отличало Россию от познефеодальной Европы, где государственная бюрократия и дворянское титулованное сословие были разделены. Зато сближало с Востоком, где, как известно, между господствующим социальным классом и государственной бюрократии не было разделительных линий, они совпадали. В то же время можно найти и отличия у российского варианта правящего класса от восточного аналога. На мусульманском Востоке и в Китае, не было наследственной феодальной аристократии, со своими независимыми от государства частными землями. В России же дворяне, начиная с указа о 1714 г и вплоть до Жалованной грамоте дворянам 1785 г., все больше превращались в автономное, почти независящее от государства (только не в правлении Петра- В.Б.) сословие со своими частными землями. Но в отличие от Запада, и здесь было главное отличие, они все почти поголовно составляли бюрократический класс, который и распоряжался всеми ресурсами страны. А будучи чиновниками на государственной службе, они автоматически лишались своей свободы и автономии, которой они обладали по праву рождения в дворянском сословии. Такова была плата за право считаться высшим социальным слоем страны. В этом российские феодалы отличались от западноевропейских феодалов, которые были мало представлены на государственной службе, но главное были полностью независимыми от государства. Возникает вопрос, как охарактеризовать такой специфический российский феодализм? На наш взгляд лучше всего подойдет название «государственный феодализм», где собственно феодализм был приводным ремнем и орудием усложнившейся российской вотчинно-государственной системы. В этом случае и проводимая Петром модернизация являлось таким же усовершенствованным инструментом для саморазвития традиционной вотчинно-государственной системы.

В то время как европейский путь модернизации вел к прямо противоположному результату, максимально полному освобождению общества от диктата и опеки государства. В России же даже первое и благородное сословие-дворяне, таковым не считалось.Это еще раз доказывает, что Петр был очень своеобразным, западником-прогрессистом, скорее всего его можно назвать «самодержавным западником», свято верящий незыблемость своей неподконтрольной обществу власти и не считающий что интересы граждан могут не совпадать с интересами государства. На практике это означало полное сохранение вотчинно-государственной системы власти, при заимствовании западных технологий, отдельных политических институтов и западного рационализма. Поэтому политический режим Петра I отличался от всех известных в то время режимов, как Востока, так и Запада. Приоритет государственного блага и просветительская идеология, при сохранении полного подчинения интересов общества государству буквально пронизывает всю реформаторскую деятельность Петра I.

В то же время реформы Петра I можно назвать первой модернизацией России, модернизацией не чисто европейского или национального типа, а скорее евроазиатской модернизацией, в результате которой произошел наиболее радикальный и зачастую насильственный разрыв российского государства со многими укоренившимися традициями. Первоначально преобразовательная деятельность Петра в большей степени ориентировалась на европейские институты и ценности, но культурные архетипы русской «почвы» не поддавались планам «архитектора» масштабной вестернизации страны. Под влиянием сопротивления социокультурной «почвы», государственная власть вынуждена была все более и более корректировать проведение политики модернизации, применяя государственное насилие и жесткую и мелочную регламентацию частной жизни общества. В результате азиатской корректировки, модернизация стала нести в себе уже и «родовые черты» восточного государства-общества. К концу правления Петра I первоначальная «вестернизация» страны по целям и форме закончилась по сути «антивестернизацией», а западник Петр оказался даже охранителем и традиционалистом таких традиционных российских черт как сакральность и неподконтрольность для общества власти, чиновничий произвол, соединение власти и собственности, крепостное право и т.д. А такие западные новации как договорно-правовой тип общественного устройства (сословно-классовый компромисс), неотчуждаемые права подданных, принципиальное разделение частного и публичного, государственного интереса, правовая защита частной собственности совсем не были никак востребованы российской государственностью. Почему? Это стала возможным потому что в традиционном российском обществе, того времени не было тех европейских социокультурных элементов и основ, которые могли сопротивляться и скорректировать курс модернизации в сторону гибких структур договорно-правового консенсуса государства и общества. Русская «почва» была против любой модернизации и поэтому не могла выступить за гибкую модернизацию европейского типа. А, российское государство в этих условиях просто использовала, не раз выручавший ее инструмент тотального государственного насилия и победило, поскольку было намного сильнее общества.

Но здесь и следует остановиться. Россия действительно стояла на краю превращения в восточную деспотию, но этого не произошло. Причина тому очевидна. Пусть выборочная, но масштабная в отдельных областях европеизация страны, вкупе со светским рациональным мировоззрением явились мощной преградой на пути превращения абсолютной российской монархии в деспотизм императорского Китая или султанской Османской империи. К тому же, именно полубуржуазная, полуфеодальная Европа, а не деспотичный Восток являлись для российской власти желанной моделью. Наконец, дворяне, закрепившие за собой в наследственную собственность свои поместья по указу 1714 г. сделали с согласия государства первый шаг к своему освобождению от государственной власти. В стране возник первый росток в движении к гражданскому обществу и примату частного интереса над государственным. Противоречивость этого явления заключалось в том, что одновременно в правлении Петра государство и государственная бюрократия буквально завладела всем обществом.

Но в России, при Петре и при его преемниках, несмотря на бурный рост промышленности, так и не появилось третьего сословия-буржуазии, осознающей свои интересы. Ее приниженное и бесправное положение по отношению к дворянам рабовладельцам- элите общества, одновременно составляющих правящую государственную бюрократию, заставляло ее всяческими мерами пытаться влиться в феодальное дворянское сословие, чтобы жить престижной помещичьей жизнью. К тому же дворянский статус позволял им по желанию вливаться в весьма доходное российское чиновничество, которое в основном жило не столько благодаря жалованию, сколько процветающему вымогательству, или так называемой «административной ренте». Такой путь проделали в частности известные промышленники и купцы Строгановы и Демидовы, ставшие графами Российской империи. Да и сама промышленность тогда была в основном казенной, либо полугосударственная. Решающая роль государства, а не частной инициативы вела российских промышленников к постоянной оглядке и надежде на помощь государства, следствием этого стало возникновением монополий, отсутствие конкуренции и все это также сдерживало развитие полноценных рыночных отношений и частной капиталистической промышленности.

Внешне европеизированное государство с абсолютной властью западника-императора, очень нуждалось в светской культуре, которая бы оформила новую уже имперскую идеологию. Старая церковно-религиозная государственная идеология являлась анахронизмом и была отброшена Петром. На смену московскому самодержавно-церковному феодальному государству с его религиозно-идеократичной системой ценностей пришла более светская идеология самодержавно-сословной феодальной империи. Российское общество постепенно освобождалось от религиозного контроля и становилось более светским, что можно назвать прогрессивным явлением, поскольку давало мощный толчок развитию культуры и образования. Впервые в отечественной истории и даже многих европейских стран, в Россию пришла светская идея добровольного служения Отечеству, для всех слоев и чинов общества. Новая имперская, светская идеология служения России вытеснила религиозную православную идентичность старой Московии. На место ее пришла новая светская идентичность, напрямую связанная с новой имперской многоэтничной государственностью – россиянин. Это безусловно способствовало росту национального и государственного самосознания населения, все более и более ощущающие себя единой общностью- российским народом.

В первую очередь новая идеология сплотила военную прослойку российского общества. По мнению российского культуролога А.Я. Флиера, «в истории России армия играла роль некоего ядра, «вокруг» которого строилось государство». Наиболее полное влияние армии на всю страну как раз и проявилось в годы петровских реформ. «Собственно все петровские реформы и начались с преобразования армии по европейскому образцу». Реформирование армии, по мнению А.Флиера и оказалось тем ключевым звеном, «потянув» за которое, пришлось преобразовывать всю Россию. К тому же петровская армия и флот были самыми европеизированной и патриотично настроенной частью общества. Армия и была, по сути, желаемой моделью российского общества и для самого Петра.

Вместе с тем, не смотря на широкое европейское заимствование, реформы Петра не изменили этноконфессиональный состав российского государства-общества, как и прежде его составили русский народ и православная вера. Несмотря на многие антицерковные действия и превращение церкви в послушное государству ведомство, руководимое Синодом, Петр был православно верующим человеком и согласно многим свидетельствам, глубоко понимал значения православия для устойчивого развития общества. Но в его правление церковь оказалась в плену у государственной власти, лишенной духовной автономии. А его ненависть к монашеской жизни и некоторым канонам православной традиции, бритье бород и табакокурение породили в свою очередь в народе устойчивые слухи о Петре как Антихристе. Так традиционное мировоззрение России ответило на чудовищно насильственную ее ломку царем-западником, причудливо совместившим в своем арсенале как методы европейского рационализма, просветительства и секуляризма, так и методы азиатского деспотизма, помноженные на форсированные сроки их проведения. Да и собственно сами действия властей по форме больше напоминали политику колониального «оккупационного режима», подвергающего общество «туземцев» невиданному насилию и эксплуатации.

Очень точную характеристику реформам Петра I дал В. Ключевский: «Он (Петр I -В.Б.)надеялся грозой власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе…хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно». Петровские реформы, предполагая безраздельное подчинение личности государству, поэтому внесли в государственность определенную идеологическую двойственность. Отныне правительство сочетало в себе два противоречивых и враждебных начала- самодержавную сакральность в духе византийских базилевсов и европейское Просвещение. Именно оно и внесло в русское общество не только западную образованность, но и европейский дух свободы, создавая идейную основу будущей интеллигенции- независимой от государства и оппозиционной ему общности.

В ходе начавшейся модернизации Петром с XVIII в. в России начался медленный переход от традиционного общества к обществу более современному, рационалистическому, светскому. Но модернизация была инициирована государством и проходила «сверху», при сопротивлении не готового к ней общества, а не «снизу», со стороны общества и при его прямой поддержке, как в странах Европы. Власть как всегда забыла спросить у людей, чего они хотят, что значит для них хорошо, а что плохо. Власть всякий раз полагала, что это известно только ей, и железной рукой затаскивала непонятливых подданных в счастье. То есть была не эволюционная, а революционная модернизация, в которой был заложен механизм общественного сопротивления. А это и приводило к очень скромным общественным результатам.

Петровский «скачок России в Европу», оказался для самой страны, ее населения с традиционным средневековым мировоззрением, уж слишком быстрым, чтобы в одночасье «перемолоть» тысячелетний груз традиции с ее привычками, фобиями, стереотипами мышления и поведения. Поэтому весь последующий период страна, «переваривала» привнесенные Петром, непривычные рациональные формы жизни, «разнашивала» европейский кафтан, который постоянно трещал по швам на азиатском теле России. Во многом «верхушечный» характер европеизации России (в основном в военной, административной, образовательной и элитно-культурной сферах) не позволял долгое время широким массам населения страны, приобщиться к светским и гуманистическим благам европейской цивилизации. Да собственно власть как при Петре, и особенно при его преемниках не пыталась этого делать. Ведь первоначальной европеизации подверглась лишь близкий царю военно-бюрократический аппарат и столичное дворянство. И только во второй половине XVIII в., новая система ценностей и сознания распространилась на основную массу провинциального дворянства.

Так впервые, в истории России возникла узкая сугубо сословная прослойка европеизированной субкультуры во главе с императорским домом, которая маргинализировала и противостояла традиционалистской православной культуре основной массы населения, фактически превращенной в колониальное население. В стране в ходе петровских реформ возник глубокий национальный раскол, непреодоленный вплоть до 1917 года. С учетом того что европеизация в XVIII в., сопровождалась усилением крепостного права, налогообложения и общим уменьшением свобод и вольностей основной массы населения, то ее проведение не могло не вызвать общего нарастания народного недовольства и сопротивления действиям «своих оккупантов». Социокультурный раскол, произошедший в XVIII веке, между европеизированной узкой дворянской элитой и почвенным «безмолвствующим», но несогласным большинством населения приводил к огромному внутреннему напряжению российского социального космоса, которое всякий раз выливалось в мощные антиправительственные восстания (восстание Пугачева в 1773-1775 гг.). Полумодернизированная государственная власть почти не имела почвы под ногами и держалась исключительно на сакрализированном в глазах народа образе царя и во многом православной церкви, которая была при этом, постоянно обижаемая европеизированной властью.

Начиная с Петра I, все последующие цари дома Романовых то быстрее, то медленнее продолжали вестернизаторскую политику необъятной страны, вобравшей в себя огромные части азиатского территориального и культурного пространства. По мнению российского историка А.Уткина: «Петр Великий не осуществил синтеза Запада и России, не трансформировал «русский дух», но он создал щит, за которым страна могла расти, развиваться в направлении сближения с Запалом, не изменяя при этом своей эмоциональной, умственной, психологической природе, не отвергая опыт исконной Руси. Свершить все это в течение жизни одного поколения- было уже историческим подвигом. Изменить же менталитет народа- для этого оказалось, недостаточно было всей династии Романовых».

С того времени как Россия выбрала для себя только один ориентир Запад, российское самодержавие всячески подражало ему и пыталось при этом стать органичной частью европейского сообщества. При этом стремление походить на Запад, у России вылилось в естественное стремление догнать Европу. Отсюда догоняющий тип развития страны неизбежно диктовал проведение внутренней и внешней политики, с постоянной оглядкой на Запад. С XVIII в. русские цари свою международную правосубъектность рассматривали исключительно исходя из признания их Западом.